Послемрак : Яма, 6

В восьмом часу вечера из подъезда старого кирпичного дома вышел незаметный человек.
Это был подросток. Он держал в руках рыбу с оторванной головой. Суетливо, с несколько забавной координацией, надеясь оставить свои действия незамеченными, он кинул рыбу под ноги, прошелся по ней, прижав напоследок пяткой кроссовка, и скрылся за поворотом. Растерзанное филе осталось валяться на крыльце дома...
Погода стояла ни теплая, ни холодная. Мелкий дождик, что прорезал покрытое мглой небо несколько часов кряду, унялся, и теперь отовсюду болезненно пахло мокрой пылью и веяло сыростью.
Пересидев дождик дома, подросток прощупал, сколько было возможно, родителей и кое-что разузнал о своей жизни. Из собранного им пазла выходило следующее. Фамилия его была Скаков. Тетради, пизанской башней покосившиеся на его столе, открывали очень странный, но четкий и расчерченный твердой рукой мир. Почувствовав пустоту холодной бездны, которую скрывали за собой абстрактные герои и фантастические события, заключенные между ртутными полями тетрадей, подросток испугался за свое прошлое, и решил копнуть глубже. От изрисованных вдоль и поперек клетчатых листов веяло пустотой и безысходностью, как будто все на ней было заключено за решетку, было в них что-то прихотливое и чуждое теперешней жизни. Теперь подросток понимал причину пустоты своей настоящей жизни – ведь переполнены были его тетради. Из разговора с родителями он определил (в первую очередь, не по содержанию слов, а по интонациям, которые не выражали ни грамма сомнения родителей в адекватности сына), что в лечебницы его никогда не сдавали, врачам не показывали и считали они его, скорее, трудным сыном, чем душевнобольным. Скорее всего, о внутреннем мире тетрадей они не знали. Выдохнув с облегчением, он поклялся сегодня же, как только проплачет дождик, сжечь на улице все тетради. (Зароку, по определенной причине, не суждено было сбыться).
В одной из тетрадей подросток нашел сначала наброски, а затем все более четко вырисовывавшиеся портреты мужчины с лисьим женоподобным лицом. Портреты были совсем маленькие, как фотография на паспорт. Они привлекли внимание подростка своим несоразмерным по сравнению с прочими мимолетными фантазиями количеством. Копии сладострастной пожилой мины заняли всю середину тетради, перемежевавшись с описаниями характера изображаемого человека. По этим заметкам можно было подумать, что это крыса, а не человек: хитрость, изворотливость, неприметность, мелочность, расчетливость и т.д. Все записи и рисунки были выполнены рукой подростка, и все лица вкравшегося в его мысли человека были выверено похожи друг на друга, за редкими исключениями. Подросток долго вглядывался в синие контуры странного, словно живого лица, которое, казалось, так и хотело заговорить. Две линии на лбу, очевидно, стремились выразить развитую височную кость и интеллект. Другие две линии (чуть дрожащие) – впалые щеки. Не полностью закрашенные синей пастой смеющиеся пьяненькие глазки по задумке как бы блистали. Круглое, чуть сморщенное хитрецой лицо было заштриховано в попытке создать тень. Нос маленький и аккуратный, и вечная, неизменная для каждой копии наглая, но как бы одомашненная ухмылка.
Подросток содрогнулся и захлопнул тетрадь… Под тяжелым впечатлением от увиденного лица, он безвременно долго просидел в глубокой задумчивости, скрестив пальцы. В таком положении он оставался, пока не показалось, что пальцы не принадлежат телу. Испугавшись, он сдавил подушечку указательного пальца, отчего под ногтем забрезжила желто-фиолетовая заря.
Помимо неприятных находок, он сумел выяснить, что так зацепившая его Галя Тихая была дочерью местного мелкого предпринимателя – того самого, мотивационные речи которого недавно слушал подросток и мысленно участвовал в них. Семьи Тихих и Скаковых общались. Галин отец жил со второй женой, какой-то импортной южанкой, приехавшей на заработки. Галя, при разводе родителей, осталась с родной матерью, еще будучи девочкой. Сегодня подросток вместе с родителями ходил в гости к Тихим.
Все выстраивалось в ровную логическую цепочку в уме подростка, и каждое новое озарение, как лампочка, загорающаяся в гирлянде, исходило из предыдущего и предопределяло следующее.
Вспомнив, что Галя была для него не более чем дочь шапочных знакомых, он вспомнил и то, что происходило с ним в доме Тихих сегодня вечером. Сидя у них в гостях вместе с родителями, как подневольный, витая в облаках и оспаривая мысленно речи Тихого, он буквально сорвался с места, увидев Галю. И, не сказав ни слова, отправился вслед за ее компанией. В те секунды, он в упор не видел своих родителей и запомнил только чужой паркет, а затем – подозрительный взгляд жены старика-Тихого. Таким образом, он все видел реально, хотя интерпретировал порой на свой лад.
В нынешнем состоянии подросток не понимал, как такое могло происходить с его сознанием всего несколько часов назад. Но радовался тому, что это осталось в прошлом – что расходившийся по швам мир вновь обретает единую форму и содержание. Оставалось покончить со старыми тетрадями...
Под невидимым течением мыслей, в душе подростка возникло жгучее желание выйти прогуляться, и это было теперь необходимым отрезком русла его рассуждений. Окрепший иммунитет начал проситься за пределы комнаты. Из форточки пахнуло молочной прохладой…
Когда дождь перестал, то, собираясь на разведку, подросток задумался, как ему незаметнее вынести кипу всей, приговоренной к сожжению, старой макулатуры. И вдруг, прямо в комнате, где-то под потолком, как бы складываясь из электрического хрипения, раздался знакомый рыбий голос.
- Не тот мусор ты выкидываешь – мой нрав тяжелей твоих рисунков!
Уже мало боявшемуся подобных сюрпиризов подростку вспомнились слова рыбы при первой встрече: «Я все равно тебя не покину».
И тогда он понял, что причина его тревог и приключений не в старых рисунках и заметках, а в тухлой рыбе. Ведь тогда, в яме, он только откинул ее, но не прикончил. И так как она сама вдруг оказалась вся грязная, вонючая, видно, только что из ямы, в его руках, подросток понял, от чего на самом деле следует избавиться…
Дождь перестал. Растоптав на улице рыбу, подросток повернул за угол.

Миновав загромоздившие двор пятиэтажки с прозорливыми глазницами окон, он радостно увидел сквозь пробелы выжатых туч над головой усыпанную редким звездным абразивом небесную полусферу. Улицы были безлюдны. С пустырей доносился протяжный лай собак. Подросток шел по знакомым местам, присвистывая штанинами джинсов и выпуская изо рта облака, его обгоняли только подгоняемые ветром брошенные бумажки. Услышав скрип бумаги об асфальт, подросток вновь поразился своим знаниям, тянувшимся из старой жизни. И хотя он уже мало им удивлялся, все-таки открывшееся вдруг знакомство с работами Сартра показалось подростку из ряда вон выходящим. А подумал он, глядя на влачащуюся по земле бумагу, о следующем. Что прикасаться к бумажному мусору из известных философов не брезговали только двое: Жан-Поль Сартр и Ветер.
Последний был особо удивителен. Свободный Ветер никогда не выбирал, рядом с кем останавливаться, а мимо кого пролетать, в его жизни все были равнозначные прохожие, он одинаково проносился мимо каждого, и все его знали.
- А ведь реально, - подумал он, - Есть ли хоть один человек, кто не знал бы ветра? Его понимают даже слепые и глухие. Но и для ветра все одинаковы.

Подросток чувствовал, что его мысли уже не стесняются, как в квартире. Получив простор, они разбрелись, и подросток не жалел о них, он вновь просил только о том, о чем молился богу, стоя на пригорке...
Оставшись перед самим собой, как перед бездонным зеркалом, окрыленный силой молитвы, обещанием ее исполнения и собственной верой в исполнение этого обещания, подросток видел только мерцающую мокрой галькой дорогу. Она выстилалась под ноги из вечерней темноты, и пешеходу не приходилось выбирать маршрут, вверившись нескончаемой дороге.
Подросток был доволен прогулкой по старым, но незнакомым местам, все воспринималось им, как в первый раз, и, наконец, настала минута, когда ему уже не надо было большего, чем эта дорога… Но большее застигло подростка именно в эту минуту.
В тамбуре одного из заведений он почти лицом к лицу столкнулся с Галей.
Она видела его, но смотрела не в глаза. А он – в глаза ей. Встреча длилась секунду и утекла мимолетным кадром в выздоровившую память.
Взгляд подростка с полсекунды был пригвожден к ее мрачному, ширококостному лицу, пока он не покинул тамбур.

Подросток, все же обогащенный жизненным опытом ненавистного Корытина – опытом, который остался в нем, как грязный глубокий след, понял причину открывшейся ему силы. Он наблюдал от начала и до конца процесс исполнения искренней просьбы. Во время прогулки, на одном из поворотов, подростка сильно потянуло свернуть с дороги – навстречу мрачным безлюдным улочкам. И он уже почти повернул, даже остановился на развилке. Но принял иное решение, пошел дальше. Причиной этому послужила увязавшаяся за ним еще от подъезда бездомная собачонка.
Он хотел свернуть, но так свыкся с присутствием собаки поблизости от себя, что, увидев, как она бежит дальше, не замечая поворота, повиновался и пошел за ее быстрыми шажками вперевалочку, несмотря на то, что впереди громко кричала шумная компания, и подросток не хотел с ней пересекаться. Но бросать дворняжку одну в пекло безумного хохота он не хотел еще больше. Подростку казалось, что он привязался к собаке с такой же силой, с какой и она к нему, и он отчего-то был уверен в ней больше, чем если бы выгуливал на поводке домашнего питомца. Вместе со своим поводырем он добрался до самого заведения, в тамбуре которого и разъяснился неожиданный четвероногий знак.
- Неужели моя молитва связана с этой собакой?! – думал подросток.
Даже если так, это не вызывало удивления в нем. Он столько же благодарил за случай себя, сколько и бога. Он знал, какой работы от него самого требует чья-то помощь. Чье-то содействие требовало от него не меньше труда, чем от того, к кому он обращался. Подросток не мог ни секунду сомневаться в своей вере и в том, что он не один. Он не мог сомневаться в том, к кому он обращался. Такая уверенность подвластна не всегда и не многим.
Благодарный всему сущему за эту встречу, он хотел еще раз взглянуть на счастливую собаку. Но, выйдя из тамбура, не нашел ее. Собака ушла своей дорогой…