Легче Легкого : Город плавился в августовской жаре.

Город плавился в августовской жаре. В мареве, поднимающемся от раскаленного асфальта, все казалось призрачным, как мираж в пустыне. Жизнь замерла, спряталась под кондиционером, уехала на речку, на улице не показывалась.
На семнадцатом этаже двадцатипятиэтажного дома, в квартире без штор и занавесей лежал Герман. Солнце светило прямо в квартиру, превращая ее в однокомнатную печку-гриль. Герман лежал на полу, пытаясь спрятаться от беспощадного светила. В последнее время Герман прятался от многих, вот и до Солнца очередь дошла. Пот ручьями тек по лицу, едко попадая в глаза, стекал по шее и груди и маленькими озерами собирался во впадине живота.
Герман закрыл глаза и представил реку. В детстве, в горах, они делали запруды на резвой белоголовой речушке, делящей село на Верхнее и Нижнее. Запруды получались неглубокими, по грудь двенадцатилетнему пацану, однако в них умудрялись нырять ласточкой. Даже в самый жаркий день несколько секунд в воде выбивали чечетку на зубах. Окунаешься с головой, шум реки становится приглушеннее, но как будто бы ближе. Дыхание перехватывает, холод пробирается до самых костей, пулей на берег и раскинув руки ложишься на большой камень, за день нагретый солнцем.
От воспоминаний веяло свежестью, но в реальности вместо реки шумел вентилятор, исполнительно гонявший раскаленный воздух по квартире. В дверь позвонили. Сердце, сначала подхватив трель звонка, заколотилось, потом внезапно остановилось и рухнуло куда-то вглубь живота.
«Пришли, так быстро…как жарко..» - обреченно подумал Герман и тихо поднялся с пола. Стараясь не производить шума, на цыпочках подошел к двери. Осторожно приблизился к дверному глазку. За дверью, на полу подъезда лежала женщина, лет шестидесяти, вторая женщина, помоложе, колотила во все двери на лестничной площадке-ответом ей было молчание.
Герман, не шевелясь и не дыша, наблюдал за разворачивающейся трагедией, пытаясь определить её действующих лиц. Женщина на площадке закричала:
-Помогите! Кто-нибудь!
Герман лихорадочно размышлял. «Подстава? Какая-то странная…Бабка эта, женщина какая-то нелепая, не похожи они на наемниц»
Женщина на полу забилась в судорогах, изо рта у нее выступила пена, напарница ее взвыла и в обмороке сползла по стене, сложившись на полу, как перочинный ножик. Из сумки у нее высыпалась куча цветных буклетов. Герман все понял и распахнул дверь. Одним прыжком преодолел расстояние до упавшей в обморок и несколькими резкими, болезненными пощечинами привел её в чувство. Женщина ошалело крутила глазами, не понимая, что происходит. Встряхнув её за плечи, Герман спросил:
-Что с напарницей?! – услышав про подругу, женщина опять начала голосить:
-У нее эпилепсия! Помогите! Ааааааааааа!,- не дожидаясь, когда у нее кончится воздух в легких, Герман вскочил и метнулся в квартиру. На обшарпанной кухне, распахивая один ящик за другим, он искал, чем разомкнуть челюсть эпилептичке. В ящиках находились пачки спичек, консервные крышки, какая-то газета, и даже бронзовый подстаканник, ножа не было. Вой в подъезде затих, это могло означать что угодно, надо поторопиться. Наконец обнаружив старую вилку, с обломанными зубьями, Герман кинулся обратно в подъезд. Напарница опять потеряла сознание и лежала в уже привычной для себя позе сложенного перочинного ножа.


Опустившись на колени перед пожилой женщиной, Герман ладонью вытер пену, которой покрылось ее лицо и сдерживая рвотные позывы, попытался открыть её рот. Скудные познания в оказании первой медицинской помощи подсказывали, что при эпилепсии основная проблема в том, чтобы больной не проглотил язык и не задохнулся. Судя по синюшному лицу и натужному, свистящему дыханию, вырывавшемуся сквозь намертво сцепленные зубы, женщина именно задыхалась.
Ручка вилки никак не могла проскочить сквозь частокол зубов, соскальзывала, раздирая губы женщины в кровь. После отчаянного удара, один из зубов сломался, нащупав брешь, вилка устремилась в нее, и раскрошив еще два зуба Герман открыл этот сейф. Подложив зажигалку между зубов, вилкой, аккуратно, как рыбак со стажем, вытащил распухший, похожий на дохлую змею язык. Германа обдало кислым старушачьим запахом, чуть не стошнило.
В этот раз хватило одной пощечины. Молодая сектантка быстро пришла в себя и бросилась к своей товарке. Род деятельности этих двоих легко определялся по красочным буклетам, рассыпанным по полу. На обложках: приятный длинноволосый юноша, с окладистой бородой, в одной руке ягненок, в другой львенок.
Герман понял, что стоит в одних шортах, босиком, и смутившись проскользнул в квартиру. Накинул рубашку с коротким рукавом, набрал в большой стакан холодной воды и вышел в подъезд. Женщины были уже на ногах, при виде Германа младшая всплеснула руками и бросилась ему на шею.
-Спаситель! Тебя Бог послал, не иначе!,- бубнила куда-то в шею, жарко и щекотно, пахло от нее страхом и потом. Отодвинул ее свободной рукой, и протянул стакан с водой, сначала выпила младшая, потом старшая. Напившись, она протянула стакан Герману и сказала:
-Храни тебя Бог, за твою доброту,- прозвучало: «Хлани тебя Бог, за твою доблоту», сказывалось отсутствие зубов. Герман опустил голову, уперся взглядом в стакан, вода на самом донышке была красноватого цвета, цвета крови. Поднял глаза и ответил:
-Давайте зайдем, присядете,- и сразу пожалел, о сказанном. Женщины, собрав буклеты по сумкам, не заставляя себя уговаривать, прошли в квартиру.
Закрыв входную дверь на ключ, Герман прошел за женщинами в комнату. Вербовщицы от религии стояли посреди комнаты и с интересом её осматривали. Старая, затертая до дыр кушетка, два стула советской эпохи, и шкаф из тех же времен, вот и весь фэн-шуй.
-Присаживайтесь, может «скорую» вызовем? У меня просто телефон…потерялся…
-У нас тоже нет телефонов, метки дьявола запрещены истинным Богом,-
с некоторой гордостью ответила эпилептичка и, приосанившись, уселась на кушетку. Младшая осталась стоять, внимательно рассматривая Германа. Как добрый и злой полицейский. Старшая потрогала языком осколки зубов, поморщилась и спросила:
-Как тебя зовут, Божий посланник?
-Юра,- зачем-то соврал Герман.
-Очень приятно, Юра, меня зовут Людмила Максимовна, а это,- жестом опытного конферанса она указала на свою напарницу,- это Галя,- Галя элегантно кивнула.
-И мне очень приятно, как вы себя чувствуете? Идти сможете?- намеки становились все толще и толще.
-Твоими молитвами, милок, сейчас, пару минуточек посижу и дальше пойду, слово Божье нести.
«Пока ты несешь только бред» подумал Герман. Младшая из напарниц изводилась в нетерпении. Она перебирала буклеты в открытой сумке, поправляла свой мышиный свитер, одергивала юбку и снова ныряла в сумку, к буклетам. Только ногой землю не рыла
Старшая же, профессионально делала вид, что ничего не происходит, еще раз оббежав комнату взглядом, она как бы между прочим спросила, будто даже не Германа, а так, в воздух:
-Веруешь ли ты в Бога истинного, так, как он верит в тебя?,- Герман еле удержался, чтобы не ответить ей фразой: «любите ли вы театр, так, как люблю его я?», вместо этого максимально сухо, чтобы не давать повода зацепиться, ответил:
-Нет, я атеист.
На самом деле, для этих людей, повод зацепиться-это не то, что ты скажешь, повод зацепиться для них-твое присутствие. Обе женщины при слове «атеист» сморщились, будто услышали что-то мерзкое и пошлое.
-Разве ты не видишь в сегодняшнем дне, в сегодняшнем чудесном спасении промысел Божий?!,-Людмила Максимовна входила в раж, глаза её горели праведным миссионерским огнем. Кровь, размазанная по лицу, вперемешку с хлопьями засохшей пены, растрепанные волосы и эти «Лазве», «Пломысел!» впечатление производила странное, если не сказать-пугающее. Галя же, при первых звуках проповеди достала из сумки буклеты и развернула их веером.
-Людмила Максимовна, Галя,- топорно изображая радушного хозяина, Герман раскинул руки,- не стоит благодарности, на моем месте так поступил бы каждый,- вспомнил молчаливую лестничную клетку и соседа, с которым вместе поднимался в лифте, мужик зашел в квартиру напротив. Может за ключами забытыми поднимался и сразу ушел, а может, прильнув к глазку наблюдал спектакль из своей персональной вип ложи, - сейчас я совершенно не настроен говорить о религии и боге, тем более ко мне вот-вот гости должны нагрянуть (именно нагрянуть), поэтому можете умыться, выпить воды и если вам уже полегче, то пожалуйста, отправляйтесь по своим делам.
Веер из буклетов обиженно и обреченно повис в опустившихся руках Гали. Людмила Максимовна поднялась с дивана и вплотную подошла к Герману, глядя на него снизу вверх, мягко улыбнувшись, сказала:
-Юра, у меня сын и дочка, погодки, Герман и Дина, Герман карате занимался, а Диночка на фортепиано играла, в аварию попали. Автобус школьный перевернулся. Тридцать семь человек школьников, четыре учителя, и водитель… погибли только Гера и Дина…-и улыбка эта сумасшедшая, Герман сделал шаг назад, впервые за сегодняшний день почувствовав прохладу, от истории и этой улыбки мороз шел по коже. Женщина уже не видела Германа, она смотрела в стену и продолжала:
-Муж сразу с инсультом слег, семнадцать лет как овощ лежит. Уже бы умер или встал, а он лежит. Да и Бог с ним, с нечастным. Я одно хорошо запомнила: у нас горе, дети погибли, а в глубине души у меня зависть, что ли или недовольство, дескать, как так, мои погибли, а другие нет?! Пусть и у других погибнут!,- последнее предложение она прокричала, Галя уронила буклеты. Герман покосился на свой рюкзак, в котором лежал шокер, но Людмила Максимовна быстро пришла в себя, если стеклянный взгляд и улыбку маньяка можно считать нормой. Сфокусировав свое внимание на Германе, она спросила:
-Знаешь, отчего такие мысли в голову лезли?
-Нет, я никогда не был в такой ситуации и не понимаю, зачем вы об это рассказываете.
-А чего стыдиться?! Я грехи свои отмаливала, отмаливаю и буду отмаливать, а стыдиться не буду! Ответь! Ты же взрослый, умный,- она брезгливо сморщила лицо – атеист!
Галя опять заерзала, чувствовалось, что она знает ответ. Стоя за спиной у Людмилы Максимовны, она вдруг приложила руки к голове, пальцами изображая рога и начала крутить задом. У Германа округлились глаза, заметив это, Максимовна резко обернулась, но быстрая, как мангуст Галя уже собирала упавшие буклеты.
-Ну?!,- с легким презрением спросила Людмила Максимовна.
-Вы раньше в школе работали?,- в окружающей жаре происходящее казалось безумным и нереальным, Герман решил поддерживать градус сумасшествия.
-Откуда ты знаешь?! Ты мой бывший ученик?,- Людмила Максимовна близоруко прищурившись, начала идентификацию Германа.
-Нет, к сожалению, я не ваш ученик, просто осталось в вас что-то учительское, выправка, наверное,- на секунду смутившись от неявного комплимента, бывший педагог быстро вернулась в образ злой учительницы.
-Только и делаешь, что от ответа бегаешь, не доведет тебя это до добра, ох не доведет.
Не сдержавшись, Герман ответил:
-Когда вырасту, стану легкоатлетом.
-Не паясничай!,- она махнула рукой, ударяя невидимой указкой по невидимому столу. Галя тоже смотрела с явным неодобрением. Как бы то ни было, паясничать расхотелось.
-Дьявол.
-Где?,- учительница встревожилась, Галя встала в стойку, как терьер, учуявший дичь.
-Мысли ваши вам дьявол нашептывал или подсказывал,- если это урок, то Герман жаждал перемены.
-Правильно, молодец!
-Кто?,- если не перемена, то пусть хоть выгонит с урока.
-Ты, дубина стоеросовая, ты молодец, потому что, тот, кто не распознает Дьявола, тот и Бога узреть не сумеет.
-Если быть до конца откровенным, мне Галя подсказала.
Только собранные буклеты вновь рассыпались по полу. От постоянных падений они испачкались и запылились, парень с обложки выглядел, как торговец мясом: говядина, баранина, львятина- все кошерное. Совершенно пунцовая от стыда Галя пыталась взглядом убить Германа. И в самом деле, в висках закололо, остро и тревожно.
-Молодежь,- усмехнулась Людмила Максимовна, - вам бы все хиханьки, да хаханьки. Герман схватился за голову, боль становилась нестерпимой. Учительница, одернула Галю и боль в ту же секунду отпустила.
-Ты, Юра, перестань баловаться и дразнить Галю, и дослушай, что тебе говорят.
Герман решил не рисковать.
-Извините…обе.
-Ничего страшного, - за всех ответила Людмила Максимовна,- в сущности, не важно сам ты углядел его или подсказал кто, главное, чтобы когда он особенно сладко шептать начинает, не прислушиваться, потому что когда тяжело, он появляется, ждет слабины душевной, но со мной он прогадал! Я в горе черпаю веру! И в колодце этом дна не видать! А ты, скажи, ты слышал дьявольский шепот?!
…удваиваю…удваиваю…удваиваю….
Ответил, не моргнув и глазом:
-Знаете, не доводилось.
-Посмотрим,- и удалилась, заявив, что ей надо освежиться перед выходом.
«Куда посмотрим? Сумасшедшей мне только не хватало. Ставлю пять тысяч, что она стоит на учете в псих диспансере» дьявол внутри Германа продолжал играть в азартные игры. Галя обиженно собирала буклеты с пола.
Один из буклетов оказался у ног Германа, он поднял его. Спасение, прозрение, очищение, прощение и мелким шрифтом о ежемесячных членских взносах. Аккуратно кинул его в сторону Гали, пока она отвернулась и не могла видеть совершаемого кощунства.
День катился на убыль, но жара не спадала, Герман чувствовал, как намокла и прилипла рубашка под мышками и на спине, хотелось в душ. Открыл рюкзак, достал сигареты, подошел к окну и закурил. При виде сигарет Галя встрепенулась и занервничала, буклеты в трясущихся руках шумели, как листья на ветру. Герман кинул на нее короткий взгляд, и начал получать истинное наслаждение от процесса. Он пускал элегантные кольца и по драконьи выпускал дым из ноздрей, крутил сигарету в пальцах; в конце концов, смачно прикурил одну от другой, хотя курить уже совершенно не хотелось. Накурившись до легкой тошноты, Герман спросил:
-Галя, а вы давно курить бросили?
-Давно, а чего ты ей «выкаешь»? Она младше тебя,- из ванны, как Афродита из пены морской, появилась Людмила Максимовна. Умытая и причесанная она уже не производила такого пугающего ощущения безумия. Обычная женщина со строгим лицом, губы обычно поджаты, но сейчас, опухшая верхняя чуть приподнята, и этот невольный оскал придавал серьезному лицу хулиганистость.
-Младше?- Герман с сомнением смотрел на усталую пятидесятилетнюю тетку.- я может быть не так хорошо выгляжу, но мне тридцать три года.
-А Гале двадцать восемь, -парировала Людмила Максимовна, -Галя у нас наркоманкой была, сначала героин, потом денежки закончились и Галя на «крокодил» села, знаешь, что такое «крокодил»?
-Примерно,- Герман устал, ему было жарко, страшно, скучно, и история Гали не производила на него впечатление.
- А я тебе детально расскажу, это дезоморфин, готовится из бензина, растворителей, серы, кодеина и фосфора, наркотик для бедных, в месте укола кожа покрывается язвами, внешне похожими на кожу крокодила, отсюда и название, наркоши то у нас наблюдательные! Долго им не колются, за год человек сгнивает. Галенька кололась полгода, и как-то, под тяжелейшей абстиненцией продала свою младшую десятилетнюю сестру заезжим сутенерам, - на этих словах со стороны кушетки послышался скулеж. По-собачьи задирая голову, Галя выла на сиротливую лампочку под потолком. Максимовна прервалась, чтобы подойти к Галине и нежно погладить её по голове. Герман будто загипнотизированный голосом учительницы все глубже погружался в жаркую и удушливую атмосферу безумия.
-С этих денег она купила себе наркотик и то ль случайно, то ли намеренно чуть не рассчитала дозу – передозировка, еле откачали, говорит Бога видела, да же Галь?,- Галя подняла голову, и улыбнувшись сквозь слезы кивнула. Вот именно в этой улыбке можно было разглядеть её истинный возраст.
-Сестру не нашли, мать в сумасшедшем доме повесилась, обычная в принципе история, если бы не одно но. Галенька, после комы с даром очнулась, - Герман устало вздохнул. «Фокусы только не начинайте показывать!»,- мысленно взмолился он.
-А ты, Юра, лицо не криви! Заболела головушка, когда Галю задирал? То то же! Эта девочка людей насквозь видит и молчит, обет дала, но когда мне от жары припадок сделался - заголосила,- Галя опять начала плакать.- будет тебе, Галина, это не грех, ты во благо заговорила. Так что не спорь, Юрий, это чудо! Заявляю, как бывший учитель физики!,- закончила Людмила Максимовна и наклонилась к Гале. Поглаживая её по голове, она что-то тихо прошептала ей на ухо, Галя кивнула, по-детски, кулаками вытерла слезы и тихим, хрипловатым голосом заговорила:
- Ты устал прятаться…долги…не оправдал надежд... плохие люди тебя ищут…никого нет, сирота…игра не спрячет от одиночества..- потом внимательно посмотрела на неподвижного Германа и добавила:
- Хочешь, чтобы нашли …и ты не Юра…
Реальность рассыпалась, словно по хрустальному шару действительности кто-то врезал кувалдой. Маленький снежок, появившийся в груди, разрастался до огромной ледяной лавины. Несколькими словами эта блаженная, как скальпелем препарировала душу Германа, вывалив его страхи, как кишки на грязный пол съемной квартиры. Закалка опытного игрока в покер пригодилась, не изменившись в лице, Герман как можно спокойнее ответил:
-Не понимаю, о чем она говорит, и еще раз прошу вас уйти, вы злоупотребляете моим гостеприимством.
Людмила Максимовна буквально подпрыгнула на месте.
-Не атеист ты Юра, или как там тебя, ты обыкновенный трус. От скуки жизнь свою порушил, и даже в грехе своем признаться стесняешься. А все потому, что грех твой мелок, смраден и черен, ты не отцеубийца, не поджигатель храма, ты - игрок, проигравшаяся шушера, которая поджав хвост, дрожит в ожидании кредиторов.
Герман потерял самообладание и закричал:
- Выметайтесь!
Женщины засуетились, Людмила собиралась и приговаривала:
- Конечно, конечно, мы уйдем, в этом доме нет места Богу, тут царят уныние и ложь, - Герман снова закурил, отметив, что руки немного дрожат.
- Можешь не провожать,- Людмила Максимовна обиженно отвернулась и направилась к выходу, Галя подошла к Герману, секунду постояла и обняла его, робко ткнувшись носом в щеку. Потом смущенно покраснев, отпрянула, и устремилась вслед за сенсеем. Хлопнула входная дверь и Герман остался один.
Вечер принес долгожданную прохладу. На четырнадцатом этаже двадцатипятиэтажного дома, в квартире без штор и занавесей гулял ветер. Словно пес, которого весь день держали на цепи, а вечером отпустили, ветер носился по комнатам, заглядывая в каждый уголок, не оставляя без внимания ни один сантиметр плохо приклеенных обоев.

На подоконнике, закинув ноги на оконную раму, сидел Герман. Затягиваясь косячком, он смотрел на город, раскинувшийся внизу. В последних лучах солнца, в разных концах города вспыхивали золотые купола храмов, где-то недалеко прокричал муэдзин, чтобы продолжить логический ряд Герман напевал «Хаву Нагилу».
Дым растворял напряжение, впервые за долгое время настроение было приподнятое, и не в траве дело. Пятая квартира за три месяца, везде находят рано или поздно. В игры не везло, а вот с кредиторами удачно складывалось, каждый раз ускользая у них из под носа, он чувствовал себя шариком рулетки, раз за разом выпадающим на красное, но с каждым разом приближая неизбежный проигрыш. Бесконечно долгие дни превращались в пролетающие годы, устал. В этой игре, как и в любой другой азартной забаве, наступил момент, когда ты хочешь проиграть, ни один выигрыш не принесет той глубины и полноты ощущений, которые приносят фиаско.
«Хочешь, чтобы нашли» хриплый голос Гали звучал в голове, ее слова не пугали, как давеча, наоборот, в них было спокойствие.
- Не хочу, Галя, просто устал, наверное, - ответил сам себе и затянулся.
Чертова сектантка забыла свой платок на кушетке, и Герман переживал, что она за ним вернется, но прошло уже больше трех часов, а Людмилы Максимовны на горизонте не наблюдается. Вот и славненько. В дверь позвонили. Помяни черта. Несколько мощных затяжек, щелчок пальцами и косяк, сверкнув звездой, растворился в ночи. Захватив шаль, чтобы без разговоров отдать её хозяйке, Герман открыл дверь, платок выпал из руки, за дверью стояли двое крепких парней, в руках одного из них бита, мяча для бейсбола у второго не было.
- Ну слава Богу, я думал это опять иеговисты,- сказал Герман, и улыбнулся.