Лев Рыжков : Беляш Монте-Кристо (final)

Стерильная деревня

Хотя Беляш и оказался, считай, за городом, вокруг не было ни грязищи, ни обыденного в сельской местности говнища - обязательно непролазного, с непременными отпечатками бульдозерных гусениц.
Нет! Вокруг были чистые, словно пряничные дома, проезды между которыми покрывала аккуратная плитка, ограниченная геометрически выверенными гравиевыми обочинами.
Криминальному авторитету стало не по себе. Это была какая-то неправильная деревня. Слишком чистая. Неужели здесь живут люди?
Впрочем, откуда-то справа раздавались звуки музыки. В особняке на одиннадцать часов мигал отсветами телевизор. Неподалеку рокотал мотор.
Жизнь была. Но она и пугала Беляша. Стерильная эта жизнь. Не понимал такой Беляш.
По гравиевой обочине Беляш перебирал своими конечностями из теста. Шкура кулинарного изделия размокла и размякла, перестала хрустеть. И сейчас Беляшу было так комфортно, как пока еще не бывало в новом телесном воплощении.
Литые колья ограды торчали из гравия, как металлические инопланетные деревья.
Вору в законе не составило труда протолкнуть свое тело между металлическими столбами.
За оградой Беляш увидел парк кусты которого были подстрижены с леденящей разум безупречностью, дорожками, скамейками и двумя беседками в стиле позднего классицизма. По пути следования громоздился фонтан – кулинарному изделию он казался огромным, как стадион.
Криминальный авторитет пока что не верил, что здесь живет его бывшая жена, Лизка. Та самая, жившая в общаге, студентка кондитерского техникума. Приехавшая в Москву из какой-то несусветной жопы мира под Оренбургом. Разводившая в кабаке на амаретто с шампанским подгулявших барыг, чтобы потом бросить их и получить у бармена процент от выручки. Лизка, зарабатывавшая прибавку к стипендии эротическими авантюрами.
Когда-то Лизка пробовала себя в стриптизе. Ей нравилось ощущение власти над стадом похотливых мужиков. Нравилось ощущение новеньких банкнот под резинкой трусиков. Но не нравились руки, которые засовывали деньги под резинку. Руки были потные, липкие, нервные и грубые. Опасные.
А денег в трусики помещалось не так много, чтобы перевесить негатив.
Поэтому она предпочитала обманывать богатых алкоголиков. Свое занятие Лизка называла словом «консумация», которое Беляш долго не мог запомнить. По ее мнению, это была интеллектуальная работа.
Там же, в кабаке на Нахимовском Беляш с ней и познакомился.

1993 год, гаражный кооператив близ Нахимовского проспекта

Тем вечером Беляш проводил показательную экзекуцию.
Телесное наказание было делом дипломатическим.
Незадолго до того Беляш допустил серьезную ошибку, которая едва не стоила ему его империи.
Тогда к Беляшу пришли деловые пацаны в костюмах. Сказали, что открывают ночной клуб. Нуждаются в покровительстве. За благодарностью дело не станет. Собственно, вот она – благодарность за первые месяцы. Вот этот вот портфельчик с баксами.
Люди Беляша проверили баксы. Настоящие. Сумма благодарности Беляша – тоже вполне устроила.
Вскоре стали происходить неприятности. Так, на похоронах Сереги Пятикупольного Беляшу демонстративно не подали руки два уважаемых человека. Тревожный знак.
Беляшу не составило труда дознаться о причине. Деловые пацаны с баксами оказались пидорами. И открыли гей-клуб. Тем самым серьезно Беляша подставив.
Беляш с непозволительной быстротой терял уважение коллег. Терял, по сути, из-за хуйни. Более серьезных претензий от правильных пацанов пока что не было.
Спасти авторитет вора в законе могли только действия. Решительные, жестокие. Как ночной удар бритвой из-за угла. И Беляш их предпринял.

***
Отцы-основатели гей-клуба стояли среди гаражей в унизительной позе, сняв штаны, уперев руки в колени. Один из них – дрожал и трясся. Второй – тоже подрагивал телом и что-то шептал.
- Парни! – жалко блеял первый пидор, отчаянно размазываясь взглядом по ржавым стенам равнодушных гаражей. – За что? Мы же платили! Вовремя!
- Вы нормальных пацанов зафоршмачили, - пояснил Гришка Сальери. – Если пидор – сразу об этом говори.
- Нас бы не поняли! – заскулил второй. – Мы хотели.
- Но зассали! – добавил первый.
- Трусость не может являться смягчающим обстоятельством, - пыхнул сигарой Сальери (тогда он еще курил).
Димка Рыба принес бутылку из-под шампанского. Вдвинул ее пидору в жопу.
Беляш взял кувалду, размахнулся и ударил по днищу бутылки, стараясь не думать о том, что делает, не слышать, не видеть. Видит Бог, удовольствия от процесса он не получал. Дело было грязное и отвратительное. Но необходимое.
Покончив с экзекуцией, Беляш отшвырнул кувалду и пошел блевать за ближайший гараж.
Вор в законе знал, что теперь все будет в порядке. На церемонии присутствовал Леха Брехло – он разнесет весть по правильным пацанам, и непонятка будет забыта.
Но в душе плескалась едкая муть.
Беляш решил выпить водки.

***
В ресторане к Беляшу отнеслись с пониманием. Заведение тут же закрыли, посетителей выпроводили. Водку подливал лично хозяин. Бегал суетливыми глазками, угадывал, как угодить.
Он бесил Беляша. Впрочем, как и вся окружающая действительность. Водка пилась как боржом. Облегчения не приносила. И вился ужом, пресмыкался ресторатор.
И вдруг в дальнем конце зала, у сцены, Беляш увидел Лизку.
И сердце Беляша обрушилось. Закружилась голова. Зазвучала в голове музыка из «Крестного отца».
Дело даже не в том, что Лизка была красива. Нет. Не в красоте одной дело. Хотя и в ней тоже. Но в тот момент она казалась Беляшу единственным чистым существом в грязном мире.
Беляш поманил ее ладонью.
- Ты же не блядь? – спросил он.
- Не блядь, не блядь! Консуматорша наша Елизавета, - тараторил на скорости ресторатор, словно новомодный рэп читал.
- Иди отсюда, - отмахнулся от ресторатора Беляш.
Он смотрел на Лизку, впервые в жизни понимая смысл выражения «тонуть в глазах». Взгляд Лизкиных глаз был искрист, лукав. Он манил и обещал что-то по-школьному стыдное и приятное. Беляш смотрел ей в глаза и совершенно необъяснимо краснел.
А Лизка взгляд не отводила. Хотя Беляш и умел смотреть на людей тяжело.
Лизка умело жонглировала взглядом, добавляла в него сладких и терпких чувств и эмоций. Составляла свой взгляд, как опытный бармен - коктейль убойной силы. Разбавляла манящим стыдным обещанием.
И Беляш отвел глаза первым. Он не понимал, что с ним происходит.
Беляш сорил деньгами. Оркестр на сцене играл любимую «Сингареллу» Шуфика, а Беляш танцевал с Лизкой в пустом зале, бросался в музыкантов скомканными долларовыми купюрами.
- Еще, блять! На бис «Сингареллу»!
Беляш не мог оторваться от Лизкиных глаз, в которых так сладко было тонуть.

Через два месяца

На свадьбу съехались все авторитетные пацаны. Лизка в тот день была прекрасна настолько, что Беляш чувствовал себя не человеком, а гидравлическим домкратом. Стоило бросить взгляд на Лизку, как включившаяся телесная механика приводила в действие нижний поршень.
Беляш пять раз под аплодисменты пил «Дом периньон» из туфли. Он танцевал и отплясывал. Восемь раз спел «Журавлей», дважды «Вальс Бостон» и, само собой, «Сингареллу» без счета. Не было на свете человека счастливей.
Пацаны завидовали Беляшу. Их спутницы нервничали.
Беляш не скрывал радости. Ах, как отрадно знать, что твоя баба – реально самая красивая! И что это - общепризнано. И таких красавиц не найдешь на блядских конкурсах красоты. Там – просто красавицы. А у тебя – королева.
- Горько! – завели гости.
Беляш наклонился поцеловать Лизку, но она оказалась быстрее и в щеку Беляшу ткнулся ее мокрый и холодный нос.
- Что?! – встрепенулся Беляш.
Невидимая волна вышвырнула Беляша за пределы сна.
Он по-прежнему был в парке у особняка. А в его тело тыкалась носом собачища.

Собачища

На самом деле, собака не была такой уж огромной. Скажем больше, принадлежала она к карликовой породе «йоркширский терьер». Ее владельцем являлся артист балета Георгий – нынешний муж Елизаветы Хрумчковской. Собачонку звали Мусей, хоть она и была мальчиком. Но так хотелось хозяину, который в Мусе души не чаял. Йоркширский терьер был, в принципе, счастливым псом. Он ел от пуза самый дорогой собачий корм, не был кастрирован и часто забавлял хозяина, занимаясь любовью с одним из его пушистых домашних тапков.
Однако в нынешней своей инкарнации Сашка Беляш и сам не был великаном. Потому и Муся казался ему огромным, как динозавр.
Сходство усугубилось, когда Муся, обнюхав забредший в его владения пирожок с мясной начинкой, инстинктивно признал его пригодным для употребления в пищу и раскрыл пасть. Голода, надо сказать, Муся не чувствовал. Брала свое жадная и беспринципная собачья природа.
Пасть была утыкана острыми, игольчатыми зубами.
Сашка Беляш понял, что попал в безвыходное положение. Убежать надежды не было. Укрытием мог послужить фонтан, но до него надо было еще добежать.
Сейчас, в момент смертельного ужаса, вор в законе поступил не так, как ему бы понравилось. Он забился на задворки подсознания, вытеснив оттуда несчастную Жучку, по прихоти судьбы обитавшую в том же теле.
Жучка, если так можно сказать, хлынула наружу, растеклась по телу, пошевелила лапами, головой. И завизжала от внезапного ужаса.

Багровый дирижабль

Жучка не была дурой. До нее почти мгновенно дошел весь ужас положения.
Поступила она неожиданно для себя самой, умудрившись исторгнуть из своего нового тела тот самый запах, которым сучки соблазняют кобелей.
Не спрашивайте, как ей это удалось. Ответ будет пространен, наукообразен, с уклоном в генетику и микробиологию. Достаточно знать, что Жучка силою мысли совершила невозможное.
Страшная, нависшая над Беляшом пасть захлопнулась, исторгнув, впрочем, нитку слюнки.
Йорик Муся отчасти радостно, отчасти недоуменно затявкал, еще раз обнюхал свою находку.
Находясь на периферии сознания, вор в законе мог лишь наблюдать за происходящим.
А происходило нечто странное. Пасть собаки исчезла из поля зрения. Зато огромным лохматым облаком нависло собачье пузо. А под лохматым облаком, увеличиваясь в размерах, на Беляша надвигалось нечто, похожее на дирижабль. Только почему-то красно-розового цвета.
«Да это же собачий хер!» - вдруг осознал вор в законе.
Сомнений не оставалось. Псина больше не желала смерти кулинарному изделию. Теперь она желала просто его полюбить.
«Только не это! – мысленно завыл вор в законе. – Лучше бы я умер!»
Время замедлилось.
Багровый дирижабль уверенно шел на снижение.

Донжуанский список йорика Муси

1. Головные уборы – 18 шт.
2. Шарфики – 3 шт. (Прим. Один из шарфиков был со стразами, и Муся оцарапался, пришлось экстренно, среди ночи, везти его к ветеринару)
3. Мягкие игрушки – 24 шт.
4. Тапочки – 21 шт.
5. Ноги гостей – 122 шт.
6. Шуба хозяйки – 1 шт. (Прим. Хозяйка, застав Мусю за непотребством с лучшей своей шубой, запустила в йорика тапком. Было больно и обидно.)
7. Шубы хозяина – 3 шт. (Прим. Хозяину было плевать. Он Мусю любил.)
8. Одеяла и пледы – 12 шт.
9. Халаты – 34 шт.
10. Живая собака – 0 шт.
11. Кулинарные изделия – 0 шт.
Секс с едой никогда не привлекал Мусю. Но этот осклизлый, холодный беляш издавал необычный запах, который тревожил отнюдь не кулинарные рецепторы восприятия.
Внезапное возбуждение не пойми на что испугало Мусю. С пушистыми домашними предметами Муся был решителен и целеустремлен. Но сейчас его терзали сомнения, которые посещают многих мужчин.
«А кому это я собрался вставить?» - задумался Муся, на несколько мгновений застыв в нерешительности.
И эти мгновения собачьих сомнений спасли репутацию вора в законе.

Баба-спасительница

Над газоном раздался чей-то крик:
- Муся! Муся, гадость такая!
Йорик встрепенулся. Если смотреть на происходящее с высоты человеческого роста, порывистое движение песика могло бы показаться забавным. Но Беляшу, потерявшему в размерах, мнилось, что это скрежещет панцирем гигантская, ни в малой степени не забавная, рептилия.
- Муся! – Голос стал ближе. – Вот ты где, бяка сладкий!
Йорик пискнул за секунду до того, как его подхватила ладонь, показавшаяся Беляшу ковшом экскаватора.
Хотя в реальном человеческом масштабе ладонь эта была ухожена, смазана тремя кремами, а на ногти был нанесен аккуратный, бесцветный маникюр.
- Что это ты тут нашел, Муся?
Голос был непонятным. Сейчас Беляшу казалось, что говорит баба. Хотя до того он был уверен, что окликает собаку все-таки мужик.
Но сейчас над Беляшом возвышалась именно баба. Беляш видел пушистые тапки с помпончиками, видел ноги в ярко-розовых лосинах, которые уходили вверх, на уровне бедер теряясь в глубинах пушистого халата.
С каждым мгновением похотливая собаченция удалялась все дальше. Баба уже прижимала ее к груди. Спасительница была, по первому впечатлению, крашеной блондинкой. Но снизу Беляшу было видно не так хорошо.
«Не Лизка, - отметил Беляш. – Служанка, что ли?»
Муся запищал, заскулил. Йорик словно пытался донести до хозяйки какую-то мысль.
- И не возмущайся, дурында, - беседовала с собакой служанка. - Не действуй Жорику на нервы.
Беляш вспомнил, что нового мужа Лизки, балеруна, зовут, кажется, Георгием. Значит, баба в розовых лосинах – балерунова служанка. Не Лизкина. Хорошо живут. У Беляша никогда служанок не было. Хотя мог себе позволить.
Собачонка пискнула, задергалась в руках.
- Да что ж такое? – забубнила баба. – Что ты там нашел, дурында?
Баба наклонилась над Беляшом. Намазанная кремами физиономия гнала перед собой настолько густое облако парфюмерных запахов, что Жучке стало дурно, и собака убралась на задворки подсознания.
Беляш овладевал кулинарным своим телом, понимая, что смерть и позор только что миновали. Ну, или почти миновали.
Вор в законе ощутил податливость тела, хотел проверить его послушность, но сдержался. Занялся фокусировкой зрения.
Баба склонялась над ним все ниже. Вот из неотчетливого размытого пятна, ее физиономия стала приобретать очертания – проклюнулся нос, вылупились глаза, обрисовался пухлогубый шевелящийся рот:
- Что это за дрянь Муся тут нашел?
- Уи-уи! – затрепыхался Муся.
С бабой было что-то не то. Над верхней губой пробивалась щетина. Притом, не усики, как у кавказских старух, или там у цыганок, а щетина, которую бреют регулярно. На подбородке волоски тоже проступали.
- Что это, Муся? Что, я спрашиваю? – В голосе, который Беляшом внезапно и резко стал восприниматься как мужской, проскальзывали нотки брезгливости. – Откуда здесь взялось это говно? Муся! Ты же мог отравиться? А, сладенький?
- Уи-уи!
Существо в лосинах было мужиком. Но кто это?
Обжигающая догадка не замедлила.
Это – новый Лизкин муж. Тот самый балерун.
«Так вот, на кого она меня променяла! – Мысль жгла и выворачивала наизнанку. – На петушару! Ай, Лизка! Ай, опозорила перед братвой!»

Oui-oui

Балерун выпустил собаку и двумя пальцами, опасливо, поднял свою находку.
Вор в законе взмыл в воздух. Кто бы раньше ему сказал, что его судьбу будет решать явно подшконочный тип?
- Ты откуда взялось, говно? – Балерун сморщился, его брови сошлись к переносице. Брови, отметил Беляш, были выщипаны в ниточку. – Кто тебя принес сюда? Муся?
- Уи-уи!
- Муся, где ты это взял?
- Уи-уи!
- Муся вряд ли виновен, - произнесли жирные, явно напомаженные губы. – Мусю хотят убить? Отравить?
- Уи-уи!
- Но кому помешал Муся? Неужели той кошмарной бабище, которая моет полы у нас на кухне? Которая ругает Мусю за то, что Муся писает на кафель?
- Уи-уи!
По-французски, как откуда-то знал Беляш, издаваемый собакой писк означал «да-да».
- Или садовнику?
- Уи!
- Этот косомордый недоволен, когда Мусенька бегает по газонам. Этот плохой, очень плохой человек!
- Уи-уи! – продолжала соглашаться псина.
- Или твоя смерть выгодна охранникам?
В ответ на это предположение Муся взвыл особенно пронзительно и тонко.
- Но зачем им тебя травить, Муся? Что могут иметь против тебя эти жлобы?
- Уиииии!
- Эврика! – скривились напомаженные губы. – Против тебя они не имеют ничего. Но они хотят сделать больно Жорику. Вот что!
- Уи-уи! – подтвердила собака.
- Жорик этого так не оставит. Мусенька нежный. Мусенька помрет, если будет есть говно. Да, говно?
«Oui-oui!» - чуть не ответил Беляш, но успел остановиться.
- Кто подбросил тебя, говно? Кто посмел это сделать? – Подкрашенные глаза балеруна цепкими лазерами сверлили кулинарное изделие. – Жорик этого так не оставит. Слышишь, говно? Жорик сдаст тебя на экспертизу. Да. И мы узнаем, кто посмел покуситься на Мусю.
- Уи-уи!

Мамуля

Маникюр на пальцах балеруна блестел так, что Беляш почти ослеп.
Жорик нес его двумя пальцами, держал брезгливо, на отлете. Собачонка семенила следом. Сверху она казалась даже забавной, если не знать, что еще три минуты назад она хотела сначала сожрать, а потом изнасиловать Беляша. Вор в законе был уверен, что псина еще не до конца забыла об этих своих замыслах.
- Мы пожалуемся мамуле, - щебетал балерун. – Мы разоблачим заговор. Да, Муся?
Жорик взлетел по ступенькам и вошел в особняк. Внутри было пусто, чисто и безжизненно. Как в музее. Своими полуослепшими от блеска лака для ногтей глазами из теста Беляш мог различить немногое. Но это немногое – витая винтовая лестница, огромный телевизор, стерильной чистоты обои на стенах, картины в позолоченных рамах – все это не производило впечатления обжитого человеческого жилья.
Опасно лавируя на поворотах, балерун проскакал по винтовой лестнице на второй этаж, ароматным сквозняком пронесся по коридору и почтительно остановился у большой белой двери с резной позолоченной инкрустацией по краям. Костяшками ухоженных пальцев Жорик постучал в белую древесину, а та, казалось Беляшу, мелодично зазвенела в ответ.
- Кого черт принес? – отозвался голос из-за двери.
Когда-то этот голос вскружил голову битому и бывалому вору в законе. Притом голова была такая, что кружиться в принципе не могла. Однако даже эту железнолитую голову Лизка смогла одурманить. А голос был как навершие тарана, что крушит ворота крепости.
Тот же голос. Но добавилось хрипотцы. Наверное, курит Лизка. Усталость добавилась. И еще властность. Лизка разговаривала нагло, повелительно. Так когда-то разговаривал первый ее муж.
- Это я, мамуля! – Бочком-бочком (боится!) балерун проскользнул за дверь.
Помещение за дверью было настолько огромным, что казалось взлетным полем. Дальние стены терялись где-то вдали. Одна стена была полностью стеклянной, и оттуда открывался вид на парк.
Женщина за столом сидела за столиком, спиной к пейзажу. Она, как некий ангел, тонула в потоках света. Впрочем, в этом сиянии проступали роскошные рыжие волосы.
«Лизка!» - мысленно ахнул Беляш. Вор в законе чувствовал себя очень странно. С одной стороны, он добирался сюда, чтобы отомстить. Но с другой – он, как оказалось, соскучился. Он, как оказалось, рад видеть вот этого вот человека, Лизку. Почему?
- Ты чего тут шастаешь? – выговаривала Лизка балеруну. – Я тебя звала? Да еще с собакой?
- Мамуля! У нас ЧП, мамуля! – капризно, совсем как-то по-детски забормотал балерун.
- Лак потек? – проворчала Лизка. – Маникюр потрескался?
- Мусю хотят отравить!
- Да? – В потоках света проступали детали. Лизка что-то делала у зеркала со своим лицом. Кажется, подводила глаза.
- Да!
Муся, услышав свое имя, тявкнул.
- Чем я могу этим людям помочь? – спросила Лизка.
- Мамуля! – взблеял балерун. – Они хотели накормить Мусю вот этой дрянью!
Балерун принялся трясти рукой, что двумя пальцами держала кулинарное изделие. А Беляш вспомнил американские горки, на которых он с братвой катался однажды, уже в зрелом возрасте. Трясло и болтало, а вся бригада угашенная. И сидит, привязанный к стулу владелец аттракциона. Рот замотан изолентой. А братва стреляет в него прямо на ходу. Тому, кто попадет первым, Беляш обещал штуку баксов и ящик Амаретто. Два круга пули уходили в молоко. А потом кто-то попал аттракционщику в коленку. И Беляш стал на штуку баксов беднее.
- Как ты не понимаешь, мамуля? Я буквально чудом остановил Мусика.
- Послушай, Жорик! – Колокольчики голоса Лизки, оказывается, могли громыхать, а Беляш и не знал. – Я опаздываю на телешоу. У меня куча-куча-куча дел. У меня пухнет голова. Я не успеваю привести себя в порядок…
Заверещал мобильный телефон.
- Да, - промурлыкала Лизка в трубку. – Я помню, Пересвет Иванович. Уже скоро еду… Да, я понимаю… Вы мне больше мозг выносите. Я бы могла уже накраситься и доехать, пока от вас нотации слушаю. Да… Не тревожьте меня. Я уже почти выехала…
- И все-таки, мамуля, - решительно продрожал голосовыми связками балерун, - ты должна разобраться, кому это выгодно…
- Да отстань же ты от меня, чудовище гороховое. Дай мамуле уехать в Останкино!
- А надолго мамуля в Останкино? – Жорик вдруг заговорил вкрадчиво.
- Мамуля не знает. Но если Жорик вздумает пригласить своих приятелей-пидарасов на гей-вечеринку, Жорик вместе с Мусей вылетит отсюда.
- Мамуля! Не говори так со мной!
- Что? – сказала Лизка так, что даже Беляшу стало не по себе. – Ты ничего не попутал, чмо шелудивое?
- Я твой муж!
- Я в этом не убедилась. А в том, что ты – суперпидор как раз-таки убедилась.
- Ну, мамуля! Ну, всего трех геев можно?
- Пшел вон.
- Двух!
- Иди в клуб.
- У меня денег нет!
- Твои проблемы. Я давала, ты потратил.
- Мамуля, я с ума сойду!
- Пшел вон.
Беляш никогда бы не позволил женщине так с собой разговаривать. Лизка за такой разговор уже бы глотала зубы. Другое дело, что она никогда так с Беляшом и не разговаривала.
- Мамуля! Возьми меня с собой! – к искреннему изумлению вора в законе, балерун уже плакал.
- Да зачем ты мне там нужен? Позорить будешь, мужиков клеить!
- Я незаметно!
- Нет. Кончен разговор.
Балерун уже не просто плакал. Слезы хлестали из него, как вода из прорванного крана.
- Тогда не уезжай, мамуля! Я боюсь. Твои охранники… Они Мусю хотят отравить, а меня и… и… - Жорик уже давился словами. – Изнасиловать!
- Хватит бредить, Жорик.
- Мамулечка даст денежек?
- Нет.
Балерун зарыдал в голос и вдруг – Беляш оказался в полете.
Полет был не самый приятный. Резкий, быстрый. Падение, а не полет. Это значило, что будет больно.
И боль не замедлила впечататься в тело Беляша. Пол из блестящего лакированного паркета ударил как бетонная плита. Если бы у Беляша были кости, они бы превратились в кашу от такого удара.
«Этот пидор швырнул меня на пол!» - понял вор в законе.
- Я разведусь с мамулей, я уйду! Я не могу так жить!
- Иди, - Колокольчики Лизкиного голоса лязгнули ледяной сталью. – Манит, поди, карьера вокзальной минетчицы?
- Пошли, Муся! – давясь слезами, промычал балерун.
- Эй, а дрянь эту подобрать?
Но балерун уже порхал прочь.
-Как же он достал! – сквозь зубы, со злостью, переходящей в ярость, процедила Лизка. – Вот сейчас надо все бросить, уборщицу звать…
-Ну, здравствуй, Елизавета! – сказал Беляш.

И тут Лизка вздрогнула

Лизка вздрогнула. Но встала из-за столика, за которым наводила красоту, и направилась к Беляшу.
И – черт побери! – она была хороша. Ее ноги – а Беляш видел в основном только их – были шикарны. Как и тогда, два десятилетия назад.
- Кто со мной разговаривает?
Миг – и Лизка присела над распростертым по паркету телом из теста.
- Это ты, малыш?
У Беляша, если так можно выразиться по отношению к кулинарному изделию, пересохло в горле. Он видел Лизкины коленки, обтянутые черным нейлоном (или шелком, кто ее разберет?). В поле зрения глаз из теста появилась грудь. Все такая же гладкая, манящая, ароматная. Вор в законе, как и в первую встречу, волновался и сходил с ума. Сашка Беляш чувствовал себя мальчишкой.
- Ты язык проглотил? – спросила она. – Или батарейка села?
- Какая еще батарейка? – успел выговорить Беляш.
А потом произошло сразу два события.
Лизкина рука схватила Беляша.
И тут же снова стало больно.
Беляша резали. Острый алый ноготь проткнул хлипкую кожицу кулинарного изделия и двигался дальше, увеличивая разрез.

Зачем Беляшу батарейка?

Спасаясь от боли, сознание Беляша забилось в самый дальний уголок. А на авансцену вновь вышла Жучка. Навстречу, пожалуй, самой сильной боли в этом телесном воплощении.
Жучка завыла.
Лизка отшвырнула воющий комок теста. И тот вновь ляпнулся на пол.
Как кровью, раненый Беляш истекал холодным жиром.
Лизка склонилась над ним. И Беляш снова вынырнул на поверхность лужи сознания.
Вор в законе смотрел на Лизку.
«Глаза те же, - отмечал он. - Только в уголках – морщинки, что ли? А вот губы другие. Сейчас более пухлые, чем были двадцать лет назад. Заболела, что ли?»
Лизкины пальцы коснулись разверстой раны и раздвинули ее края.
- Что?!!! Ааааа!!!
Беляш не успел спрятаться от боли.
- Что, не нравится, маленький?
Лизкин рот был алым. И не факт, что от помады. Помутившемуся от боли сознанию вора в законе казалось, что из уголка Лизкиного рта вытекает струйка крови.
- Я смотрю, где у тебя батарейка, малыш. Сейчас я ее найду и засуну, вместе с передатчиком в нежную задницу одного членососа, который вздумал надо мной подшутить.
Лизкины пальцы беспощадно мяли комочки мяса. Беляш задыхался и истекал жиром.
- И где же – на хуй – эта батарейка, а? Как ты со мной разговариваешь? Каким образом, а?
Она выдернула пальцы, брезгливо затрясла ими над паркетом.
А Беляш понял, что может говорить раной. Ее края стали как губы, которые могли шевелиться. И голос его стал вдруг звонче и отчетливее.
- Я Санька Беляш, Лиза. Я вернулся.
Ему было очень любопытно, как поведет себя Лизка.
Глаза Лизки округлились, налились сливами, как у задыхающегося Шварценеггера в фильме «Вспомнить все».
«Что же Лизка скажет?» - пулей пронеслась мысль.

Реакция Лизки №1

Лизка могла бы завизжать.
Она действительно хорошо визжала.
Однажды Лизка купила себе две шубы. Хотя Беляш разрешил только одну. Но Лизка купила две, и уже серьезно так уронила Саньку на бабло.
Под настроение Беляш мог бы завалить ее шубами. Но зачем ронять на бабло, когда знаешь, что его не так, чтобы сильно много?
Период тогда, к слову, был непростой по деньгам.
Тогда Беляш схватился за ремень. И врезал. И Лизка завизжала так пронзительно, что Беляш забыл об экзекуции, каменно отвердел ниже пояса и набросился на Лизку.
Вот и сейчас Лизка могла бы завизжать.
Но не сделала этого.

Реакция Лизки №2

А еще Лизка могла бы упасть на колени, взять тело Беляша в ладони, могла бы расплакаться и сказать:
- Беляш! Миленький! Как хорошо, что ты вернулся!
И Беляш бы простил ее.
Скорее всего простил бы.
Но Лизка не сделала и этого.

Реакция Лизки №3

Вместо этого Лизка выпрямилась, прошла к столику и взяла мобильный телефон.
- Юрь Степаныч? Объясните мне, что у меняна веранде делает говорящий пирожок?..
Трубка что-то взлаивала хорошо поставленным командным голосом.
- Да что вы? – ехидно осведомилась Лизка. – Вы действительно ничего не знаете? А тогда за что я плачу вам деньги, как начальнику охраны?
- Бум-бурум-пум-пум! – пробубнила трубка.
- Объявляйте контроль готовности №1. Окружить здание. Нет, саперов не надо. Хотя… Нет. Оно не взрывается. Я попробую поговорить с этой хуйней. И – да! – Жорика не выпускать. Нет. Никаких мер к нему не применять. Вы только и научились в своих этих органах…
- Лиза! Это действительно я! – воспользовался Беляш мгновением тишины, когда Лиза нажала «отбой».
- Ты умер, - отрезала Лизка.
И снова потянулась к телефону.

Еще несколько разговоров по телефону

- Алё, Славик. Как жизнь-здоровье? – совсем не испуганно щебетала Лизка в трубку. – Нет, мне пока ничего не надо. Но скоро понадобится. Много, Славик, много. Готовься к заказу. Расскажи мне вот что. Со мной разговаривает пирожок. Нет, я два дня чистая. Что мне могли подсыпать? Или распылить? Ну, подумай. Спроси без имен, хорошо. Я на связи. Чао!
- Лиза! – стонал раненый Беляш. – Это я! Настоящий я. Лисеночек!
- Лисеночек? – нахмурилась Лизка. – Ты знаешь, как он меня называл?
- Я и есть он! Твой муж!
- Хм!
И Лизка снова схватилась за телефон.
- Атлантида Лемуровна! Здравствуйте! Здоровье, да, прекрасно, вашими молитвами. А вот аура не чиста, видимо. Да, ЧП у меня, Атлантида Лемуровна. Ко мне покойный муж пришел. И вроде настоящий. Но в виде пирожка. Что это значит, Атлантида Лемуровна? Как это он и есть? А давайте я дам ему трубку? На, скажи что-нибудь!
- Это я! Я живой! – завопил Беляш.
- Слышите, Атлантида Лемуровна? Вы тоже это слышите? Ой, подождите, другая линия. Да, Славик! Отбой. Я не одна это слышу. Ага. До скорого! Да, Атлантида Лемуровна. Порча, думаете? И что мне с этим делать? Ой, подождите, другая линия. Да, Пересвет Иванович! Да, я – к вам - уже еду. Я все понимаю, Пересвет Иванович, но у меня сейчас важный разговор. Ждите! Да, Атлантида Лемуровна! Приезжайте ко мне. Хотя мне сейчас на шоу. Останкино весь мозг съело. Думаете, поговорить с ним. Другая линия. Да, Юрь Степаныч! Не надо его пиздить! Никуда не выпускайте. Скажите: «Ты задержан, Жорик!»
Беляш поймал себя на том, что начал засыпать.
«Этого еще не хватало!» - подумал он, пытаясь встрепенуться.
И тут над ним склонилась Лизка.
- Ну, давай поговорим, кусок мяса.

Что сказал покойник?

- Ты редкостная сука, Лиза. Конченая.
- Да что мы говорим?
-Так-то ты мужа встречаешь?
- Слушай, давай покороче. Меня в Останкино уже заждались. Ты зачем явился?
- Затем, что ты меня заказала!
- Да быть того не может, Санька! Что ты несешь такое? Ты думаешь, что я – могла тебя заказать?
Резкая смена настроения сбила Беляша с толку.
- Ну, а кто?
- Ты дурак, что ли, Саня? Я чуть с ума не сошла, как тебя убили.
- И замуж тут же выскочила!
- Конечно. Надо же одинокой женщине как-то выживать! Но я тебя любила. Это правда. Я горевала по тебе.
- Но подожди, кто тогда меня убил?
- Да Сальери твой.
- Гришка?
- Ну, а кто еще? Ему это и было выгодно, чтобы пацанов твоих возглавить.
Беляша как ошпарило. О том, что к его гибели мог быть причастен Гришка Сальери, вор в законе за все это время даже не подумал. Хотя да. В последнее время он часто вступал в споры. Совершенно не по чину, надо сказать.
- А мне - не выгодно. Я ничего, кроме геморроя, от тебя в наследство не получила. Ну, дом. Деньги твои сразу растащили. Машину еле отстояла. Ты что такое говоришь, Сашенька? Я не могла тебя убить.
- Но Гришку тоже убили!
- А ты много знаешь киллеров, которым можно доверять?
- Нет, - признал Беляш.
- Притом, что самые лучшие не могли за тебя взяться, потому что на тебя же и работали.
- Это правда, - признал Беляш.
- Значит, это были хуевые киллеры. И они работали на кого-то еще из твоего окружения. А Сальери втемную использовали.
- Так подожди! – простонал Беляш. – Я что же – зря к тебе явился?
- Ну, выходит, зря. Но повидались хоть, я рада.
Сейчас Беляш чувствовал себя полным идиотом. Миссия рушилась. Похоже, она гроша ломаного не стоила, эта миссия.
- Как тебя вернуть на тот свет? – спросила Лизка и добавила: - А то я в Останкино опаздываю.
- Я не знаю, - признался Беляш.
Но Лизка уже не обращала на него внимания, а снова звонила по телефону.
- Атлантида Лемуровна! Ну, мы поговорили. Да, все нормально. Был один вопрос. Он больше не волнуется. Как его назад отправить, Атлантида Лемуровна?
И, хотя трубка была немыслимо далеко от Беляша, он отчетливо услышал:
- Надо его съесть.
- Вы уверены, Атлантида Лемуровна?
- Нет! – завопил Беляш.

Брачный каннибализм

Но было поздно.
Пальцы в алом маникюре погрузились в рану, зачерпнули собачий фарш.
Мелькнули ослепительно белые зубки. Мелькнули и сошлись, чтобы растереть Беляша в кашицу.
«А ведь я умираю!» - понял Беляш.
Впрочем, в тот момент, краем своего ускользающего сознания он понял не только это, но еще две вещи.
Вещь первая: заказала его все-таки Лизка
И вещь вторая: сейчас он умирает совершенно не зря. Ведь его миссия заключалась именно в том, чтобы Лизка съела его именно сейчас.
Именно в этом и был смысл его посмертного, продленного существования.
Ибо Бог – не фраер.
Зловонный собачий фарш вливался в тело Лизки, входил в ее пищеварительный тракт.
А Беляш, наконец, летел домой, на Небо. К Сверкающим Вратам, которые, кажется, наконец-то готовы для него открыться.
Ибо Миссия – выполнена.

Эпилог

Из соцсетей

«Я глазам своим не верю! Хрумчковской вышибает дно в прямом эфире. Ааааа!!!»
«А вот не надо было надевать белую юбку. Хрумчковская теперь выведет белое из тренда».
«Понос-апофеоз либеральной идеи продемонстрировала нам сегодня светская львица Елизавета Хрумчковская. В прямом эфире популярного ток-шоу, напомним, она горячо заспорила с Жириновским. Настолько горячо, что в буквальном смысле испортила воздух. А потом произошло что похуже. «Пошла вон, засранка!» - закричал Жириновский. И в кои-то веки Владимир Вольфович оказался прав. Внезапный приступ медвежьей болезни оказался очень символичен, и поставил жирную, нечистую точку на всей истории либерального движения».
«Гы, пацаны, она в натуре обделалась! В ролике все видно!»
«Видео медвежьей болезни светской дивы за пятнадцать минут набрало миллион просмотров на сервисе YouTube»

Муравьи Вечности

За Сверкающими Вратами открывался космос.
И Беляш мог видеть последствия своей Миссии. Он видел мир – веселый, разнообразный, затейливый в каждом своем проявлении. Наверное, именно таким видит его Бог.
Беляш наблюдал, как мир выползает из тени великого Зла. И не столько благодаря ему. Благодаря миллионам таких же тружеников Добра. Муравьев Вечности. Ангелов Любви.
Беляш чувствовал, что весь великий Космос любит его. И на каждой из бесчисленных звезд его ожидает сладкий бесконечный рай.
Беляш огляделся и полетел к ближайшему, самому яркому.

Конец