Колосов : Из цикла

Tout a coup

Я сидел у окна парижского,
И на город смотрел внимательно,
Что-то вдруг как затешило,
Подсознание несознательное.

Я сорвался вниз, из-под мокрых крыш,
И почувствовал: сейчас, сейчас получиться,
Сейчас ты такое, такое напишешь...
Чуть бы только, форсировать, случай.

Прикупил я вина красного,
Терпкого, бордового, правильного,
Не отказав себе, (какие напасти?)
Сырами - мырами затоварился.

Я ворвался в отель свой старенький,
Случайно портье обанжурил
(глубоким вечером),
И уселся за стол письменный, маленький.
Чтобы что-то сказать вечности.

Я поднял бокал за искусство,
И еще один, за вдохновение,
Откусил от фромажа вкусного,
А потом, вы не поверите...

Будто кто-то натянул уздечку,
И уже ничего не писалось,
Хотя, оговорился, pardon, осечка.
Правильнее - не сочинялось.

За окном Париж сереет, хмуриться,
Вроде, все компоненты вкупе,
А мне и не сочиняеться, и даже не пишется,
И еще... хочется супа.

France
19.10.03.


Маленький космос.

В нашем маленьком космосе,
Были только три вещички,
Звезды глазастые, желание страстное,
И облупистая скамейка феерическая.

И я без особой тактичности,
Делал себе еще одну звездочку,
Раскладывал тебе лапки-конечности,
И ты отдавала свои подробности.

И из нашего маленького космоса,
На нас просыпалось совершенство,
В одно существо болочило нас,
И подарило лавочное блаженство.

Лондон
17.10.03.


Деревенька

А вот и деревня, древняя,
Задеревенелая, деревяненькая,
Деревяшками задощеченная,
Вдрызг, в дрова, в дрыбодан пьяненькая,
И с тоскою о чем-то вечной.

Эх, заборы, плетни раззузубые,
Пересудные, драннозадистые,
С сосудами треснувшими, понавешенными.
И насекомые такие зазззудные...,
И ты смотришь на меня как на лешего.

Ой, банька – парилочка, норочка малюсенькая,
Тельце беленькое, и уж в узелочках косточки...,
Березка царапистая, а глаза жемчужные,
Губки кусачие, и душу, так отмарусила...
Говорила, у мамы ты непослушная.

И я легонько уже скучаю,
По тебе, милая, ностальгически,
Ведь я в жизни твоей космонавтом был...
Космонавтом был я космическим.
И улетаю я в космос завтра.

И ты меня, наверное, не понимала,
Но как-то бережно и ропотно,
Затаив дыхание, слушала,
Ты была в моей жизни компотом,
Из далекого детства, грушевым.

Лондон.
17.10.03.


Бродский в Шушенском.

Не сослали Бродского в Венецию,
А зашвырнули аж в Шушенское,
В гущу трав шелестящих,
В чащу лесов шишечных,
В шалаш шатающийся,
Нехорошего, непослушного,
И шибко-прешибко душного.

И не знали шептуны и наушники,
Что еще им долго шипеть и шушукаться,
Потому, что Бродский в Шушенском.
Он просто тишину слушает.
Поэт, вишь, перебродивший,
Иш, шалопай бесшабашный,
Луну на чело нашивший.

И вышеупомянутый, не с кем не якшается,
А сидит в своем шатре игрушечном,
Как шелковый, как плюшевый,
И по Шушенскому не шатается.
Чем он вообще занимается?

А ему, что среди каналов шумных скучно,
Что в шале штильном швейцарском,
Что среди тишины шушенской. Царской.

Лондон
17.10.03.

Тет-а-тет с издателем

Это очень давно, в огороде было,
Или может, скорей во-саду ли?
Стоял стол, на нем была скатерть белая,
А вокруг – танцевали плетеные стулья.

По ушам - перезвон приборов,
Бак вокалом - весенние трели,
При попытках обнюхаться душами,
В шалаше из своих разговоров,
Вспоминая Рабле и Мольера,
Мы умно, очень вежливо кушали.

Шли под терпкость Бордо,
И шарман камамбэра,
Эксцентричность Рембо,
С вольнодумством Вольтера.
Был утрачен в салате
Брюссельских капуст,
Канареечный Пруст,
Почитатель Равеля.
А фортуны игрец,
И прогресса – певец,
Сен-Симон чертов дьявол бездетный,
(знать не раз разговор,
заводил эдитор)
В снизошествии мыслей офсетных,
Был утоплен в топях бешамеля.
Лицемерие Золя,
Под горчичным, а ля...,
Сю, под звонкое хлюстанье устриц...
И в весенней тени,
Под паштет из свиньи,
Был проглочен романтик де Мюссе.
Все смешалось тут в ком,
В пантагрюльстве лихом.
Поднеслись Морбианские куры,
Я представить уж мог,
Как под бульканья слог,
Сниться будут мне Братья Гонкуры.
И подумал: как можно,
Ведь где тут резон,
Ведь немыслимо все это слушать,
Сквозь кьюзина шансон,
Да под птичий трезвон,
Поливать белым соусом глупость,
Все решил я встаю, наконец, ухожу!
От таких умозрений искусных,
Как скажу, как скажу, как придам куражу...
Но, десерт... обещался быть вкусным...
Черт с ним, пусть говорит,
Да, достало, претит!
Я кокетливо, мирно дослушаю,
Доглотну арманьяк,
(сразу в мыслях Бальзак)
И нежнейшую птичку докушаю.
..............
В эпилоге - цепляю со скатерти,
Как от Клода, рябой и лоснящейся,
Частичку еды от издателя,
С чуть заметным, манерным изяществом.

И хрустящий кусочек ромштекса,
Завершив, умомыслей цикличность,
Оказался не сыром, не кексом,
А обычным пометом птичьим.

Март 2005

Перо Пьеро.

О, Мальвина, моя любимая,
Как страдаю я без тебя,
Ну, прийди ж ко мне, моя милая,
Я в чулане, наказан я.

Только ты меня не отвязывай,
Я серьезно тебе говорю,
Встретим вместе мы, по сказочному,
Пречудеснейшую зарю.

Ты возьми в руки плеть потолще,
И, конечно же, подлинней,
И по холмикам, и по горочкам,
И кругляшки ты мне прибей.

Нам не будет с тобою плохо,
Не зови Карабаса, не надо.
Я ж Мазоха, до дыр завздохал,
А с детсада - я фан Де Сада.

Ну, ж, малиновая отрада?
Я секретом любви поделюсь.
Когда чешется, когда ссадинки,
Удивительно... Я клянусь.

16.10.03.

Джипгит

Я джижипил свой джип по дорожжжке,
Да так, от делать ничегошки
Увидел красивые, ножжжки,
Движижжения как у кошки,
И остановился я на немножко.
А она уже смотрит в окошко,
И хочет чего-то, крошка,
Уселась, тут же, на кожжжку,
И уже раскатила губешку,
Тоску, мол, мою укакош - ка,
А, то её бросил какой-то Антошка,
И я тоже ей дал под лепешку,
И показал из окна рожки,
На воздух! И пусть покусают мошки,
А она мне скривила рожку,
Неприличный, говорит, никакошки,
А с виду, никак же не скажешь.
Джигит-джипович, ишь....
А я в натуре-то, правильный Кибальчиш.

19.10.03


Произведение

Это произведение, заметьте, искусства.
Я не стесняюсь это сказать,
Ведь всю ночь, словно кролик, не евший капусты,
Я не переставал, и не уставал писать.
Я писал о том, как Её встретил.

А это было в банальном трамвае,
Мы друг друга нечаянно заметили,
И невольно столкнулись глазами,
И смотрели... А сказать было нечего.
Лишь сличали сценарии... биографий.

Её нежный образ искусно был писан,
Прозрачною кистью, поверх эпитафий,
Мотивам Равеля, контрастам Матиса...
Я встретил не музу. Божественную ратафию.
И, выходя, она обернулась как-то стеснительно.

Мимо меня пронеслись сотни жизней,
Прожитых, будто бы с ней. Поразительных.
Счастливых, печальных, беспечных, капризных...
Но, что означал её взгляд вопросительный?
Ведь я был так близко к ней. Был. Только раз.

Выражать восхищение ее красотой – глупость,
Любоваться движением ее тела – напрасно,
Под седьмым слоем надежды почувствовал я,
Нерешительность нежности её глаз.
Сообщающихся сосудов грусти.

Глаза Левицкого или глаза Рокотова?
Глаза печальные? Скорее фаюмские.
Глаза из далекого прошлого, одинокие, верные,
А губы, лишь еле заметно припухшие,
Все в плоские строки не вложишь, наверное.

Тени усталой любви? Ностальгия? Амурные шутки?
Нет. Что-то свысше. Без всяких условных мгновений,
Без гармонии предрассудков,
В отсутствие обязательных прикосновений.
Симфония жажды мысленной.

Я ощутил сверкающий звук. Чистый.
Как тромбон. Вы, наверное, слышали тоже,
Если его, постоянно растягивать, будто паук,
Плетет паутину под бесконечной крышей.
И он все выше, и глубже под кожей.

Она - следствие мощности силы, приложенной,
К единице материи мироздания,
Словно за пазуху, рукою Иисуса вложеная,
Она дарит калейдоскопы таких осязаний.
Это произведение искусства.

И я думаю, нет названия этому чувству,
Это доказательство моего случая.
Ведь не пережил я еще, лишь теперь понимаю,
Самого главного своего страдания.
И, несомненно, самого лучшего.

Я забыл про лекарства, отвергнул обед,
Отключил телевизор кощунственный,
И сижу один в комнате, не включая свет...
А, ведь мне сегодня семьдесят лет,
И я только начинаю чувствовать.

England
17.11.03

Концерт

Они были такие странные,
Волосатые, дерганные,
А роялист - церебральный зачем-то,
И для чего-то в смокинге.

Я заметил даже носки рванные...,
У кого джинсы потрепанные,
А инструменты совсем не концертные,
Всякие железки, веревки, дротики.

Они иногда чихали и кашляли,
И оказался давно не бритый,
Музыкант скрипичный.
Словом, совсем не артисты.

И ни какая не музыка это. Странно.
А просто звуки. Высокие, низкие.
Мои соседи были пожилая пара,
Но почему-то с детскими лицами.

Один вдруг достал ежика резинового,
С кнопкой-свистком на пузе,
И стал на нем играть насвистывая,
Потом, показалось, запахло арбузом...

Я просто перестал это слушать,
Задумался... Вспомнил любовь первую,
То, как через заборы лазил,
Марки, конструктор, переводные картинки,
Как сломалась машина военная.

Как не мог рыбий жир кушать,
Коврик возле кровати с оленями,
И даже свои погремушки на резинке.
И так ясно все стало перед глазами,
Что я не воздержался и сказал: «Мама»...

Я выходил и думал, грустно,
Хорошо так наедине побыть,
Самому, со своим чувством.

А когда забирал пальто, в гардеробе судачили:
Говорили, что этот игрушечный ежик,
И есть их находка удачная?
Конечно, если на инструмент отложить не можешь...


08.11.03.

Скорость

- Я вспоминаю, как узрел тебя, любимая...,
Потом не мог почти что месяц, ничего сказать!
- Когда тебя я повстречала, милый,
Мне было просто на все правила плевать!

- А у меня, ну так дыхание перехватило,
Ты знаешь, меня еле откачали...
- Меня, примерно семь недель потом знобило,
И в пятках пчелы, подлые, жужжали.

- Когда я выскочил, любимая, к тебе на встречу,
Смотрю, и ты летишь лоб в лоб, в мой ряд!
- Твои глаза так быстро приближались, я замечу...
Ты помнишь, как нас собирал пожарников отряд?

- Ну, что покатят нас в столовую?
Пора. Наверное, давно уже накрыто.
- Да, кстати, у меня и зубы « клац, клац » новые.
Да, где же эти сестры – паразиты?

- А как тебе мой нос? Смотри, и глаз уж не косит.
И ухо, видимо, пришьют в Субботу.
- А у тебя..., я все стеснялась расспросить,
Ну, это самое..., нашли хоть что-то?

29.10.03


Грека

Ты оказалась у реки случайно,
Пришла воды напиться,
А, я как раз привел коня. Коня,
Прохладной влагой насладиться.

Мы встретились с тобой случайно,
Мы просто встретились глазами.
Хотя и знала, знала ты уже,
Что ничего не скажешь маме.

Перебирался часом Грека,
Через реку неспокойную,
Всмотрелся Грека,
И увидел, как мы в реке раков ловим.

Но ошибался Грека,
Ты пришла воды напиться вволю!
А я, как раз привел коня!
Коня! Поводопоить.

18.10.03.
На Дону

Я привел к Дону коня,
Ты ждала уже меня.
Ну, какой тут, на бок, конь?
Как в глазах твоих огонь!

Дышит печью красный рот,
Грудь вздымается курганом,
Положить мне свой живот...
Нет, не быть мне атаманом!

Жажда ль мучает тебя?
Или ты иного хочешь?
Аж, мурашки у коня...,
Гуси, стонут, не гогочут.

И взяла ты под уздцы,
Не коня, меня.... За... цыыыы....!
Будто блохи впились в кожу...
Свет родимый! Как, же ж, можно?

А тебе - хоть бы чего,
На чело, набив папаху,
Заголяешь ты тело...,
Отродясь я так не ахал!

Солнце плюхнулось о воду,
Ты коня в камыш отбросила,
Заломав мне шею, с ходу,
В цвет лампасов иззасосила.

Бились в небе твои грудьи,
Как колокола, соборные,
Мине было: ни вздохнути,
И ни слов сказать отборных.

Всю чубатость и геройство,
Ты сняла с башкою, разом,
Я, запамятав про войско,
По губам твоим размазан.

А страдал в объятьях цепких,
Как у хана в клети попка.
Встремянилась в меня крепко,
Разгуляйская молодка.

Как в тебе утихли ветры,
Ивою волос встряхнула,
Удивилась: «Ой, приветик!»,
И за ушком щекотнула.

И лежит боец ничком,
В потрох птичий перепаханный,
А казачка бодрячком,
Семенит себе до хаты.

Птичье племя, угнездилось...,
Небо шашкой в кровь порублено...,
Страсть сверх удали седлилась,
Честь казачества загублена.

Там, вдали за тихим Доном,
Догорал очей огонь,
Хрипло звал казак на помощь,
На боку валялся конь.

И кому теперь я нужен?
Срам! Водицы не испросить...,
Перекошенный, запужанный...
«Орлик» мой, досель поносит.

11.11.03