goos : Похмелье

Сука, опять «Лебединое озеро». Всю неделю по три раза в день вперемешку с фугами фа-минор. Чёрно-белое «Лебединое озеро» с мать её так, Плисецкой. Выключить? Нет, будет хуже. Я знаю, что будет ещё хуже. Голова раскалывается, во рту пересохло, суставы заржавели и кости словно скручиваются в спираль. С трудом дохожу до холодильника, достаю бутылку с остатками водки, пью прямо с горлышка, не чувствуя ни вкуса ни запаха, хотя знаю, что это не поможет. Адское похмелье началось сразу после похорон Бога. В комнате умирают лебеди, падая на пол Большого Театра.
Сука, нас отравили, убив Бога. Похмелье не только у меня. Похмелье у всей страны. Улицы вымерли. Одинокие прохожие бледными призраками протаптывают тропинки до магазина и обратно. Но всё тщетно. Спасенья нет. Кровь превратилась в вязкий битум, а сосуды сжаты до предела. Иногда кажется, что я превратился в ходячего мертвеца, в котором остановились все жизненные процессы. Осталась только боль и тошнота. Я три дня ничего не ел, только вливал в себя пойло, пытаясь снять синдромы. Бесполезно.
Сука, лебеди, наконец, сдохли. И загробный голос очередного Левитана что-то вещает с экрана телевизора. С трудом доползаю до дивана. Диктор открывает рот и говорит слова, которые разлетаются в эфире, не доходя до моего понимания. Я ничего не понимаю из сказанного. Какая-то абракадабра. С надеждой жду знакомые сочетания звуков. Иногда проскакивают «Россия» и «Кремль», но они не приносят облегчения. Что-то с телевизором. Цвета выцвели, нет той яркой картинки, режущей глаза, звук стал приглушённее, не такой резкий. Но это лучше, чем ничего. Однажды я попытался выключить ящик и меня тут же вырвало водкой с желчью. Я чуть не сдох, как эти сраные лебеди.
Сука, как Бог посмел так поступить со своим народом? Как он мог вот так взять, и умереть, оставив меня и всех, кто молился на него, кто целовал его портреты перед сном, кто просыпался с его именем на устах, кто готов был умереть за него и убить полмира за одно корявое слово в его адрес? Никто не верит в длительный спазм артерий и функциональное перенапряжение органа в условиях гипоксии при недостаточности коллатерального кровообращения. Его убили, это знают все. Его убили фашисты, демократы, пидарасы и педофилы, пятая колонна, жиды и бандеровцы, бородатые женщины и пиндосские запроданцы, хунты и политические проститутки. Это они довели его до смерти. Его благородное рубиновое сердце не выдержало, оно устало бороться за всех нас, устало биться, спасая нас, неблагодарных, от тлетворного влияния и прочая, прочая.
Сука, почему об этом не говорит телевизор? Почему я не больше не слышу этих слов? Куда они пропали? Уверен, мне сразу бы стало легче, я вдохнул бы полной грудью, я бы взмахнул увядшими крыльями. Но вместо этого вытираю простынёй пот, заливающий моё бледное бедное тело. Щёлкаю по каналам. Везде одно и то же – «Лебединое озеро» и фа-минор, и странные, унылые лица, вещающие на непонятном языке. О чём они говорят? Мне страшно от их речей, из языки – ядовитые змеи, слова – чёрная грязь. Я хочу, чтобы они снова радостно кричали о том, что первые в космосе, что наши спортсмены сто медалей, что Большой – самый большой, что самый лучший Киркоров, что Крым наш и Аляска тоже, и наши деды воевали, что ядерная пыль и ракеты, что тогда победили и сейчас победим, что святая Русь и мы же братья, что самые быстрые, сильные и ловкие, что георгиевские триколоры, что православие, купола и святые образа. Я знаю, мне сразу бы стало легче, и не только мне, всем бы стало хорошо, и опять бы воспряли и подняли стяги.
Сука, это всё равно, что нюхать муку вместо кокса. А без муки совсем смерть, и я смотрю пустыми глазами в экран телевизора, не в силах выключить, проваливаясь время от времени в гудронные сны, и просыпаюсь от кошмаров, в которых тьма пожирает Красную площадь и Мавзолей, в котором лежит рядом с великим чучелом Ленина великое чучело замаринованного Бога.
Сука, когда уже вернётся с работы жена и протрёт моё сломанное туловище уксусом и положит на лоб холодный компресс и сядет рядом и будет держать за руку, и мы вместе будем смотреть телек. Странно, но у неё нет похмелья. Сейчас у неё всё хорошо. Когда умер Бог, ей полегчало, появился румянец, и улыбка всё чаще появляется на лице, и формы стали покруглее. и щи стала готовить вкуснее. И я спрошу у неё, о чём вещают говорящие головы. Она будет мне в очередной раз пересказывать, но я опять ничего не пойму. И она махнёт рукой и скажет: «Правду говорят, наконец-то» и пойдёт на кухню и будет тарахтеть посудой, а я останусь лежать, жалеть себя и раздумывать, почему я не могу услышать то, что слышит она.