Шева : Флюиды Диккенса

Как обычно, после плотного завтрака, сдобренного двумя кружками эля, сэр Озборн, средней упитанности краснощёкий эсквайр, гедонист, жуир и большой мастер по ничегонеделанью решил совершить утренний променад.
Он вышел из своего коттеджа и через садовую калитку, обвитую жимолостью, через чудесный аромат расположенных за ней кустов жасмина неспешно вышел на огороженный лужок своей усадьбы.
Нам, бледнолицым городским жителям, погрязшим в ежедневной суете и сиюминутных заботах, нелегко оценить ту радость и восторг, ту умиротворённость, те поистине волнующие чувства, которые овладели сэром Озборном при первых глотках свежего, утреннего, благоухающего воздуха, при виде ярко-зелёных холмов и темнеющих на горизонте густых лесов.
Даже вид небольшого деревенского кладбища со скромными холмиками, покрытыми свежим дёрном и мхом, расположенного по правую сторону деревянной изгороди, вдоль которой шёл сэр Озборн, не мог омрачить его приподнятое, возвышенное настроение.
Внезапно сэр Озборн остановился и изменился лицом, как человек, неприятно чем-то озадаченный.
Возле молоденького дуба, росшего на границе участка сэра Озборна, и хвастающего сейчас своими нежными, ярко-зелёными листьями, стояла невесть откуда взявшаяся юная леди и, придерживая правой рукой нижнюю ветку деревца, обгрызала её.
Если уж быть совсем точным и не грешить против жизненной правды, что должно являться главнейшим принципом любого непредвзятого сочинителя, в ход, в основном, шли листья, а кора деревца оставалась неповреждённой, что давало надежду, что последствия сего странного эксперимента для дерева не окажутся непоправимо губительными.

- Это просто возмутительно! Это неслыханно! Леди, что вы себе позволяете? Это частное владение, в конце концов! - негодование сэра Озборна буквально сфонтанировало из него.
Юная леди продолжала невозмутимо жевать листья дуба. Оторопевший сэр Озборн уже совсем другим, искренне-удивлённым голосом спросил, - Вы что - коза?
Юная леди меланхолично ответила, - Нет, в прошлой жизни я была жирафом.
- Но позвольте, зачем же…? - сэр Озборн буквально не находил слов.
- Мой доктор - мистер Джекил, говорит, что у меня очень редкая болезнь. После критических дней я часто впадаю в такое состояние, когда меня будто что-то томит, гложет, мне чего-то хочется, а чего – сама не знаю, и меня это бесит, я становлюсь сама не своя и готова совершать самые странные и необузданные поступки. Доктор Джекил приписал мне новейшее, недавнее изобретение американского доктора Джорджа Тейлора - массажирующий и вибрирующий аппарат на паровой энергии. Но я почему-то не верю этим новомодным приспособлениям.
А вот доктор Хайд приписал мне жевать листья агавы. Он сказал, что они должны благотворно действовать на мою нервическую систему.
- Леди, но это же не агава!
- Вы уверены?
И тут сэра Озборна осенило - да его же дурачат, над ним в открытую издеваются, его выставляют на посмешище в комичном и неприглядном виде. Чтобы не сказать - дурацком!
- Леди! Я не позволю! – громогласно объявил сэр Озборн своё видение ситуации, - Прекратите немедленно, иначе я прикажу вас высечь!
Продолжая жевать листочки дуба, юная леди усмехнулась, - Доктор Хайд тоже что-то говорил об этом. Дескать - шокирующий, но радикальный метод. И добавила, - Я смотрю, сэр, да вы садомазохист. А по виду и не скажешь!
И она лукаво стрельнула глазами.
Сэр Озборн задохнулся от негодования и нанесенного оскорбления.
Ну, ладно бы - мазохист! Но садо!
Но вслух он, лишь как заморский попка-дурак, смог выдавить, - Да, высечь!
И добавил, как печать поставил, - На конюшне. В моём присутствии!

Вдруг справа от сэра Озборна раздался треск кустов и перед ним появился молодой щеголеватый франт, который высокомерно и напыщенно произнёс, - Сэр! Не имею чести быть представленным, но не потерплю, чтобы в моём присутствии так бесцеремонно и возмутительно намеревались нанести оскорбление не только моей кузине, - жуй, Джейн, жуй! но и мне, чья репутация в известных кругах не подвергалась и тени сомнения, посему предлагаю незамедлительно перейти к единственно возможному способу разрешения разногласий во мнениях между джентльменами, а именно - боксёрскому поединку.
- Сэр! - не замедлил с ответом сэр Озборн, - Мне нет нужды доказывать вам всю глубину ваших ничтожных претензий на справедливость, ибо ваш спич свидетельствует, как ни странно, что некие зачатки благовоспитанности, посеянные в вашей душе, очевидно, еще, вашими достопочтенными родителями, не погибли а, наоборот, даже дали некоторые слабые всходы.
Конечно, я принимаю ваш вызов в понимании, что вы будете придерживаться честных правил боя, а именно: кастетами и свинчаткой не пользуемся, ниже пояса и по Фаберже не бьём, сигарой в лицо не тычем. Более того, на правах хозяина и в доказательство моего благочестия я готов объявить некий символический призовой фонд поединка. Сколько там было у Пакьяо и Мейвезера?
- По-моему, двести миллионов, сэр.
- Ну, двести не двести, но я готов поставить на кон двадцать гиней!
- Правильно ли я расслышал, сэр - двадцать гиней?!
- Что вас удивляет, сэр?
- Сэр, вы истинный английский джентльмен! Я восхищён вашим благородством и щедростью, и в качестве встречного шага готов сделать вам следующее заманчивое предложение - к чему подвергать наши лица возможности быть слегка деформированными, если мы можем устроить наше дело полюбовно, а именно - я отзываю обратно своё предложение в части боксёрского поединка, удовольствуясь лишь скромной банкнотой в двадцать гиней.
- Что же, сэр! Я никогда не был скрягой и не считаю меркантильность чертой, достойной восхищения. Вот вам…банкнота, как говорил мой русский друг господин Волобуев, и не смею вас больше задерживать.
И джентльмены церемонно раскланялись.

В лучах поднимающегося к зениту солнца лужок, на котором еще минуту назад стояли оба джентльмена и леди Джейн, заиграл новыми красками.
Божья благодать! - услышав пение свиристелки, подумал сэр Озборн. Лишь как небольшое облачко, на мгновение закрывшее солнце, возникло воспоминание о наглом молодом джентльмене и его юной спутнице.
По странному стечению обстоятельств, молодые люди, о которых вспомнил сэр Озборн, в этот момент тоже оживленно обсуждали перипетии их вторжения во владения сэра Озборна и нежданно свалившиеся на них двадцать гиней.
- Я думаю, - весело сказала леди Джейн, фраза Мика, что «я не получил удовлетворения» в данной ситуации из твоих уст, мой дорогой кузен, была бы несправедлива.
- Пожалуй, - довольно ответил её спутник, - Это была fair-play.

Сэр Озборн оглянулся.
Леди Джейн со своим спутником уже поднялись на дальний пригорок на границе усадьбы. Она приветливо помахала рукой. Сэр Озборн помахал в ответ тростью.
- Коза! - меланхолично, с присущим прирождённому сангвинику сплином вынес он свой окончательный вердикт.
- Шалун! - подумала леди Джейн, вспомнив идею пожилого джентльмена отодрать её на конюшне. И почему-то зарделась.
- Старый козёл! - нервически жеванул кончики своих усиков кузен леди Джейн, взглянув на застывшую на холме фигуру сэра Озборна, - Настоящий Full On The Hill. Надо будет кому-то из знакомых молодых и дерзких современных менестрелей идею подкинуть - пусть песенку напишут!

А в конце этого удивительного и чудесного дня над вересковым полем между холмом и пригорком начал сгущаться вечерний туман, в котором магически и одновременно потусторонне звучал звон колоколов из ближайшей к поместью сэра Озборна Церкви Святой Марии и всех святых.
Доносились звуки органа. Сегодня в церкви выступал популярный лондонский музыкант Гари Брукер в сопровождении хора и струнного квартета.
Как с неподражаемой скромностью и литературным изяществом отмечал мэтр – рука, пишущая эти строки, начинает дрожать по мере приближения к концу работы и охотно бы протянула немного дольше нити этого повествования. Но - увы, увы.

До оголтелых и агрессивно-борзых нынешних годов с их позорными санкциями, новой «холодной» войной, стратегическими бомбардировщиками возле и подводными лодками в, закусыванием удил и всеобщим незакусыванием, очередной пирровой победой консерваторов над лейбористами, гибридными отпрысками сэра Элтона Джона и крохотулей-бусинкой Шарлоттой оставалось каких-то двести лет.
Или чуть меньше.