Баба-ребус : С новым счастьем!

Новый год, как известно, праздник детства, волшебства и прочих снежно-елочных экспириенсов. Таким он и был для меня. В детстве. Давно. Когда я полезла за подарком и уронила двухметровую елку. С тех прошло много лет, волшебство потускнело, детство закончилось, а я обзавелась друзьями, которые по таким глобальным поводам много пили, дико жрали и творили адские вещи. Я не сильно от них отличалась, о чем, собственно, и пойдет речь.
Глобальные неприятности начинались к ноябрю, когда кто-то из това-рищей с ленинским прищуром выносил на обсуждение «свежак»: а чо на Новый год делать будем? Мелкие неприятности тоже начинались с этого же, но хрен их кто когда считал. К ним можно отнести: поиски плацдарма для новогодней вакханалии, составление списка продуктов с периодическими драками, поездку за этими продуктами в гипермаркет с обязательным переезжанием кого-нибудь тележкой, а также битвой за зеленый горошек и вискарь по акции и добывание чего-то символизирующего елку. Новый год же, ебёныть! Как ж без елки? Мы ж не басурмане какие!
Непосредственно к самому праздненству нас осталось четверо. И так, поехали. Моя подруга Евгения – баба хорошая, умная, в совершенстве знающая гражданское право и русский мат, а также к моменту описываемых событий временно страдающая от отсутствия в ее жизни постоянного мужика; наш общий друг Сэргий, которому нельзя много пить из-за повышенного внутричерепного давления, страдающий примерно от того же, что и Евгения только наоборот, и сублимирующего это все дело обильными алкогольными возлияниями; товарищ по имени Максим, который в то смутное время исполнял функции моего мужика (сейчас время не такое смутное и полномочия мужика он сложил, пойдя на повышение и получив полномочия мужа моего законного, но кто ж тогда знал об этом), человек он беспесды гениальный и одаренный, а как известно, одаренность и опездальство – это две крайности одной сущности, ну и, собсна, я. Чего там про меня уж говорить, сами все поймете.
Утром 31 декабря хер его помнит какого года в массах царило оживление: все наглаживали праздничные камзолы, а Евгения еще и наводила порядок, поскольку в жертву новогоднему богу хаоса Перегарусу мы решили принести ее жилище. Кроме того мы созванивались друг с другом и живо обсуждали взлетевшие цены на такси и набор походной аптечки, ибо возраст не позволял выкушать бутылку водки, не закусив двумя горстями таблеток от боли в желудке, в печени, икоты, поноса и выпадения волос. И вот, когда я в очередной раз, сверившись с полутораметровым списком, подсыпала таблеток из аптечки стационарной в аптечку походную, раздался звонок.
- Это пиздец, Лена! - услышала я в трубки скорбный голос Женьки, - хуй нам по всей роже, а не Новый год, все пропало. Мы съедим по гнилому мандарину, допьем просроченный «Колокольчик» и ляжем спать в 10 вечера. Нахуй я брила ноги?!
Те страшные картины, который рисовало мое воображение, пока я слушала эту тираду, я даже вспоминать не хочу. Первое, что мне пришло в голову, что у Женьки в квартире провалился потолок и на нее упал ее сосед - столетний глухой дед, который чудным образом исцелялся от глухоты, когда кто-либо переступал порог Женькиной квартиры и начинал вести с хозяйкой культурный диалог. Дед реагировал на любой минимальный звук, включая пердеж, стуком костыля по батарее и криками: «Проститутки!». Когда я пыталась выяснить у Евгении, как она в этой квартире предается разврату, она сначала начинала ржать, потом плакать, потом покрываться пятнами и менять тему разговора. Почему мы тогда решили праздновать Новый год у нее, спросите вы? А похую и по нарезу отвечу я вам, а именно потому, что больше негде было, и потому что деда-маразматика забрали к себе на ПМЖ внуки-мазохисты.
- Что случилось? - спросила я севшим голосом, ожидая приглашения на разбор потолочных руин, сопровождаемых криками «Проститутки!» и ударами костыля, но уже по нашим горбам.
- У меня. На балконе. Взорвался. Ящик пива. От мороза. У нас больше нет пива, – выдохнула Женька и зарыдала.
- Кончалыга и орясина! - моя реакция была однозначной и сантиментов я не проявила, – звони пацанам сама, я не хочу, чтоб они меня мишурой удавили, выстрелили в рот хлопушкой, а в жопу искусственных шишек напихали и подожгли, как гонцу, принесшему херовую весть!
- Звони давай, жаба старая, а то я тебе настоящих напихаю! Клизма трехведерная! – заорала Женька, гремя осколками, - я тут пока на балконе филиал завода «Балтика» уберу, сукабля! И скажи им, чтоб пива купили! И не спрашивай у меня, почему я не внесла пиво в дом. Не внесла и все. Давай примем это как аксиому.
Я положила трубку и задумалась. Задумалась сразу над двумя вопросами: нахер действительно она брила ноги, и кто пойдет за «Клинским»? Можно было бы и забить на пиво, но тогда новогодний стол ставился под угрозу, ибо все категорически отказывались заниматься готовкой на чистом энтузиазме и не пить в процессе. Мы ж не конченые алкаши, поэтому чтобы к полуночи в окнцовке еда все же была, а мы не валялись под елкой, источая миазмы и перегар, разогревались мы всегда пивом. Именно поэтому бой курантов мы встречали еще в своем уме и твердой памяти. Правда, справедливости ради, надо заметить, что на утро это было единственным нашим воспоминанием о самой невздолбически волшебной ночи в году, ибо в первые пять минут нового года мы уже мчались на синих ахалтекинских скакунах в алкогольную кому с торчащей из жопы мишурой и распевая: «И уносят меня, и уносят меня в звенящую снежную даль три белых коня, эх, три белых коня - водка коньяк и вискарь».
Я не буду сейчас повторять все те слова, которые мне были сказаны нашими мужиками по поводу всего этого дерьмища, скажу одно: они чуть не были посланы за это и были в одном шаге от того, чтобы мы встречали Новый год отдельно. В итоге конфликт был улажен совместными вложениями в виде 4 банок пива с рыла по новогодней акции и 10 минутами взаимных оскорблений.
Я прибыла раньше всех, поскольку мы планировали приступить с Евгенией к готовке, чтоб никто не умничал под руку и дал спокойно поорать матом и попроклинать весь белый свет, а заодно и поржать аки лошадицы.
К тому времени, как должны были прибыть Максим с Серегой, мы с Евгенией выжрали по полтора литра пива и приступили к приготовлению главного мясного блюда. Доводить бесформенную тушу до того состояния, в котором ее можно было сунуть в духовку, посыпав приправами и плюнув сверху, выпало, конечно же, мне. Человек я суровый, и настроение что-то у меня говенное было и не праздничное. Может, пиво просроченное было, может дни приближались критические, может еще чего. Евгения тоже у нас баба суровая, поэтому нарезав щедрой рукой ломти свинины размером с мою жопу (а это, господа, немало, скажу я вам), она вручила мне молоток для отбивания мяса и таз с мясными заготовками с напутствием: «Хуярь!». Ну меня чо уговаривать что ли надо. Сижу значит такая, пиздячу молотком по мясу, кровищу по Женькиным белым обоям разбрызгиваю, мысли мыслючие о бренности бытия думаю. Соответственно, сила моего удара по мясу прямо про-порционально зависела от глубины бренности того самого бытия, ну, и еб-лище доктора Лектера я скроить также не забыла, кроме того, я начала демонически хохотать. Я даже не заметила, как пришли Максим и Сэргий, не на секунду не переставая ебашить молотком. Очнулась я только тогда, когда об пол загремели бутылки, выпавшие из пакета вновь прибывших. Я подняла злобное ебло в ошметках мяса и перестала стучать. Все смотрели на меня.
- Что?- спросила я в наступившей гробовой тишине, - так будет бля с каждым! – и энергично тряхнула молотком, разбрызгивая красное месиво уже по лицам присутствующих. У Максима дернулся глаз, кто-то громко бзднул, а Женька заржала так, что в окнах зазвенели стекла, а со стены свалилась икона и упала в таз с отбитым мясом.
- Все крещенные – на выход! - прокомментировала Женька происходящее и дала Серёге подсрачника. – Иди полы мой, уродяга! Чай не на курорт прибыл.
- Что здесь происходит? – утирая лицо рукавом моего праздничного платья, спросил Максим.
- Еду готовим, - дыхнула я пивным перегаром.
- А сразу и не скажешь. Это твоя работа идиотская на тебя влияет,- от-метил Максим.
Это зря. За работу могу и прикопать.
- Знаешь чо?! – заорала я и со свистом махнула у него перед носом молотком. – Давай ты сам отобьешь 5 кило этой свинотины, которая умерла от старости и из нее сделали копальхем и продали, после чего мы положили ее в морозилку и забыли разморозить, а я посмотрю!
- Понятно. Я пойду наверное - Максим отшатнулся от молотка, прошел мимо меня бочком к холодильнику, взял пиво и ушел в зал, приговаривая: «Ебануцца можно, во попал» и косясь на меня и молоток. В зале Серега напидоривал полы, сочтя за лучшее не спорить с двумя пьяными бабами, которые и по трезвости адекватностью не отличались, и ворча: «Я тебе это припомню, блядёрва».
- Чо такое хулькопам? – спросила Женька.
- Чо???
- Хулькопам, говорю, чо это за эпидерсия такая?
- Копальхем.
- Ага, вот это чо это такое?
- Обычай коренных ненецких народов. Убивать оленя, запихивать его в болото, дожидаться, пока он протухнет, а потом жрать это. – блеснула я эрудицией.
- Ща блевану. Я знала, что любопытство меня до добра не доведет. – не впечатлилась Женька. – Ну и срач у тебя в башке.
Вы не поверите, но к 9 вечера мы уже начали маяться бездельем, потому что все было готово и это даже можно было есть без риска отравиться. Как известно, когда коту делать нечего, он яйца моет, вот и мы с Евгенией решили заняться праздничным макияжем.
- Я тоже хочу смоки айз! - орала Женька, смачно харкая в тюбик с ту-шью и гремя баночками в косметичке, которая размерами больше напоминала походный чемодан без ручки и колес.
- А я вообще на хуй не похожа. - меланхолично растирая пальцем по роже тот самый смоки айз, огорченно вздохнула я.
- Ты не похожа?! Да ты вылитый!
- Ах ты короста полковая! Тогда хуй тебе на воротник в два оборота, а не мой крутой тональник, ходи с синей рожей. Хоть раз твоя форма совпадет с твоим содержанием.
- Ну и хер с тобой, жлобская твоя натура!
- Не орите, мы футбол смотрим! - вступили пацаны. Это была их трагическая ошибка. И они пожалели об этом. Мы с Женькой переглянулись и повернули на них головы с лицами частично изуродованными праздничным макияжем. Пацаны явно обосрались, но вида не подали. А с Евгенией мы проявили полную солидарность:
- Пошли нахуй, футболисты комнатные! Еще вы свои рыла свинячьи в нашу светскую беседу не совали, ну-ка пиздуйте нарезать колбАсы и нама-зывать Икры!
- Вы чо, вашу мамашу, совсем оборзели?! Только такие невменозники, как вы могут смотреть за два часа до Нового года футбол. Извращенцы! А ну бегом переключили нам на Ипполита, а то шишек вы еловых пожуете, а не яств наших заморских.
- Шишек пожевать безопаснее было бы. - очень тихо произнес Максим, а у меня отвалилась накладная ресница и упала в его бокал с пивом.
- Мнение баб никого не ебет! - выступил Серега, закрыв голову руками от летящего в него баллона с лаком для волос.
В итоге, не смотря на споры, препирательства и периодические драки за пульт, мы все же накрасились, да так, что мужики, посмотрев на нас, отставили пиво и молча выпили по стакану водки, не чокаясь и не сказав нам ни слова. Смирились, стало быть. Кроме того, мы с Евгенией, быстро потеряв интерес к Ипполиту и склокам, пошли на балкон взрывать хлопушки. Это мужики у нас суровые физики, а мы простые юристы, не утруждающиеся подсчетом скорости и направления ветра и поправки на это не делающие. Нас не смутило даже то, что при выходе на балкон, где отсутствовало остекление, ветер дул нам в ебла, откалывая большими плитами остатки тональника и смоки айза.
- Э, злопидоры! С Новым годом, йопта! – перевесившись через перила балкона, заорала Женька двум пьяным в сракотень чувакам. После чего, заржав, как дуры, мы отважно ебнули из хлопушек по этим самым чувакам. Ну, это мы так думали, что по ним. Встречный порыв ветра, подхватив ошметки блесток, равномерно распределил их по нашим хохочущим рожам и Женькиному балкону. Снизу донесся истерический хохот, не уступающий по силе тому, какой демонстрировали мы буквально секунду назад.
- Вы чо, ебанашки, застрелились тут? – с надеждой осведомился Серега, просунув голову на балкон. Снизу по-прежнему доносился хохот и свист. – Вы чо тут мужиков уже сняли каких-то?! Макс, иди сюда, бабы охуели в край!
- Это не мы. Это соседка снизу. - быстро спиздела я на ходу.
- Идите взрывать хлопушки, там две ваших остались. - отряхнув с лица последствия неумного использования новогоднего инвентаря, сказала Женька.
- Так ветер же встречный, все же сюда будет сыпаться. - пришедший на условный сигнал «бабы охуели» Максим, оглядев балкон и косясь на нас, оценивал масштабы трагедии, попутно понимая, что уже поздно, и превентивные меры бесполезны.
- Ну, и хуй с вами, ботаны сраные. – отпихнув Максима, Женька полезла в пакет за оставшимися хлопушками. – Вознаебнем на бис, камрад! И дала мне хлопушку. Нам терять уже было нечего, балкон был уже загажен: утром - пивом, вечером - блестками, а вот пацаны свалить с балкона не успели. Раздался грохот. Одежда мужиков стала напоминать концертное платье Кончиты Вурст, а весь квартал огласился нашим с Женькой тонким и мелодичным смехом (хотя на этот счет у соседей было иное мнение, и встретив Женьку через пару дней на лестнице, они поведали ей, что за несколько часов до Нового года какие-то мужики ржали как сивые кони на весь дом. Сопоставив время, Женька кивнула гривой, и давясь тем самым лошадиным смехом, дабы себя не выдать, сказала, что «тоже слышала этих идиотов» и припустила вниз по лестнице).
- Не всех ёбнутых война убила. - отплевываясь от блесток, медленно произнес Максим.
- Пьяница мать – горе в семье. - философски изрек Серега, выхватив у Женьки пустой корпус от хлопушки и замахнувшись им на нас. – Дать бы вам по горбу этими хлопушками! Детский сад «Дебилушка».
Зануды и дрочеры! - орали мы с Женькой, выталкивая мужиков с балкона и давясь от смеха.
- Хорошо, хоть правда не отпиздили. - затягиваясь сигаретой и закрывая балкон на швабру, ну из квартиры не открыли чтобы, сказала Женька.
- Да ладно! Они без нас сдохнут от скуки.
Курим. Ржем.
Все же игрища на неостекленном балконе в минус 20 возымели дейст-вие, поэтому мозг у нас прочистился от хмеля, мы стали спокойнее и серьезнее и принялись натягивать праздничные одёжи и накрывать на стол. До боя курантов мы дожили в полном адеквате, и даже, манерно отставив пальчик, выпили шампанского.
- Говно какое! – выпив бокал шампанского залпом, скривилась Женька, - Ленка, тащи вискарь и текилу, в жопу аристократию, остатки шампанского вылей нах. Господа! Жрём!
Второй раз никому предлагать не пришлось.
- А давайте играть в «Ерша». – предложил Максим, роясь в сумке.
- Ты чо водки принес? – оживился Серега.
- Я пиво с водкой мешать не буду. – заявила Женька. – Вы идиоты что ли? Полный холодильник вискаря, текилы и коньяка, а они собрались маргинальными напитками портить тонкое очарование прекрасного вечера, блять.
- Да успокойтесь. – вступила я, – это веселая алко-треш игра для пьяных рож. Надо тянуть карточки и выполнять задания, если не хочешь выполнять задание, то пьешь. А если выпадает карта с медведем, то все падают под стол. Кто последний, тот опять пьет. Выигрывает, то есть проигрывает самый ужравшийся.
- О! Вот это хорошая игра! – с энтузиазмом завопила Женька и, закусив текилу лаймом, швырнула кожуру в Серегу.
Стоит ли говорить, что сыграв пару конов и уложившись в два часа, мы с помощью этой игры упились до полусвинского состояния. Женька, читая карточку с заданием, орала, что на такую жесть она не готова и лучше выпьет. Я сильно подозревала ее в желании нажраться, потому что написать на любой номер идиотскую смс - это как два пальца обрыгать для человека, который падал с порога головой в железную мусорку, после чего его, вернее ее, тащили домой 3 километра по бездорожью, периодически развешивая тушку, не подающую признаки жизни, на чахлые кустарники, чтобы перекурить, после чего на утро Евгения обнаружила у себя под глазом фингал размером с лошадиную голову. Серега на все карточки с медведем заявлял, что под столом места мало и даже не порывался туда залезть, а щедро буторил в полулитровой эмалированной кружке вискарь с колой и, вопя «Я проиграл!», лихо опрокидывал содержимое кружки в себя, занюхивая Женькиной башкой. И только мы с Максимом не могли играть в поддавки и посрамиться, поэтому за эти два часа я пила текилу из пластикового тазика, где Женька стирает носки, со словом из трех букв, написанном у меня на лбу карандашом для бровей, а потом танцевала «Сексбомб» в пижаме и короне, которую сделала себе из куска алюминиевой фольги для запекания, Максим же в лицах разыгрывал пантомиму «пьяный летчик за штурвалом падающего самолета», нацепив на глаза аэрофлотовскую маску для сна, и «Иван Грозный убивает своего сына», отобрав у меня корону и ширяя мне в жопу вилкой, а потом менялся с Женькой одеждой и остаток пьянки просидел в леопардовом платье, а Женька присоединилась к моим порочным пляскам в фиолетовой рубашке-поло, достающей ей до середины жопы. Потом они фотографировались с Се-регой в стиле «раб и госпожа» с использованием подручных средств в виде сковородки-гриль, швабры и опять же моей короны. Завершающим аккордом нашей встречи в верхах стало то, что Серега выкинул литровую банку, полную окурков с Женькиного балкона, доказывая Максиму, что мы в матрице, наблевал Женьке в ее косметичку-чемодан и вырубился посреди дивана, утробно завывая во сне, а мы с Женькой нашли по телевизору дискотеку девяностых и трясли горбом до 5 утра, спотыкаясь об пустые бутылки и тазик, и завывая про «поцелуй меня туда, я упала из гнезда» и шлепая Максима по жопе, после чего обнаружили заблеванную косметичку, и до 6 утра я и Максим держали за все конечности Женьку, которая размахивала старой лыжей в сторону изредка шевелящегося Сереги и дико орала: «Обрыган и кончеплёт! Отпустите меня, дайте я ему въебу!» В итоге я, поскользнувшись на кожуре от лайма, с грохотом наебнулась в открытый шкаф, где на меня упал слоновьих размеров чемодан, и я потеряла контроль над Женькиными конечностями. Почувствовав ослабление противодействия, Женька отпихнула Максима, который присоединился ко мне и чемодану, чем довершил картину на-стигшего меня в шкафу пиздеца и апокалипсиса. Поскольку сознание я не утратила, до меня снаружи доносились звуки раздаваемых тумаков, сопровождаемых злобными причитаниями, крики отпизженного лыжей Сереги, а сверху на мне копошились Максим и чемодан. А дальше настала тьма и меня поглотила алкогольная бездна.
***
А-а-а-а-авэ-э-э-э-э Мари-и-и-и-ия-я-я-я-я-я-я! А-а-а-а-а! – доносилось до моего спутанного сознания издалека. Наверное, я все же подохла позорной смертью, торча из Женькиного шкафа нижней половиной туловища, и сейчас эти ироды в виде моих друзей хоронят меня в этом долбаном чемодане под эпичную музыку. Разлепив глаза и оглядевшись, я обнаружила себя лежащей на полуспущенном надувном матрасе в ногах у Максима, который был одет в Женькино платье, джинсы с расстёгнутой ширинкой и один носок, Серега лежал в обнимку с бутылкой пива, вторая его рука покоилась на Женькиной правой сиське, а Женька, смотря в потолок, беззвучно ржала, у дивана лежала елка и сломанные тонкие сигареты, на люстре висели красные стринги, пол был усыпан кожурой от лайма, солью и блестками, обои были забрызганы чем-то коричневым. Хотелось бы думать, что это кола, а не дерьмо.
- Я сдохла? – на всякий случай уточнила я, а Женька заржала в голос. Серега икнул, а его рука стала сползать с сиськи.
- Хуй тебе, не все так просто. – гаркнула Женька и закинула руку Сереги обратно на сиську. – Это нам привет от моих ебнутых соседей.
Лирическое отступление. Евгения является счастливой обладательницей больных на голову соседей не только сверху, но и сбоку. Ее соседка слева, просыпаясь по выходным в 8 часов утра, включала музыку, в то время как мы мучились похмельем (просто так мы у Женьки ночевать не оставались, мы просто под утро теряли у нее дома сознание
) и отсутствием у этой дуры музыкального вкуса, потому что слушать 5 раз подряд на полной громкости известную французскую песню Лары Фабиан «Жопеееееень» это еще то удовольствие. Утром 1 января (и попробуйте мне сказать, что полдень для 1 января - это не утро) соседка блеснула креативом и нашла в своих застарелых бобинах запись Аве Марии.
Бля-я-я-я-я-я-я-я. – заскрипел Максим, продирая глаза. – Дай пива.
И пнул ногой Серегу.
- Пшел нах. – последовал ответ.
- Не борзей, фонтан «Блюющий мальчик»! Ты сейчас в Летуаль по-едешь, восстанавливать содержимое моей косметички! – заорала Женька и дала Сереге слабого подсрачника, от которого он свалился на полуспущенный матрац вместе с бутылкой пива. Меня подбросило в воздух, и я опять рухнула у подножья шкафа.
- От дерьмо... – меланхолично заметила Женька, наблюдая за моими попытками подняться с пола.
- Разложенцы и маргиналы. – беззлобно произнесла я и побрела на кухню, потирая то спину, то сраку, отбитые в битве со шкафом, чемоданом и Максимом, и почесываясь. Из комнаты доносились перебранки из-за пачки активированного угля, а я обнаружила на кухне еду и несколько бутылок алкоголя различной крепости, а также клочья своих волос, висящих на ручках кухонного гарнитура и почему-то мой сапог. Сожрав горсть таблеток, я решила, что могу пожертвовать еще одним днем своей неповторимой жизни.
- Вставайте, нелюди. Давайте стол ставить. У нас есть вискарь и ликер.
- Где?! – вскочила Женька и, наступив попутно на Серегу, ебнулась поперек матраса, вставая, наступила на Максима и понеслась на кухню, где глотнув таблеточек также стала солидарна со мной в желании угробить еще день и собственную печень.
- Ну, что, вонючки мрачные, с Новым годом! – подняла Женька бокал с вискарем, в котором плавала таблетка шипучего аспирина.
Это были последние отчетливые воспоминания о 1 января. Все осталь-ное я помню вспышками в режиме двадцать пятого кадра: мы, сбившись в кучу на диване делаем селфи с ёлкой, не поднимая ее с пола, спустив матрац наполовину, подбрасываем друг друга, запрыгнув на противоположную сторону, я и Женька съезжаем на жопах по ступенькам магазина, подняв над головой руки, занятые бутылками и орем: «Все бабы, как бабы-ы-ы-ы-ы-ы, а моя боги-и-и-и-и-иня, хуем на заборе-е-е-е-е-е пишу ее имя-я-я-я-я-я», Женька танцует адские танцы с элементами насильственных действий сексуального характера с Серегой, а я тереблю Максима за нательную растительность и ору: «Раздевайся!», я стою на балконе и прикуриваю сигарету, торчащую у меня из носа, мы с Женькой орем ползающим в коридоре мужикам «Идите за пивом!»…
Очнулась я, когда было тихо и светло с уверенностью, что я больше никогда не буду пить. Максим дергал меня за ногу и говорил, что нас ждет такси. Женька с засохшим салатом из морской капусты в волосах подметала пол, хотя это больше напоминало работу грузового экскаватора на городской свалке. Прислонив меня к двери, Максим застегивал на мне куртку, а я беспрестанно икала. Сереги в квартире не было.
- Ну, мы пошли. – сказал Максим, держа одной рукой меня за шиворот, а второй вытаскивая дюжину гремящих пакетов с мусором.
- Ага. Не прощаемся. Рождество скоро. А там и до 23 февраля и 8 марта рукой подать. – закрывая дверь произнесла Женька.
Я, позеленев, громко икнула. Створки лифта захлопнулись за нашими спинами.