Борис Васильев 2 : Что со мной начальство сотворит?

Мария Серафимовна стала собираться с утра.
Четвертинку водки: налить в стаканчик, поставить на скамеечку.
Четвертинку черного хлеба: отрезать кусочек и прикрыть стаканчик.
Веничек: подмести, да и поставить в уголок ограды, пока посидит, подумает об Сергуньке.
Так делала она каждый год, вот уже двадцать лет. А до этого – и пять, и семь раз в год, пока сил было больше, да Василий был жив.

Цветы она купила у выхода из метро. Цветов было мало, не то, что на Троицу. Но в Троицу она не ездила, не любила толпу, очереди на бесплатный автобус на ближнее огромное городское кладбище, пьяные слёзы и при этом же, смех детей. Ездила тогда, когда точно знала: весна пришла, Серёженька её ждёт в свой день рождения, и ей никто не помешает.

Мария Серафимовна села на автобус. От конечной остановки до старенького деревенского кладбища идти было всего-то минут пятнадцать. Пока ехала, она, как и каждый раз в автобусе, и потом, пока шла, вспоминала, как привезли тогда, в 1982 году, большой гроб. Открыть его не разрешили. Военком сказал, что похороним с почестями, как героя освободительной войны. Только просил, никого не приглашать, и особенно не распространяться о похоронах.

Василий, конечно, больше молчал. С похоронами, и правда, хлопот не было. Даже на их деревенском кладбище, первый раз такое было, три солдатика стрельнули в воздух из своих ружей по три раза. Один из них, постарше, спокойно, не стесняясь, подошёл потом к Василию, взял у него две бутылки водки. Двое остальных, лопоухих, шли за старшим, как щенята, не вытирая слёз.

Город наступал, и всем деревенским на следующий год выделили квартиры. Деревню снесли, а кладбище на краю оврага осталось. Но ездить стало далековато. А без Василия она стала ездить только раз в год, на Серёженькин день рождения.

*************************************

В тот погожий день Борис с женой решили посмотреть, как строится их будущий дом. Он был последний в городе, у самого леса, но им уже нравился.

Проезжая мимо конечной станции метро, Борис увидел стоящего на тротуаре пожилого согбенного мужчину, видно, не смогшего влезть в отошедший, битком набитый автобус. Что-то в его фигуре склонило Бориса резко повернуть и притормозить рядом с мужчиной, попросить жену опустить стекло.
- Отец, Вам куда ехать? – спросил он.
Мужчина нерешительно придвинулся к автомобилю, видно было по нему, что не привык он ездить на машинах.
- Мне? – он даже показал на себя пальцем свободной руки (в другой у него была холщёвая сумка, с торчащим водочным горлышком, и странно, с головками первых весенних ромашек).
- Ну да, Вам – куда ехать?
- Мне до конца автобуса, - мужчина сказал как-то по-деревенски, одновременно показывая рукой и глядя вдаль.
- Так садитесь, нам как раз в ту сторону, - сказал Борис, хотя жена и поморщилась в его сторону недоумённо.

Глядя в зеркало заднего вида, Борис определил, что мужчина не так уж и стар, около пятидесяти лет.
- А в точности, куда Вы едете, спросил Борис, когда стали подъезжать к конечной автобуса.
- Да на кладбище, сынка навестить, - тихо ответил мужчина.
У Бориса зазвенело в ушах. Это каким же молодым умер сын этого человека?
- Как же так? – вполголоса, то ли спросил, то ли подумал он. Но мужчина услышал.

- Вот и я всё думаю: как же так? Забрали сына, увезли неизвестно куда и зачем, привезли в гробу, даже увидеть не дали, даже друзей позвать не разрешили, даже надпись на могиле не разрешили. Стрельнули из автоматов три раза, обещают доплачивать к пенсии.

Борис не смог вести машину, резко тормознул. Он помнил, хорошо помнил про самострелы в армии, про гибели в караулах. Но обычно, в таких случаях, с почётом не хоронили. Дрогнувшим голосом, сглатывая, спросил:
- А откуда привезли … сына?
- Говорят – не говорят, вроде, из Афгана.

Через несколько минут, по просёлочной, они подъехали к началу тропинки, и мужчина вышел. Полез в карман, Борис и жена молча замахали руками.
Мужчина кивнул, дрогнул губами, и пошёл вниз по уклону, к видневшимся покосившимся берёзкам и крестам.
Сил проводить Отца к могиле Сына не было.

************************************************

За некрутым поворотом открылся длинный бетонный забор, огораживавший, очевидно, очередную стройку. Видимо, стройку и обслуживала новая дорога. До его дома оставалось доехать всего ничего, как вдруг, на фоне промелькнувшего куска забора, Борис отметил что-то, царапнувшее зрительную память.
Он остановился, развернул машину, вернулся на сто метров назад.

Когда он проходил здесь пешком в последний раз, бетонного забора не было. Был перелесок с лугом, с тропинкой, терявшейся в уклоне. Кругом были полузаброшенные склады.

Теперь стоял забор. У забора на коленях стояла старушка, рядом с ней лежала тёмная котомка и пакетик с весенними цветами. И странно: она крестилась, кланялась высокому серому забору.

Борис подошёл к ней, не зная ещё, что и как спросить.
- Э … бабушка, а почему Вы у забора стоите, - как можно мягче, но с намеренным недоумением спросил он.
Старушка поднялась с колен довольно бодро, повернулась к Борису лицом. Было видно, что ей за восемьдесят лет.

Посмотрела Борису в глаза, кивнула:
- Здравствуйте!
- Да-да, здравствуйте, - Борис ещё смутился.
- Так вот, приехала к сыну на могилку, а тут забор поставили. А могилка там, - она махнула рукой в направлении забора. От силы пять минут идти, а не пускают, не велено, говорят. А я всего-то хотела, сынку сто грамм водочки налить, да цветочки оставить. День рождения у него сегодня.

Рассказ женщины был размерен, лицо спокойное. Её беда случилась давно, и она жила с ней привычно, как будто, с ожиданием встречи с сыном.
Борис обернулся, оглядывая место, по новому вспоминая те десятки раз, что прогуливался по этой, ранее просёлочной дороге. Все прошедшие годы был вытеснен из памяти, а теперь всплыл: мужчина с цветами, довезенный им сюда более тридцати лет назад.
«…друзей позвать не разрешили … стрельнули из автоматов три раза …».

- Сын погиб? – спросил он.
- Так теперь уже все знают. Да, в Афганистане убили. Пенсию вот за него платят, недавно прибавили. А на могилку не пускают. Вот. – женщина опустила голову, повернулась к тому места забора, за которым, как она чувствовала, находилась могила сына.

Борис подъехал к въезду на огороженный забором участок, в трехстах метрах от старушки. Подошёл к воротам. Зашёл в калитку. Из вагончика вышел здоровенный охранник.
- Чего надо? – его лицо, белесое и оплывшее от съеденных бочек пельменей и множества вёдер выпитой водки, не выражало ничего, кроме скуки и ненависти к окружающему миру.

- Там старушка, хочет к могиле сына подойти, пропусти её, отблагодарю.
- Какая старушка? – он вышел наружу и глянул вдоль забора. – … А, та, что ли? Так сказал я ей: не велено, не пущу.
- Ты что, зверь, что ли? У тебя что, матери нет? У неё сын в Афгане погиб, пропусти, слышишь? – Борис сменил подход и тон.
- А тебе что, своего горя мало? – парень оглянулся по сторонам, шагнул к Борису ближе. – Так добавят тебе, причем прямо сейчас.

Борис отступил пару шагов к машине, достал телефон, глядя в глаза охраннику, нажал пару кнопок и поднёс телефон к уху.
Мужик замялся, посмотрел на машину, на телефон, в лицо Борису.
- Алё, командир, зря время тратишь. И нервишки. Выруби телефон и спокойно послушай, - охранник примирительно развел руками и отступил.
- Ну?
- Значит так, не зверь я, и мать у меня есть. Но не могу я её пустить, не могу!
- Почему?
- Так нет могил тут никаких, знаю я про кладбище, говорили мне ещё пол-года назад. Начальство, когда участок под стройку брали, видели, что ухоженных остались всего две могилки. Договорились как-то, оформили где-то, и срыли всё кладбище. И вывезли землю на свалку. Или в овраг ссыпали, не знаю точно …

Помолчали. Борис не знал, что сказать.

- А теперь подумай: ну, пущу я её? И что будет? А если кончится она здесь, на участке? Или хуже: жаловаться пойдет? Что со мной начальство сотворит?

2014г.