Стас Домбровский : Мой друг гей

С Андреем мы не познакомились. Его ко мне моя мама привела.
Евпатория. Театр на ходулях. Я живу в его дворе. Очень хорошо живу знаете ли... Это такой живописный дворик, в квартире есть патио. В патио дерево и под ним постоянный бульбик ныкается...(приспособление, для употребления психо-активного вещества)
Набережная Терешковой.
Утро такое же теплое, как одноколейный трамвай интересен. Он дребезжит и проходит. Я встаю и иду в патио. Три в одном: затяжка плана, пение муэдзина и потом, почти сразу звон колокола. И так каждое утро. Днем уколы и запись стихотворений в полном трансе под музыку в студии. Вечером стою в живой скульптуре Хана. Периодически ворую на кармане, подкалываюсь винтом и меня под ним принимают в члены Сельвинского (лит студия) а потом и награждают всякой хуйней звучащей длиннее, чем приход: "лауреатпервоговсекрымскогоконкурсапоэзииевпаторийскийберегберегмуз"
Короче ад. Рай из которого нет выхода. Я красиво и по бодлеровски умираю. Я гнию. Мои цветы зла прекрасны как анальный секс с поэтессой-девственницей, но все когда то заканчивается и начинается ответственность...
Приходит мама и говорит человеческим голосом:
- Там Андрей, иди познакомься.
И я иду к этому Андрею за ворота на улицу. Вечер. С меня течет пот дискомфорта и я ругаюсь раздражением.
Мальчик с треугольными глазами танцора-ходулиста и Есенинским обликом. Конечно же алкоголик в начальной стадии. Молодой как закат солнца в ручную.
- Здравствуй Андрей
- Здравствуй Стас
- Мне хуево, все заебало, я завтра иду на ЧатырДаг. Идешь со мной?
- Да, Андрей, мне тоже не хорошо, но я не хочу жить и иду с тобой на ЧатырДаг.
- Утром в пять выходим, я там был везде, все знаю...
- До утра.
До Перевального в маршрутке. У меня истерика. Первый день кумара это смех, слезы, полное расстройство желудка и страх: а, что же дальше. Андрей рассказывает как уронил в море телефон и что больше не может пить. Я его ненавижусуку. Что он может знать о тупиках? Я телефоны в жопе носил, шоб мусора не забрали в лагере, а он его... Короче.
Полтора дня подъем. Я полз тудой. Обсирался, но полз. У меня еще была пробита щека и с одной стороной головы лица я был похож на флюс. На плато все это как то прошло. Утром в росе я выдавил гной из щеки, и кумар отпустил...
Сняло все как рукой, я захотел жрать. Мы присели с Андреем на горе сверху, и он просто так мне признался в том, что у него было много романов, что все бабы бляди, а он на самом деле предпочитает мужчин.
И тогда я сказал ему:
- Андрей иди на хуй.
Он согласился и ушел. А я остался один, и мне стало страшно. Это было утром, сразу через час после того как на меня пришла обезьяна ( туман в горах называют обезьяной, этот примат играется и водит)
Помню, как я сидел на краю обрыва метров в тысячу и ничего не видел сзади себя, кроме молочной пелены, а впереди лежал пиздец полета над бездной.
Часа через четыре мне стало видно куда и как идти. И я пошел. Спустился вниз до Перевального. Потом дальше. Я шел куда хотел, ведь мне некуда было идти. Я познакомился по дороге с Людьми.
Иеросхимонах Иов. Пещера. Три дня с ним и за песню гражданской обороны про вечную весну в одиночной камере - матом в пустоту ночи - анафема и вон из с пещеры. Это где то около Успенского монастыря было.
Лесник тезка- Стасик. Заставил меня работать шо угорелого, а сам напился в хлам, я его обобрал и скрылся. Это Долгоруковская яйла. (помню как тезка ржал над моей сентенцией по поводу места: - Если у Долгорукова такие яйла, то какие же у него руки?)
Студенты, поляки, наркоманы с Ялты, семья геологов с Москвы....
Водопады, горы, море - все мимо и похуй. Я хотел употреблять дальше.
Солнечногорск. Маршрутка. Домой.
Заместительная терапия. Метадон. Общение с Андреем и его почему то девушкой Ольгой - побитое оспой одутловатое лицо на большом творческом теле.
Через месяц я украл телефон у жены Андрея-гея (после того как они меня посадили, сразу поженились, кстати, так что это типа я ангел)
Ну и вот подошли к самому интересному, все остальное: пред история. 102-я. Строгий режим. Симферополь.
Мой полуторагодичный срок за мошенничество с телефоном подходил к концу. Я был в системе на опиуме. Два чека в день. По жизни: «Смотрящий за Клубом» Так получилось, что на конкурсе тюремной поэзии Краснистав (там четыре страны: Польша, Белоруссия, Россия, Украина) в 2010 году, я победил в номинации "стихотворение" чем и утвердился как полный психопат в глазах админов учреждения.
Вообщем меня вызывает замполит и говорит:
- Человек ты хороший, но дать тебе нечего, у тебя надзор должен быть за поведение, так вот сделаешь нам концерт в зоне, творческий ты наш и мы тебя простим.
- Хорошо. Но мне надо будет еще кое что принести.
- Принесем.
- и передать.
- передадим.
Я позвонил тому же Андрею. Он сразу очень воодушевился. Сказал:
- Стас, у меня есть постановка танца на ходулях, по произведению Брэма Стокера «Скорбь Сатаны» и это очень крутая штука, костюм шила Оля, ходули два двадцать, музыка вообще заебись.
- Делаем.
В клуб согнали всю зону. Даже блатных и нищих.
Знаете, уже когда Андрей одевался, я понял, что скорее всего меня будут убивать, возможно навсегда опустят, но все равно ТАКОГО, я не ожидал.
В клубном мареве строгого режима, переступая через зеков огромными, паучьими ногами шагал под «битву железных канцлеров» Сатана, в обтягивающем черном трико, в кучеряво – золотом как пушок на паху у рыжего котенка парике, с бараньими скрученными в овалы рогами и самое остервенелое – с писькой в виде хуя древнегреческой скульптуры. Это сделала и пришила обокраденная Ольга.
Зэки и администрация не то, чтобы охуели, нет, это было другое, сродни оцепенению состояние. Это было так, как не будет никогда после и нигде больше, и слов у меня не хватает, чтобы описать градус того, что произошло, когда писька сатаны при-оторвалась и как двери открылась на бок. Вселенский «УФФФФФ» пронесся по залу…
(занавес)
Вечером меня позвал «положенец» Вулкан. И с чистым татарским акцентом под подарок из полтора куба черного сказал:
- ПРЫШОЛ БЭС КАКОЙ ТО И ЗЭКОВ ХУЕМ ЗАПУГАЛ, МУСАРА МУТЯТ, ПИДАРАСЫ, ГОВНО…
А мне дали три года спец-надзора.
Вот и все.
п.с.
А мой друг Андрей Прудников – Гей. Преподает в Симферопольском институте культуры театральное мастерство. А я больше не колюсь и не ворую у друзей. У них с Ольгой прекрасная дочь. Когда то они простят меня и мы сможем дружить семьями.