Шева : Dedicated

Этот праздник она делала для себя раз в месяц.
Дата не была фиксирована.
Но она безошибочно чувствовала - когда.
Когда грусть и печаль будто тугим коконом спеленав её, сжимали и стискивали с такой силой, что казалось, нет больше никаких сил даже дышать.
Тогда она говорила себе - Сегодня!
Со временем у неё выработалась строгая и чёткая последовательность её действий в этот день.
Сначала она подходила к платяному шкафу в спальне. Хотя уже прошло незапамятное количество лет, как они его купили, шкаф всё выглядел как новый, будто вчера только привезенный.
Может потому, что солнечный свет из окна не дотягивался до него, может потому, что она бережно протирала шкаф каждый месяц - сначала влажной, затем сухой фланелевой тряпочкой, может из-за чего другого.
Она доставала его костюмы и раскладывала их на кровати. Затем по очереди садилась возле каждого костюма, и нежно поглаживая костюмную ткань, вспоминала, когда и где они его пошили или купили.
Где, на какой встрече или публичном мероприятии он запомнился ей в этом костюме больше всего. Тщательно осмотрев костюмы, сбросив с них все невидимые и несуществующие пылинки и последний раз погладив их, она вешала тремпели с костюмами обратно в шкаф.
Дальше шел черед рубашек.
Выстиранные, поглаженные, сложенные аккуратной стопкой, они, будто на распродаже, тоже раскладывались на кровати.
Строгие, официальные - белые, более легкомысленные по расцветке летние тенниски, фланелевые и байковые - домашние.
В домашние она обычно зарывалась лицом, пытаясь ощутить, найти и вдохнуть хоть молекулы его запаха.
Последней из шкафа доставалась стопка опять же постиранного и выглаженного белья. Будто замершего в ожидании.

Затем наступал черёд газетных и журнальных вырезок.
Аккуратно сложенных в синюю канцелярскую папку с белыми тканевыми завязками.
В последовательности от самых первых, давно пожелтевших, которым они тогда, по молодости, так радовались, до последних.
Уже после.
Она подолгу, смакуя каждое слово, перечитывала газетные строки, за которыми было всё.
Всё то, что осталось в той, прежней, счастливой жизни.
На беду, понимание того, что такое счастье, и что оно действительно есть, приходит тогда, когда о нём вспоминаешь уже только в прошедшем времени.
И последнее, что доставляло ей печальную, но искреннюю светлую радость, были фотографии.
И слава Богу, их было много.
Сердце будто таяло от тепла воспоминаний, когда она смотрела на уже пожелтевшие чёрно-белые снимки таких далёких студенческих лет, послесвадебную поездку в Крым, фотографии с демонстраций пятидесятых и шестидесятых.
Последние снимки, с его работы, были более официозны, но и среди них попадались такие, где он был по-настоящему живым, таким, каким она его помнила, каким любила.

Спрятав альбомы с фотографиями, она долго и бережно вытирала от невидимой, а точнее - несуществующей пыли портрет, стоявший на столе в его кабинете.
Портрет, сделанный с одной из лучших его фотографий.
Где было всё - и ум, и обаяние и, казалось, вечный юношеский задор.
Напоследок она прижимала портрет к себе. Стояла с ним, покачиваясь, с закрытыми глазами. Губы только что-то шептали.
И только потом она давала волю своим слезам.

Кому, как передать всю боль, всю печаль, всю тяжесть одинокого существования без того, кто был единственной любовью и опорой всей жизни?
Ставшей такой ненужной и постылой после.

Восьмой год как одна.
Но он каждый день с ней.
Кто-то мудрый сказал - Это не значит, что человека больше нет.
Он есть.
Он с нами.
Просто мы его не видим.