Goines : петривний (ч.1)

На проходной столпилось человек пятнадцать, не меньше. Все терпеливо ждали, пока девица из бухгалтерии не наиграется с картоприемником трипода. Я видел, как она судорожно водит пропуском по торцу турникета. На панели индикатора каждый раз упрямо загорался красный треугольник. В ответ бухгалтер всплескивала руками и дергала заграждающую планку, оставляя влажные следы на полосе из нержавеющей стали. Может, она думала, что электронный контроллер блефует. Или что громоздкая тумба на проходной принялась флиртовать с ней у всех на виду. Бухгалтер, казалось, готова разрыдаться от беспомощности. Машина застала врасплох человека.

Наверное, это были знаки. Маяки. Скрытые тайные сигналы, позывные интуиции. Я решил свалить, сбежать, податься куда угодно или, на крайний случай, застрять до вечера в пабе напротив, где под широкой стойкой потели кеги с лучшим лагером из Дандолка, продлись возня с пропусками хотя бы до одной минуты десятого...
Короткая стрелка на огромных часах в вестибюле застыла на девяти.
Вахтер, покряхтывая и громко поминая черта, вылез из своей стеклянной будки и разблокировал турникет ключом. Бухгалтер тут же шмыгнула вперед, за ней следом припустили остальные. Пластины трипода завертелись под наседающими телами, радостно щелкая о стопор. Работники офисного склепа разбрелись по кабинетам. Я переминался на проходной возле ящика с конторской почтой, выдумывая причины, по которым никому не стоило трудиться в этот понедельник. Вахтер окликнул меня, сказал, что был посетитель. Я снова посмотрел на огромный циферблат в вестибюле. Кого принесло-то в такую рань...
Открыл журнал на вахте, увидел строку с фамилией Петривний. Блядь, лучше бы я вообще не выходил из дома...


Узким пролетом на второй этаж. Мимо рекламного щита, утверждавшего, что два десятка изворотливых людей, — читай наш дружный иезуитский коллектив, — ни дать ни взять кудесники закона, поднаторевшие на затяжных судебных дрязгах. На поверку, единственное, чему мы все искусно наловчились, так это загонять клиентов в угол, не заморачиваясь особо, в чью пользу хрястнет судейский молоток. Юрист всегда в плюсе — приятные издержки правосудия. Выше, над стендом, переливался латунный слоган адвокатского бюро: «Опыт, профессионализм, ответственность». Бессменный камуфляж догм беспринципности и корысти, исповедуемых в нашей конторе.

Петривний ждал у дверей кабинета. Едва заметив меня, он поставил на пол свой красно-бурый портфель и торопливо зашагал навстречу. Мы поздоровались в пустом коридоре. Петривний затряс ладонью, ухватившись свободной рукой за мое плечо, и принялся талдычить сходу про какое-то ужасное, нелепое недоразумении. Прошло несколько минут. Я смотрел на него и не мог разобрать ни слова. Путаясь в спешке, клиент срывался на крик и начинал объяснять все заново, сжимая пальцы на плече, словно припадочный. Петривний вдруг разошелся настолько, что я почувствовал, как мелко брызжет из его рта. Утереться бы, да ведь этикет...

В прошлую пятницу он был совсем в другом настроении. Сидел напротив меня в кабинете и, заходясь от смеха, рассказывал, до чего удивились его кредиторы, узнав решение об окончании волокиты с банкротством. Петривний всегда выбирал стул между окном и краем моего стола, усаживаясь под кривыми стеблями хамедореи, что свисали с подоконника — так он оказывался в полуметре от меня, не дальше, и подобная близость, по его куцему разумению, становилась залогом доверительных отношений между адвокатом и дельцом, пустившим под откос цеха станкозавода. Мне оставалось лишь поддакивать вслед, ведь я тоже был частью истории по замене эпохи производства на коробку из бетона с неоновым намордником или как там еще выглядят сегодня торговые центры. Почти год я был его рупором в суде. Знал каждую деталь, притаившуюся в пяти коричневых томах. Нашел лазейки в лабиринте сводов, кодексов, законов и прочих сучьих актов, предназначение которых — выскабливать мозги любому, удумавшему заглянуть Фемиде под повязку. Как бы там ни было, я закрыл вопрос. Петривний, оставивший кредиторов не у дел, хохотал под перьями декоративной пальмы. Смеялся мерзко, хрипло заливаясь на вдохе, как хроник без кислородной подушки. Триумф мерзавца, сорвавшего джекпот. Его смех раздражал донельзя, но я по-прежнему лишь улыбался в ответ.

Нужно было отвлечься, и я заелозил взглядом по кабинету: подоконник, обод журнального стола, полки, уставленные сегрегаторами всех цветов, окромя красного с желтым, бордовые корешки бюллетеней за стеклом, убогая абстракция на стене, опять же — никакого желтого с красным на ней. Помнится, жена проектировщика Плехова, больше месяца стряпавшая альбомы с интерьерами нашей конторы, была просто помешана на психологии и чепухе сродни философии цвета. Утверждала идею агрессии и лени, зажатых в красно-желтых линиях спектра. Босс ей поверил. Теперь я горбатился в комнате с явным перебором синего, что должно было сказаться на моей продуктивности, если выпускница психологического была права. Занятно, но в тот же год дизайнер проиграла Плехову битву на собственной кухне, заполучив шрамы от ударов разделочной доской. Наверное, напутала с красным в интерьере. Где-нибудь между раковиной и холодильником...

/продолжение следует/