Случайная : извини

И вот, думает она, обернув лицо к иллюминатору, где-то ходит сейчас этот смешной человек.
В линялой рубашке и мятых штанах.
С олимпийским мишкой на сумке через плечо и оранжевой бейсбольной кепкой на лобастой голове. В сандалиях на босу ногу.
И, что характерно, теперь уже никак не вспомнить его другого. К примеру, по-зимнему, в шарфе домашней вязки, с поднятым воротником. С капелькой влаги на кончике холодного носа.
Всё заслонила собой короткая летняя встреча.

…Она увидела его первой.
Он быстро шёл по набережной в её сторону какой-то птичьей, подпрыгивающей походкой. Почти бежал. С лицом, изготовившимся к радости. Крутил головой и тянул шею – высматривал её.
Она не пошла ему навстречу, осталась ждать в тени акации, заранее улыбаясь и машинально трогая волосы.
И вдруг совершенно растерялась – он не узнавал её. И только когда он почти поравнялся с ней, и стал виден свежий порез на подбородке, она негромко произнесла его имя.
Он как-то нелепо взмахнул руками и резко остановился. Собрал в гармошку лоб, знакомо вскинул брови. “Извини, не узнал. То есть… что это я! Узнал, конечно! Вот я дурак… Ну, здравствуй.” Губы сморщила смущенная улыбка. Она подставила щеку.
Что её поразило - неожиданно светлые глаза в мешочках кожи. И эта оранжевая бейсболка. Рано постаревший, хотя и нестарый ещё мужчина.

Они шли знакомым маршрутом, и ей приходилось чуть ли не бежать, чтобы держаться с ним вровень. Она снова невольно отметила, как странно, вприпрыжку, он двигается. А раньше, сто лет тому назад, ну, не сто, конечно, казалось – пружинисто.
Миновали памятник вождю и бывший почтамт, прошли вверх по улице Писателя к Приморскому парку, оставив, позади и справа, подурневшую гостиницу и когда-то известную в стране киностудию.
Глаз отказывался фиксировать приметы нового времени и упрямо цеплялся за мансарды в тени платанов, дощатые заборы в пятнах солнечного света, а когда вошли в парк - продавленные ступени мраморной лестницы и облупленные вазоны с чахлыми на южном солнце петуниями.

В сумке с олимпийским мишкой оказались: горсть мятых конфет – тоже Мишка, но Косолапый, и бутылка Крымской мадеры двадцатилетней выдержки. Лохматая этикетка, хлопьевидный осадок на дне.
" Извини, может, я зря… Выпьем? - Какой разговор! Конечно, выпьем!”
Свернули с аллеи в заросли парка, посмеиваясь, устроились - она на пеньке, он на корточках. Вдруг выяснилось – нет штопора. Пробка пластмассовая – чуть поддеть и готово! Но - ни ножика, ни даже ключей.
"Вот я дурак! Извини, забыл.. - А зажигалкой? Поджечь и расплавить. Есть у тебя? - Была… Чёрт, была же!”
После минуты озабоченного копания в карманах виноватый взгляд: “ Куда-то подевалась. Извини… - Ничего, вон идут люди. - Да ну, неудобно… - Вот еще! Подожди-ка… Молодые люди! У вас зажигалки не найдется? Продайте, а? Вот, держите деньги. Ну что вы, какая сдача! У тебя есть меньше? – Извини, нет... - Мелких нет, только сотня. Берите, берите! Глупости, Это мы вам благодарны.“
Запахло жжёной пластмассой. “Стоп! А из чего пить? Вот я… Забыл. Ну, извини. – Да, ладно. Из горла так из горла! “

У мадеры оказался шершавый вкус забродившего компота из сухофруктов.
Было сладко, конфет не хотелось.
О чем говорили? О чепухе какой-то. Но точно не о прошлом.
С моря доносились крики купальщиков, с теннисных кортов - ритмичное перестукивание мячей. Пахло югом и нагретой землей.
Мимо, белея одеждами, праздно ходили редкие отдыхающие. Понимающе улыбались, завидев их.
Он смотрел на неё снизу вверх. Она сидела с прямой спиной на пне.
Затылком чувствовала, как солнце пятнисто золотит волосы и плечи.
Глянцевито лоснились прихваченные утренним загаром коленки.
От парковой зелени было зелено в глазах.
Она чувствовала себя волшебницей, заморской птицей, случайно слетевшей с неба. Экзотическим сувениром. Оброненной драгоценностью…
От теплого вина стало легко и непринужденно.
Захотелось покурить. В мятой пачке нашлась одна сигарета. А заодно и пропавшая зажигалка. Смеясь, выкурили сигарету одну на двоих.
Пустая бутылка перекочевала в сумку с мишкой. Вжикнула молния. Стало тихо. Помолчали.

"Знаешь, ведь я не надолго. Ты извини. Я… Мне надо идти. Там мама… - Да, кстати, как она? - Мама молодец. Держится. Говорит, что до ста лет доживет. Вот только ноги... – А сколько ей уже? – Скоро восемьдесят. – Да что ты! Надо же. Как время летит! – Да… “
Опять помолчали. “ Ну, я пошёл? - Конечно! Ты не провожай. Мне же в другую сторону. – Ну, извини… Был рад увидеть тебя. – И я. Передавай привет маме.”

Вернулись на аллею. Он прижался щетиной к её щеке. Чуть дольше, чем первое, длилось объятие. Пахнуло…ну, наверное, так и пахнут холостяки.
Она хотела сказать … Она что-то хотела сказать. Не успела.
Он быстро шёл, удаляясь по аллее, закинув сумку на спину.
И олимпийский мишка подпрыгивал и махал ей лапой: извини…