Лев Рыжков : Кисель (repost)

Первой незваного гостя заметила Антонида. Она набирала воду в колодце и бросила взгляд на лес. Оттуда, от стены деревьев, на деревню надвигалось что-то черное, блестящее, бесформенное.
Антонида закричала, бросила ведро и помчалась обратно, к дому. Деревня ее крик уже слышала. Весть неслась от дома к дому со скоростью пожара в ветреную погоду.
Иван метнулся в дом и распахнул подпол.
- Сюда! Быстро! - погонял он домочадцев.
Первыми в укрытие спустились близняшки Таська и Таиська, следом -восьмилетний Еремей, который, будучи старше близняшек всего на год, отличался необычайной серьезностью. Крестясь, стала забираться в подпол набожная дочка Катька. Следом ее брат Ермолай.
Бонька, зятек, не торопился. С тяжелым фитильным ружьем в руках он стоял в сенях, волнуясь за жену.
- В подпол, дурак, прячься, - прикрикнул на него Иван.
Он с тревогой смотрел в сторону леса. Погода была ясная, шло к полнолунию. Теперь уже и сам Иван отчетливо видел чудище.
Оно не было похоже ни на сучковатых леших, ни на тощих кикимор. Оно вообще ни на что не было похоже. Разве только на загустевший черничный кисель, который, растекшись, принимает самые необычные формы. И еще на греческое земляное масло, которое Иван однажды видел на ярмарке в Костроме. Масло хорошо горело. Иван тогда приобрел один кувшинчик, как диковину.
Кисель в который уже раз за только начавшуюся зиму надвигался на деревню. Он не выл, подобно волку, не ревел, как медведь. Чудище всегда действовало бесшумно.
С начала зимы не прошло и месяца, а Кисель уже утащил с подворий всю скотину. «Зима предстоит голодная, - понимал Иван. - Про мясо и думать не надо. Если только в лес с ружьишком выйти. Но выйдешь тут. Как же…»
Запыхавшаяся, раскрасневшаяся Антонида, наконец, добежала до дома. Иван втолкнул ее в сени, задвинул засов и сказал сурово:
- Вечером к колодцу больше ни ногой. Муженек твой пусть по воду ходит.
Тоня лукаво на него посмотрела:
- Издеваешься, отец?
- Ничего. Времена лихие. Пусть мужик с коромыслом походит. Ты вон - беременная. Нельзя тебе рисковать.
Со двора раздавалось «шур-шур-шур». Кисель был уже рядом.
Иван старался никак не показывать того, что тоже боится. Он должен был прятаться в укрытие последним. Хотя погибнуть он боялся. А ну, как Кисель утащит его в лес? Что с семьей будет? Обалдуй Бонька разве вытянет такой груз?
Когда Тоня спустилась, Иван и сам прыгнул в подпол, на ощупь задвинул засов. Ссыпавшись по лестнице, затаился у лестницы. Снял с крюка на стене топор. Хотя какое это оружие против Киселя?
Иван знал, что теперь-то, случись что, он точно будет биться до тех пор, пока у него еще останутся силы. Он не допустит, чтобы повторилась история с Зоей.
Всего пять вечеров назад Зоя, жена Ивана, была у соседей, помогала принимать роды у Прасковьи. Когда появилось чудище, она, вместо того, чтобы отсидеться в избе у роженицы, побежала домой.
Все остальное происходило у Ивана прямо на глазах. Кисель за единый миг преодолел расстояние в полста саженей и сомкнулся над Зоей.
За прошедшее после Зоиного исчезновения время Иван не заплакал ни разу. Хотя, конечно, и хотелось. Он отчетливо понимал, что жизни его настал конец. Нет, он может прожить еще сколько-то зим. Может, даже застанет время, когда чудище выгонят из леса. Но прежней эта жизнь уже никогда не будет.
Хныкали близняшки, бормотала молитвы Тоня.
- Ох, конец света пришел, - кликушествовала Катя.
Нашла, дура, время.
- Тихо все! - цыкнул Иван.
К лестнице подкрался Бонька.
- Чего тебе? - прошептал Иван.
- Я с тобой… Ну, если оно ворвется…
- Эх, - сказал Иван. - Если бы знать, как от этого Киселя отбиваться! Святого креста не боится, ружья наши ему - нипочем.
- А если все-таки сюда заберется?
Об этом Иван предпочитал не задумываться.
Сверху что-то трещало. Наверное, дверь, которую незваный гость выдавливал своей массой. Легко, как орешки, лопнули слюдяные окошки. И в доме теперь слышалось «шур-шур-шур». И полы, и печь, и сундуки - все сейчас, должно быть, было затоплено черным, вязким Киселем.
- Иван! - раздался голос. - Иван! Выходи. Иван!
Пришлось перехватить топор в левую руку, а правой перекреститься.
- Иван, это я, Зоя.
Иван больно клевал себя в лоб, в солнечное сплетение, в костяшки плечей напряженными пальцами, совершая крестное знамение. Но наваждение не проходило.
Кисель разговаривал с ним голосом пропавшей жены.

***
Незваный жилец объявился в лесу близ деревни с началом зимы.
Произошло это в ночь на 5 ноября, день апостола Иакова, брата Господня по плоти.
Перед полуночью небо над лесом вспыхнуло огнем. Стало светло, как ясным днем. Смотреть выбежала вся деревня.
Осенял себя крестным знамением деревенский священник отец Никодим.
- Господь явил чудо! - говорил он.
Иван прикусил бороду. Он пребывал в сомнении. По его мнению, чудо было все-таки с запахом серы. Наверное, потому, что дожив до сорока пяти лет, никаких добрых чудес от жизни уже не ждал.
Потом в глубине леса, прямо у Исуповских болот, словно сверкнула молния. На миг вся деревня озарилась сиянием. Фигуры людей и очертания зданий почернели, а ночной воздух побелел, как молоко.
Иван зажмурился. Под веками дрожали яркие вспышки.
Уже через два дня в лесу пропали два селянина - Митряй и Егор. Искали в лесу - не нашли. Да и все следы вьюгой замело.
Через четыре дня поутру снарядили воз с репой и овсом к Унженскому монастырю. Отправили с возом Саньку Рыжего (как грамотея), вдовицу Устинью, мечтавшую вымолить у чудотворца исцеление от хромоты, богатыря Илейку, чтобы отгонял от воза лихих людей, и подростка Матвея, Илейкина младшего брата, ни разу в жизни за пределы деревни не выезжавшего. Вернулся лишь подросток Матвей, притом неожиданно скоро. Напуганный, на взмыленной кобыле. На вопрос, что случилось, путано отвечал, что на дороге в лесу на воз напал Кисель. Нашлись, конечно, в деревне охотники поднять Матвея на смех. Но подросток был так напуган, что даже у самых завзятых шутников пропала охота изгаляться.
А вскоре жители деревни и сами увидели чудище. Произошло это на преподобную Мавру Константинопольскую, 13 ноября.
Кисель был похож на длинный черный язык. Он вроде бы находился на месте, но, вместе с тем, тек, как вода. Свидетели целовали крест, что не пойми, откуда взявшаяся река направилась к общинному коровнику, выдавила дверь. И вот уж, действительно, коров, как языком слизало.
А потом незваный гость стал нападать уже и на людей. Не стало бобыля Иллариона, который бирюковал на отшибе. Пропал бесследно, как в воду канул.
Когда язык вторгся в дом сельского старосты Фомы Иринеевича, и у него на глазах похитил свояченицу, деревня не на шутку переполошилась.
Чудище наведывалось примерно раз в два дня. Аббакум Петрович с супругой пытались затолкать свою коровенку в подпол. И пропали - вместе со скотинкой. А юрода Яшку язык почему-то не трогал. Хотя люди видели, как тот словно разговаривал с языком. Потом ходил юрод, пророчил конец света. И многие ему верили. Даже тому, что Кисель упал со звезд.
А вот ведьма Прокоповна порадоваться явлению адского исчадия не успела. Она единственная вышла встречать гостя хлебом-солью. Исчезла и она, и каравай.
Кисель не трогал дома и строения. Однако люди и скотина - пропадали. За медведей и волков - тоже было тревожно. Давно уже из леса не доносилось ни рева, ни воя. Тих стал лес.
А пути не стало ни на Унженский монастырь, ни в Кострому, ни даже в ближайшее Исупово. Деревня стала ловушкой. Никто из деревенских не мог пробраться через лес и остаться в живых. Впрочем, никто и не пытался.

***
- Это бабуля! - захныкали Таська и Таиська.
- Мама! Она вернулась! - ахнула Антонида.
- Цыц вы, дурные! - сказал Иван. - Не она это!
- Тятя, давай ее впустим? Пропадет же? - ахала дочь.
- Ничего, если за столько времени не пропала, значит, ничего с ней и не сделается. Бонька, встань у лестницы, ружье приготовь.
- На маменьку?! - ахнула Антонида.
Уговаривать зятя было не надо. Ружье было тяжелое, фитильное. Монахи его выдали, когда казаки под Угличем появились. Монастырский отец-келарь говорил, что использовать его можно, как хочешь. Но если обители будет угрожать опасность, Иван обязан прийти под стены обители. Сделка была равноправная. К тому же без ружья в неспокойные времена подворье в справности долго не сохранишь.
- Тяжелое! - сдавленно просипел Бонька. - Подпорка-то в доме осталась!
Хуже не придумаешь. Без подпорки-рогатины удержать ружье на весу было невозможно.
- Терпи! - сквозь зубы проговорил Иван.
- Иван! Я здесь! Впусти меня! - слышался голос Зои.
- Тятя! - шептала Антонида. - Это же мама!
- Да никакая это не мама. Кисель это черный.
Голос становился то ближе, то дальше. Вместе с тем звука шагов не было слышно. А это значило, что Зоя не шагала, а будто бы плыла по вязкой жиже, затопившей, должно быть, избу.
- Иван! Мне страшно. Мне холодно.
Сейчас он еще больше уверился, что с ним говорит не Зоя. Голос был неживой. Пустой. Казалось, что все эти слова произносит ярмарочный петрушка, а не человек.
- Иван!
На крышку подпола обрушился удар, примерно такой силы, как если бы силач поднял над головой коровью тушу, да и бросил ее на пол.
Кто-то из близняшек вскрикнул, Бонька выронил ружье.
Крышка подпола дребезжала и лязгала. На головы укрывшихся людей сыпалась труха.
- Ты не можешь мне противостоять, Иван, - безжизненно и спокойно произносила Зоя. - Я не хочу лишать тебя жизни, Иван. Ты будешь платить мне дань.
- Кто ты и чего тебе нужно? - откликнулся Иван.
- Я - Бенцкль, - произнес Зоин голос. - Мне нужно мясо.
- Какое мясо? Зачем?
- Любое. Я хочу восстановить свою… - Голос осекся. - В языке этого племени нет нужных слов… Ладью пустоты.
- Что за ладья? - В подполе было холодно, но по лбу Ивана лился горячий пот, заливал глаза. - Из мяса?
- Не пытайся понять, Иван, - произнесла Бенцкль. - Это слишком сложно для тебя.
- Пока я не пойму, зачем тебе мясо, я не стану с тобой разговаривать.
- Из мяса строится ладья, - сказала Бенцкль. - А из души мяса - конь.
Иван не знал, что и думать.
- Этот конь повезет мою ладью через пустоту. В этом языке нет подходящих слов.
- Ты имеешь в виду, через лес? В столицу?
- Я имею в виду, через пустоту. Ту, которая у тебя над тем, что ты называешь головой. Мне нужно двести сорок семь человек. Ты должен привести их в лес.
- Почему ты выбрала меня, Бенцкль?
- Я проникла в душу твоей жены. Она знает, что на тебя можно положиться. Я назначаю тебя старостой, Иван. Ты должен привести ко мне двести сорок семь туш, которых мне не хватает для коня и мясной ладьи. Они мне нужны через три оборота вашего шара вокруг солнца.
- Какого еще шара? - спросил Иван.
- Вы живете на шаре… Нет нужных слов… Шар летит в пустоте. Для того, чтобы преодолеть пустоту, нужен конь и ладья.
- И ты уберешься?
- Да.
- А если я откажусь?
- Я могу достать тебя даже из-под земли, Иван. Ты мне веришь?
Иван молчал. Двести сорок семь туш, как говорит кисель. Да во всей их деревни и полутора сотен душ нет.
«А в монастыре?» - появилась подленькая мысль. Иван размашисто перекрестился, отгоняя ее от себя.
- Иван, я не слышу ответа. Ты не веришь Бенцкль?
В следующее мгновение половицы сотряс удар. Раздался скрежет, а Кисель устремился в подпол.
Закричали все.
- Стреляй, Бонька! Стреляй! - рычал Иван.
- Сейчас, ружье подниму, - скулил зять.
Ах, обалдуй!
Кисель был уже в нескольких вершках от Ивана. Он блестел, матово переливался и слабо светился изнутри. Иван ударил чудище топором, сам понимая бесполезность этой попытки.
После удара не произошло ничего. Правда, в руках у Ивана остался только обух.
Иван пятился, спиной чувствуя страх домочадцев. Шарил рукой по полкам вдоль стены. Он кидал в кисель горшки, сломанную утварь. Существо под черной блестящей пленкой поглощало все. В какой-то момент Иван нащупал кувшинчик с греческим маслом, с ярмарки, отчаянно швырнул его в пришельца.
И тут раздался выстрел. По чистой случайности, или Божьему промыслу, заряд, которым Бонька выстрелил из фитильного ружья, попал в кувшинчик с диковинным маслом, и оно вспыхнуло огнем.
По ушам Ивана и его семьи ударил громкий, истошный крик, а потом Кисель попятился, стал втягиваться по лестнице вверх.
- Иван, через три оборота вокруг солнца я вернусь, - сообщила тварь. - Ты приведешь этих людей к месту, которое вы называете Исуповским болотом.
«Я еще жив!» - думал Иван, не веря сам себе.

На следующий вечер чудище не объявлялось. Иван размышлял. Интересно, если он отправится, скажем, в Унжу или в Кострому? Кисель пропустит его сквозь лес? Скорее всего, да.
А в Костроме или в Унже он пойдет бить челом воеводе (ну, или к настоятелю) и объявит, что в окрестностях села появились… Казаки? Но еще не факт, что воевода решит оказать холопам помощь. Спросит, где помещик?
А где он? Командует одним из царских стрелецких полков. Воевода, конечно, не захочет гневить такого влиятельного человека. Он пошлет отряд, и Иван отведет его на Исуповское болото.
Всякий раз, когда ему приходила эта мысль, Иван крестился. Но не помогало, наваждение не уходило. Ох, плохим местом было это болото, проклятым.
Или рассказать воеводе все, как есть? Про Кисель в лесу, который разговаривает, о коне и ладье для путешествия по небу… Тьфу.
Да и откуда возьмешь греческое масло в количестве, достаточном, чтобы убить чудовище? Ведь совершенно неясно, способно ли оно уничтожить незваного гостя. Хотя Иван, конечно, слышал, как кричал Кисель. Ему все-таки было больно.
А если в Костроме земляного масла не будет? Тогда куда? В Москву? Но там Иван не бывал никогда. Да и разрушили, говорят.
Иван не знал, как ему быть и терял время впустую.
«Пусть лучше меня сожрет, или в коня поместит, - думал он. - Предавать не буду!»
…А на второе утро после прихода твари случилось чудо, да такое, что Ивану показалось, будто лучик света сверкнул сквозь облачный густой покров.
Рано утром на дороге в лесу послышался топот копыт. А потом в деревню въехали царские стрельцы. Один из них, могучий бородач, снял шапку и перекрестился на деревенскую церквушку. Потом махнул рукавицей и безошибочно пошел к дому старосты. Иван направился следом. Он был одним из самых справных и домовитых мужиков в деревне, его голос значил многое. Он имел право знать, что привело сюда стрельцов.
- Значит, так, сиволапые, - сказал стрелец, ломая поднесенную хозяйкой краюху хлеба. - Харчи в деревне есть?
Сердце сжалось в ощущении беды.
Деревенские сбивчиво загомонили о лесном чудище, которое извело всю скотину.
- Самим есть нечего, - Староста Иринеевич уже валялся в ногах у усатого стрельца. - Чудище из леса все утащило.
- Знал бы ты, борода, кто к вам едет, ты бы по-другому заговорил, - усмехнулся стрелец.
- Кто? Кто едет? - загомонили селяне.
- Царь, - сказал гость. - К чудотворцу, в Унжу направляется.
- Ну что, хрестьяне, - сказал староста. - Давай провизией скидываться. Такого гостя нельзя не встретить.
На улице, словно чувствуя неладное, завыла какая-то баба.
…Царь въезжал уже под вечер. Его сани влекли красавцы-рысаки княжеской стати. А сани были - просто диво дивное. Их как будто сплели из кружев. Царя сопровождали важные бояре - тоже в санях и на скакунах.
В доме Ивана расположились три боярыни. Конечно, им, привыкшим к каменным палатам, не нравилась курная, отапливавшаяся дымом из печи, изба. Но ничего лучшего было не сыскать во всей деревне.
Царя Иван увидел вечером в доме старосты, где собралось застолье. Из местных никого к столу не пустили. Да и то - негоже царю с простолюдинами за одним столом сидеть.
Кладовые оказались опустошены почти полностью. Еще днем привезли повара из чудной заморской страны, где говорили по-журавлиному, курлыкая. Повар вдумчиво оглядывал принесенную мужиками снедь, а потом спросил с гнусавинкой:
- А как вы тут вообще живете?
Крестьяне толпились на улице. В окошко (у старосты были стекла настоящие, не слюда) Иван увидел царя. Молодой совсем, худенький. Щеки еще бритвы не знали. А лицо уставшее. У такого-то юного. Знать, государственные заботы.
Иван замер. На миг ему показалось, что Бенцкль каким-то образом диктует ему мысли. Перед глазами возникли Исуповские болота. Царский выезд, Иван показывает дорогу. Царя ведь сопровождают не двести сорок семь, а все четыреста человек. Хватит чудовищу и на коня, и на ладью.
- Нет! - прохрипел Иван и перекрестился.
Это будет грех, тяжелее Иудиного. Позор на весь род. Иван не отдаст царя Киселю.
«А ведь это легко сделать, Иван! - нашептывала Бенцкль. - Найди того стрельца, скажи, что можешь показать краткую дорогу к святой обители…»
И тут Иван понял, как быть. Расталкивая придворных, он метнулся к сеням. У дверей его схватили стрельцы:
- Куда прешь, борода?
- Дело! Дело у меня к государю! Можете голову рубить, пороть, но пустите! Христом-богом молю!
Стрельцы позвали боярина. Тот, только посмотрев на Ивана, пренебрежительно, взмахнул рукой:
- На хуй!То есть, в шею!
В гостиной старосты, которую превратили в пиршественный зал, звучала музыка. Ее играли очень странные скоморохи - в заморских кафтанах и обсыпанных пудрой шапкой из бабских волос. Таких инструментов Иван никогда в жизни не видел. Но и не до них было.
- ГО-СУ-ДАРЬ!!! - заорал Иван. - ГОСУДАРЬ, ВЫСЛУШАЙ!!!
Стрельцы, не дожидаясь команды, стали бить Ивана по спине прикладами ружей.
- Введите! - услышал Иван.
Его втолкнули в гостиную. Иван не удержался на ногах и упал на колени.
- Я тебя слушаю, - сказал царь. - Ты кто таков будешь?
- Иван, Осипов сын! Батюшка-защитник! - говорил Иван, глядя в пол и даже не думая подниматься с колен. - Помоги! Чудище лесное завелось у нас. Коров со дворов поутаскивало. За людей теперь взялось.
- О, в вашей деревне верят в чудовищ? - удивился царь. - Какая глушь!
Кто-то из придворных засмеялся.
Иван лежал на полу - ни жив, ни мертв.
- Что это за чудовище, Иван Осипов сын?
- Кисель это, батюшка! Черный!
Иван хотел даже рассказать про греческое горючее масло, но придворные захохотали так громко, что все слова Ивана оказались заглушены.
- Ну, спасибо, повеселил! - говорил царь, вытирая слезы с глаз. - Подойди к казначею, пусть выдаст тебе десять рублей.
Ивана толкали к выходу. У самых дверей в него вцепился казначей, отсчитал в сенях пять золотых, приговаривая:
- Бог велел делиться, делиться!
Иван смотрел на бесполезное золото. И уже на улице сообразил, что его, пожалуй, может хватить на греческое масло в количестве, потребном для уничтожения Киселя.

***
Царский кортеж должен был выехать спозаранку. После того, как Иван врывался к царю, ему не предлагали показать дорогу через лес. И даже если бы он одумался и сам стал проситься в провожатые, его бы дубьем отогнали от царских саней. Сопровождал царя Фома Иринеевич, староста.
Как и положено, Иринеевич тут же заважничал. Ночевал он в сарае, отдав дом царю и приближенным. Наутро, когда Иван решил с ним поговорить, старосту одновременно трясло от холода и распирало от важности. От Иванова золота он отказался.
- А кто ты таков будешь, чтобы я у тебя на посылках состоял? Да тебе после вчерашнего плетей надо выписать!
«Ишь, как заговорил!» - подумал Иван. Вслух же сказал другое:
- Деревню спасаем, Иринеевич!
- Да совсем ты рехнулся, Осипович. Поди от чудища?
- От кого ж еще?
- Нету ведь чудища-то. Не появляется уже два дня.
- Завтра, - лихорадочно шептал Иван. - Завтра оно появится, вот увидишь! И тогда погибнем все. Масла земляного мне привези! Кисель его боится…
На лице старосты появилось недовольство. Он пересчитал Ивановы монеты и спросил:
- А почему только пять? Тебе же царь десять дал?
- Ты что, хочешь десять монет?
- Ну, хотя бы восемь.
- Ох, и гнус же ты, Иринеевич! - сплюнул Иван в снег. - Ебись ты стоя.
Он развернулся и пошел прочь. У него уже созрел другой план действий.
- Эй, постой, за семь монет! - зазывал староста.
Иван не оборачивался.
- Бонька, поди ко мне! - позвал Иван зятя, входя в сарай (в избе собирались в путь придворные дамы).
Чего у зятя было не отнять, так это отваги. Всегда лез на рожон. Вот и сейчас, как надеялся Иван, не подведет.
- В Унжу пойдешь вслед за царем, - сказал Иван вполголоса. - Там нанимаешь сани, и - в Кострому. Деньги я тебе дам. Бежишь на базар и скупаешь все земляное масло, какое найдешь.
- А вдруг не будет его?
- В ногах у продавцов валяйся, челом бей. Хоть что делай. Пусть скажут тебе, кто привозил, кто купил? На ярмарке об этом можно узнать. Не найдешь масла, беги к воеводе. Дьякон в сенях будет золотой просить, не давай. Скажи: по царскому повелению пусть идут стрельцы в лес - уничтожать чудище. Расскажи, что обычным оружием не убьешь, а земляного масла оно боится. У воеводы, чай, больше возможности…
- Именно, что по-царскому, Иван Осипович?
- Да, - кивнул Иван. - Иначе в положение не войдут. Им-то в Костроме - хорошо. До них Кисель еще когда доберется. А нам тут - зимуй с гадостью этой.
Иван размашисто перекрестился.
- Попы узнают, крестный ход захотят вершить - пусть не вздумают. Опасно это.
- А если головы нам не сносить?
- Смерть от своих всяко лучше, чем в Киселе оказаться. Свои хоть похоронят по-христиански.
- А чего сам не пойдешь?
- Я здесь нужен. Кисель на себя отвлекать буду. А ну, как он за мной в Кострому увяжется? Вот это уже беда будет.
Выйти Бонька должен был через полтора часа после того, как тронется царский кортеж.
Однако царский двор собирался в дорогу долго и основательно. Просыпались придворные поздно. К тому же им надо было еще и позавтракать (на завтрак, кажется, ушли все зимние запасы общины).
И лишь ближе к полудню бояре расселись по саням и скакунам. Царский поезд тронулся в направлении Унжи.
Мела густая метель. Не прошло и нескольких минут, как следы исчезли. Будто и не бывал никогда царь в деревушке.
…А через час близ деревни снова раздался конский топот. И мужики, и бабы вышли на околицу - поглазеть, кого же это опять в деревню несет?
Сквозь метель не было видно ни зги. Потом проявились какие-то тени.
- Никак, войско! - заполошно ахнула одна из баб.
Первыми в деревню въехали всадники. Были они, несмотря на мороз, в кирасах из кожи и войлока. Поверх кирас были богатые шубы.
Больше всех Ивана поразили крылья, прикрепленные за спинами конных. Они были сделаны из деревяшек с прикрепленными к ним перьями.
- Гусары! - сказал одноногий Мартемьян, четыре года назад вернувшийся с войны. - Их-то каким ветром в нашу глушь занесло?
Гусары собрали всех жителей деревушки у дома старосты.
Долго ничего не происходило. Люди стояли и мерзли, а всадники окружили их и не давали разойтись. Кто-то из них обыскивал дома.
В деревню тем временем, как заметил Иван, прибыли возы с пушками, в количестве не меньше двух десятков. Стала подтягиваться пехота. Эти были без доспехов, в островерхих шапках и небогатых тулупах, в отличие от роскошествующих гусар.
«Сколько же их тут?» - стал прикидывать Иван. Крылатых всадников было не меньше восьмидесяти. Пехоты - человек сто пятьдесят. И с полсотни бомбардиров и орудийной обслуги.
Крылатые зажгли факелы, и крестьяне стояли теперь в круге огня.
- Слушайте меня, крестьяне нищей деревеньки! - начал один из всадников с густыми огромными усами. - Мы не желаем вам зла. Мы преследуем царя-самозванца. Нам известно, что вчера или сегодня он здесь проезжал. Кто-то из вас покажет нам кратчайшую дорогу к царю.
Крестьяне зароптали.
- Если этого не произойдет, то мы сожжем ваши нищие лачуги.
Иван не размышлял. Он шагнул вперед, снял шапку и, кланяясь, сказал:
- Не надо ничего жечь, пан гусар! Я покажу вам дорогу.
Бабы ахнули, мужики зароптали.
- Я всегда говорил, пан Бжижа, что эти лесные дикари очень трусливы, - произнес один крылатых всадников. Иван отметил, что сказал не по-своему, а по-нашему. Чтобы унизить, значит.
- Ни о каких деньгах и не думай, смерд. Ты просто, может быть, спасешь свою убогую деревню.
Люди расходились, а Ивана повели в дом старосты.
- Тятя, что же ты делаешь? - подбежала к нему Антонида.
- Уйди, не твоего ума дело, - проворчал Иван.
- Проклянут ведь, хуже Иуды станешь!
- Не стану. Мужа своего ко мне приведи. Не сейчас, а когда мы выходить будем.
Антонида робко кивнула.

***
В доме старосты поляки сорвали с Ивана тулуп, поддёвку, повалили на скамью.
- Что вы делаете? - отбивался Иван.
Но кто-то из пеших уже вязал его руки под скамьей. К распластанному Ивану приблизился пан Бжижа. Он что-то сказал по-своему, и спину Ивана обжег удар плеткой.
- За что?! - задергался на скамье Иван. - Я же… Я же…
- Отвечай, холоп, почему хочешь царя выдать? - прохрипел пан.
- Не царь он над нами, - произнес Иван страшные слова.
Скажи он что-нибудь этакое среди своих, его бы повесили, как вора.
- А кого признаешь царем?
- Королевича, - простонал Иван.
- И все равно я не верю этому дикарю, - произнес кто-то из панов. - Он преследует свои цели.
- Да ничего я не преследую! - забился на лавке Иван. - Просто зима наступает, а царь проезжал и все запасы наши сожрал. Как та саранча…
- Сведения не лишены здравого смысла, - сказал пан. - Кладовки в этой нищей деревушке действительно пусты. А ленивые дикари на кого только не списывают свою вину. Лишь бы только не работать.
- Я пригожусь вам! - умолял Иван.
- Впрочем, перетрусив, они могут рассказать правду, - решил пан Бжижа.
Он схватил Ивана за подбородок и сказал:
- Ты поведешь нас, дикарь, по самому короткому пути. Если ты решишь завести нас в чащу или в болото, мы выберемся и сожжем твою нищую деревушку, а ты умрешь такой смертью, что страшно станет всем трусливым дикарям.
- Я понял! Развяжите меня.
…Вышли через час. Ивану дали гусарскую кобылу. Крылатый всадник что-то ворчал по-своему. Языки были похожи, и Иван разобрал слова о том, что скотину придется мыть после холопа.
Подбежал Бонька.
- Делай все, как я тебе сказал, - Иван был краток, пристально глядел зятю в глаза. - Мы через Исупово пойдем.
Соображал Бонька все-таки медленно. Прошла почти минута, прежде, чем в его глазах, наконец, зажглась искра понимания.
- Там Кисель, - сказал Иван.
- О чем они переговариваются? - спросил один из панов.
- Вам интересны их разговоры, ясновельможный пан Стас? - усмехнулся пан Бжижа. - О чем могут говорить голодные и трусливые дикари? Полагаю, о еде. Я слышу слово «кисель».
…Иван обещал полякам, что они дойдут к царю ночью. Сам он рассчитывал, что их путешествие закончится гораздо раньше.
В лесу быстро темнело. Путь вскоре сделался почти непролазным. Мела метель. Около пяти верст Иван проехал верхом. Дальше пришлось спешиться. Метель скрывала следы, и теперь, как понимал Иван, поляки вряд ли найдут обратную дорогу. Хотя могут оказаться смекалистыми. Как-то помечать свой путь, оставлять зарубки на деревьях - пожалуй, самое надежное. Хотя если метель разбушуется (а так в скором времени и будет), деревьев в лесу совершенно точно не разглядишь…
Собственно, спешиться пришлось не столько для легкости передвижения - верхом продираться между деревьев было пока сподручно, - сколько от сильной оплеухи, после которой Иван не смог удержаться в седле и упал.
- Ты куда нас завел? - орал на Ивана пан Бжижа.
- А что не так, панове? - лопотал Иван. - Вы же сами сказали: коротким путем…
- Царь не мог проехать этой дорогой!
- Но это же короткий путь! Вы будете в Унже одновременно с самозванцем.
Вельможные паны принялись о чем-то совещаться по-своему. Иван прислушивался. Один из поляков пригрозил ему и что-то рявкнул. Иван отпрянул, а поляки захохотали.
«Они думают, что я настолько перепуган и туп, что не в силах хитрить», - понял Иван. Впрочем, он действительно сильно боялся.

***
Гусары, кто не спешился, сняли крылья, решительно не пригодные для путешествия по лесу.
Темнело очень быстро, спешились даже самые упорные шляхтичи. Иван шел, прикрывая глаза от снега, узнавая местность больше по приметам, которые были бы совершенно непонятны тому, кто ни разу не бывал в здешней глуши. Вот - кривое дерево, вот - плешь посреди леса.
Нет, понимал Иван, он не сбился с дороги. Тропинка, которую он находил больше наощупь, действительно выводила его к Исуповским болотам - месту зловещему, окутанному недоброй славой. Люди здесь пропадали еще до Киселя. Впотьмах лучше было не ходить.
И еще здесь, у самых топей, стояли Проклятые Руины, оставшиеся от Древних людей, Повелителей Огня. Иван слышал о них самые разные предания. Говорили, что священный Огонь был у двух великих Царей, которые решили спалить друг друга, но в конец концов сожгли весь мир. Потом была Великая Мгла и спаслись лишь истинно верующие, те, кто ушел в глушь и леса вместе со святыми старцами. Города у древних были куда больше Костромы и даже Москвы. В глубине души Иван не мог в это поверить.
Однако он сам видел остатки Города Древних. Наверное, это был храмовый комплекс, и Иван задумывался, какой же жутким и недружелюбным были их боги. Что это за страшноватые каменные храмы высотой в пять изб?
Здесь, на Исуповских болотах, стояло четыре таких здания, обугленных, страшных, с почерневшими квадратными окнами.
Замерзшие поляки загалдели, указывая на строения.
- Не ходили бы вы туда, - сказал Иван пану Бжиже. - Нехорошее место, проклятое.
Вместо ответа пан замахнулся на Ивана. Поляки стали осторожно входить в темные двери-провалы. Иван, не без внутренней жути вспоминал, как там все внутри устроено. Сразу за входами в храм (по пять в каждом строении) были лестницы, которые вели в алтарные комнаты, по три на каждой каменной площадке. Алтари представляли собой деревянные ящики со слюдяным окошком. В монастыре говорили, что в этих окошках Древним являлись их Боги, принимавшие самые разные обличья, порою даже срамные.
Последний раз Иван был в этих местах давно, лет двадцать назад. Молодыми ходили, из озорства. Они даже рискнули подняться по лестнице и зайти в одну из каменных клетушек, видели слюдяной алтарь, видели белую вазу с застоявшейся вонючей водой. Про эти вазы в монастыре говорили, будто это были нечестивые источники Древних. Они справляли туда нужду, а потом сами пили из этих вод. Иван не верил. Уж очень неправдоподобной представала жизнь Древних. Откуда они, например, тогда брали воду? Из какого колодца?
Поляки тоже явно побаивались таинственных руин. Однако пан Бжижа решил, что его люди должны отдохнуть.
- Дикарь, ты пойдешь со мною, - сказал он Ивану. - Если здесь засада, ты погибнешь первым.
Он в сопровождении Ивана и нескольких гусар решительно поднялся по лестнице.
- Нет, - сказал Иван, когда поляк решительно миновал третий уровень дверей.
Ивану рассказывали, что чем выше, тем злее становятся боги древних. Святые отцы из монастыря говорили: «На первый уровень зайдешь - год Божьей немилости заработаешь». Редкие глупцы решались подняться на второй. Но пятый, самый высокий, был равносилен смерти. Впрочем, как знал Иван, именно она и ждала поляков. Да и сам он, скорее всего, не спасется. Правда, очень плохо умирать здесь, в проклятом месте, без отпевания и соборования.
Пан Бжижа открыл одну из дверей на самой верхней площадке храма. Иван принялся креститься. Один из поляков втолкнул его в помещение. В полутемном помещении пахло тленом, как в склепе на кладбище.
Иван чуть не заорал, когда увидел, что на полу лежит скелет - древние, искрошившиеся останки в истлевшей одежде. В красном углу стоял слюдяной алтарь, окруженный странной мебелью, похожей на гробы. Иконы на стене были странные, в деревянном окладе без золота и каменьев. Были изображены неизвестные Ивану святые - мужчина и женщина под странными, дьявольскими деревьями с острыми листьями, похожими на очень широкую хвою. Святые в срамном виде стояли на песчаном берегу большого озера. Хотя какие это святые, если телес не прикрывают? Баба определенно блудница.
Иван перекрестился.
- Что, дикарь, боишься? - усмехнулся поляк.
Иван кивнул.
- Когда мы убьем вашего царя-самозванца, мы вернемся сюда, - продолжал пан Бжижа. - Думаю, пан Радзивилл обрадуется пополнению своего музеума.
Иван, закрыв глаза, мотал головой.
- Какой ты смешной, дикарь, - захохотал поляк. - Что это вокруг тебя, по-твоему? Да еще в такой прекрасной сохранности?
- Дьяволовы игрушки, - прохрипел Иван. - Скверна…
- Вот и видно, что ты дикарь, - смеялся поляк. - А что это было?
- Храмы, - мрачно сказал Иван.
- Нет, - покачал усатой головой поляк. - Это не храмы. Здесь жили люди.
- Да зачем вам все это? - не выдержал Иван. - Нечистым идолам поклоняться?
- Науку развивать, - сказал поляк. - Сколько можно узнать о жизни древних по этим остаткам материальной культуры!
- Свят-свят! - крестился Иван.
Никогда он так сильно не желал гибели этих людей, как сейчас.
- Да ты хоть знаешь, дикарь, что такое наука?
- Нет, - сказал Иван.
- Наука - это основа всего! Вот вы репу поедаете и попам верите, а мы - законы мира исследуем!
- Да какие же это законы? - простонал Иван. - Ересь и скверна!
- А вот скажи, дикарь, - прищурился пан. - Земля наша, по-твоему, что собой представляет?
- Как что? - удивился Иван. - Лес. Ну, и города кое-где с монастырями.
- А этот лес - на чем он стоит?
- На рыбах, - сказал Иван.
Поляки захохотали.
- А рыбы где плавают?
- В озере.
- А озеро где находится?
Иван задумался. Он не знал ответа на этот вопрос. Действительно, где находится озеро? И есть ли у него берега? Значит, есть еще одна Земля, которая окружает это озеро. И она, в свою очередь, получается, тоже стоит на трех рыбах, которые, в свою очередь плавают в еще большем озере, а те…
Иван ненадолго пожалел, что не расспросил об этом как следует монастырских чернецов. А теперь уже и не узнаешь.
Поляки тем временем несли дьявольщину. Пан Бжижа говорил, что Земля - это большой шар, который вращается в пустоте вокруг огромного костра, который, на самом деле, и есть Солнце. До этого додумался один из поляков - пан Николай, еще сто лет назад.
Иван вспомнил слова Киселя о пустоте, коне и мясной ладье.
Пан Бжижа прошел через все помещение, шагнул на каменный выступ, возвышавшийся прямо над лесом.
- Эй, дикарь, иди сюда! - позвал пан. - Покажи мне, куда мы идем.
Иван боязливо шагнул на выступ. От высоты кружилась голова.
- Туда, - махнул он рукой в сторону деревьев.
Поляк, прикрыв глаза ладонью, принялся вглядываться в метель.
- Что это? - спросил он, указав прямо перед собой.
За снегом и ветром, между деревьями, со стороны болот к храмовому комплексу приближался Кисель. Быстро темнело, но чудище было темней, чем ночь.
- Что это? Дикарь, я тебя спрашиваю!
Иван не без удовольствия отметил, что голос поляка дрожит.
«Испугался, паскуда!» - подумал Иван.
- Кисель, - произнес он вслух.
- Что? Какой еще кисель?
- По ваши души, - сказал Иван, перекрестившись. - Пиздец вам, панове.
- Куда ты завел нас? - спросил поляк, вытаскивая саблю из ножен.
Иван зажмурился.

***
Иван полз, оставляя кровавый след на полу святилища.
Он был еще жив, хотя уже смирился с мыслью о том, что умрет. Пан Бжижа успел ударить его саблей.
Мир вокруг него окрашивался разными цветами. То становился багровым, и этот цвет пульсировал болью, то погружался во тьму.
Он слышал топот ног. Крики поляков. Паны метались, кричали, ржали лошади. Про истекающего кровью Ивана они забыли.
А Иван полз по полу жуткого древнего храма и удивлялся тому, что еще жив.
На какое-то время он провалился во тьму.
Тьма блестела, как греческое горючее масло.

***
Когда Кисель поглотил Ивана, он стал частью Бенцкль. Под маслянистой поверхностью, происходили незримые, но очень важные процессы.
Из поглощенной биомассы Бенцкль синтезировала органический звездолет. Души поглощенных существ перешли в постлетальное состояние. Переход из одного состояния в другое запустил процесс выделения ментальной энергии. Бенцкль была уверена, что ее хватит на то, чтобы вернуться домой и сообщить правительству о планете, богатой био- и ментальными ресурсами.
То, что осталось от Ивана, почти никак не осознавало себя. Его душа находилась в коконе, плавая в воспоминаниях и снах. Рано или поздно она должна была подвергнуться расщеплению.
Но сейчас Ивану казалось, что никакого Киселя нет и в помине, а находится он на летнем лугу. Светит солнце, вокруг, насколько хватает глаз, цветы. Он идет по лугу с совсем юной Зоей и маленькой Антонидой. Путь предстоит долгий и радостный. Женщины - взрослая и маленькая - хохочут. Посмеивается в бороду и Иван.