krot™ : Конотопская битва. Правда и вымысел

Как тут выяснилось из разговоров с самостийниками «российская историография обходит эпизод т.н. «Конотопской битвы» полнейшим молчанием». Причем сей замечательный вывод делается на основании знакомства с ЕДИНСТВЕННЫМ и отнюдь не претендующим на всеобхватность учебником по Российской истории (простейшая мысль о том, что в этом конспективном издании редколлегия попросту могла не уместится в регламентированный объем почему то в голову этим людям не приходит). Берусь развенчать это вредное заблуждение.
Итак, Конотопская битва… По правилам хорошего тона следует прежде чем разбирать очередное вранье познакомить людей с мнением противоположной стороны. Что же пишут о Конотопской битве «украинские историки»?
«событие постоянно окруженное атмосферой благодарной памяти потомков», "самое большое в Европе военное поражение","30 тысяч московских трупов устлали конотопские поля” (запомните эту цифру, мы к ней еще вернемся) пишут Мыкола Аркас и Дмытро Дорошенко, “Под Конотопом царское войско потерпело одно из самых страшных в своей истории поражений( Орест Субтельный).
Короче, если суммировать все это, то получится событие чуть ли не масштаба Бородина или Куликовской битвы. На самом же деле, как и большинство остальных незалежных мифов данная история мягко говоря преувеличена и переврана. Так что же произошло под Конотопом? Для того, чтобы понять это надо вернутся немного назад в 1657 год, к началу периода в истории Малороссии известному как «Руина», когда умирающий Богдан Хмельницкий делает своим переемником своего сына Юрия, человека мягко выражаясь не самых выдающихся качеств, посему довольно быстро оттертого в сторону, а место гетмана занял «великий герой Украины» Иван Выговский. На этом персонаже стоит остановится немного поподробней, поскольку вместе со своим верным подражателем Мазепой Выговский представляет из себя именно тот вид «героя», какой и заслуживают самостийники – платного агента всех, кого только можно, с постоянной жаждой урвать как можно больше для себя, мало заботясь обо всех остальных.
Выговский происходил из волынской шляхты и, если не был полностью окатоличен, то во всяком случае сильно ополячен. Он был воспитан иезуитами и на социальные порядки воспринял взгляды польской шляхты. Эти взгляды совсем не соответствовали настроениям казаков.
В начале восстания Хмельницкого. Выговский служил в польских войсках, сражавшихся против казаков, но уже в 1648 г. попал к ним в плен и сумел не только уцелеть, но быстро втерся в доверие к самому Хмельницкому, сделал в казачьем войске блестящую карьеру и к моменту смерти Хмельницкого был уже Генеральным Писарем, т. е. одним из ближайших сотрудников гетмана.
Не глупый, ловкий, пронырливый и искательный, он еще при жизни Хмельницкого пошел по пути двурушничества, играл одновременно (не без выгоды для себя) на две карты: на Москву и на Варшаву. Даже Грушевский пишет об этом двурушничестве, стыдливо называя его правда „тонкой дипломатией", и говорит о вероломстве Выговского “более ловкий, чем талантливый»
Каковы были подлинные намерения Выговского, показал Гадячский договор, но факт получения денег за доверительные сообщения по одному и тому же вопросу и от русских, и от поляков неоспорим, ибо это потверждают документы и московских, и варшавских архивов. Установлено также и получение Выговским жалованных грамот на крупные имения населенные крестьянами, и от русского царя, и от польского короля. Надеюсь портрет «борца за независимость Украины начинает обрисовываться»? Дальше больше.
Став гетманом и поклявшись всем, что только есть святого в верности русскому царю, Выговский начинает постепенно окружать себя отрядами наемников из числа немцев и поляков, вполне справедливо недоверяя казакам. Эти наемные силы должны были служить ему в будущем средством держать в подчинении буйную и недисциплинированную массу казаков.
Его приготовления не остались незамеченными казацкой страшиной, верной клятве верности Русскому царю. Полтавский полковник Мартын Пушкарь и запорожский кошевой Барабаш неоднократно доносили в Москву о подозрительных действиях и намерениях Выговского, но Москва не предприняла никаких мер и по-прежнему верила в лояльность Выговского. Однако не разрешила ему расправиться со своими противниками, чего тот усиленно добивался, прося для этого русской помощи.
Далее в среде незалежной историографии стыдливо замалчивается тот факт, что Выговский никогда не был гетманом всей Малороссии, занчительная часть Левобережья его не признавала и открыто восстала против «всеурайнського гетьмана». Украинский историк Иван Крыпьякевыч пытается объяснить это тем, что массы, дескать, были недовольны «проводимой Выговским социальной политикой» (добра холопам желал, а они гады не оценили), однако главной причиной народных волнений были слухи о том, что поляк Выговский собирается вновь вернуть Украину под власть Речи Посполитой. По данным историка 18 века Александра Ригельмана, Выговский еще в 1657 году изложил свой план отторжения Малороссии от России в беседе с польским послом Казимиром Беневским, прибывшим на похороны Хмельницкого. Казаки тогда выгнали ненавистного поляка из Чигирина и чуть его не убили.
Далее, руководителей восстания против Выговского полтавского полковника Мартына Пушкаря и кошевого атамана запорожских казаков Якова Барабаша украинские историки обвиняют в том, что они начали восстание против «законного гетмана» якобы из-за подстрекательств Москвы. В феврале 1658 г. в Переяслав прибыл русский посол Богдан Хитрово. Он присутствовал на новой раде, где Выговский присягнул на верность Москве. Все же доказательства подстрекательской роли Москвы у незалежных писунов сводятся лишь к одному факту: на обратном пути Хитрово встретился с Пушкарем и подарил ему собольи меха.
Итак, Выговский, имея уже твердое обещание помощи от Польши и татар, решил действовать самостоятельно и в начале лета 1658 г. двинулся на Полтаву. При помощи наемных немецких войск и татар ему удалось разбить Пушкаря и пришедших к нему на помощь запорожцев и жестоко расправиться со своими политическими противниками. В награду за помощь Выговский дал татарам разрешение грабить и уводить в плен население ряда городов и местечек. Летописец об этом пишет: ,,даде на разграбление и пленение Гадяч, Миргород, Обухов, Веприк, Сорочинцы, Лютенки, Ковалевку, Бурки, Богочку..."
Итак, «патриот Украины» расплачивается со своими иностранными союзниками свободой собственных соплеменников, хотя какое Выговскому было дело до уведенными татарами в плен 50 тысяч человек, когда это делалось ради великих целей?
Почувствовав в себе силу, Выговский приступил к самой заветной своей мечте – возвращение Малороссии под власть польской шляхты. Именно об этой открытой измене Выговского - подписанного им Гадячского мирного договора с поляками, согласно которому Малороссия вновь возвращалась под власть Польши (6 (16) сентября 1658 г.) и начале боевых действий против России летописец Самойло Величко записал, что Выговский “откинулся до ляхов, наведши на украйну Малороссийскую великое злоключение, многий мятеж, кровопролитие и крайное разорение”.
Однако даже после этого Выговский не осмелился в открытую заявить об этом договоре, поскольку знал, что казаки разорвут его на части как только узнают о его статьях. Он надеялся на своих наемников, крымских татар бывших его союзниками и скорый подход польских войск, после чего можно было и не считаться с казаками.
Еще до подписания Гадячского договора брат Выговского Данило пытался выбить из Киева русский гарнизон Шереметева, но потерпел сокрушительное поражение. Сам Выговский поспешил на помощь, но был взят Шереметевым в плен. Гетман второй раз присягнул на верность России, обязуясь не воевать больше с царскими войсками, распустить свою армию и отправить татар в Крым. С сообщением о своей повинной Выговский отправил в Москву белоцерковского полковника Ивана Кравченко. Шереметев отпустил Выговского с миром. Об этом эпизоде у самостийных историков нельзя найти ни строчки, несмотря на то, что донесения Шереметьева находятся в открытом доступе ЦГАДА (Центральный государственный архив древних актов)
Вскоре после неудачи под Киевом Выговский предпринял наступление на войска князя Ромодановского, стоявшие на границе, но был отброшен. Отступая, Выговский разорял города и села. Он даже умудрился вторгнуться на Российскую территорию и пытался осадить городок Каменный. Впоследствии он оправдывался тем, что думал найти в этом городке свою гетманскую булаву, которую еще во время боев под Полтавой отбил у него Мартын Пушкарь.
И лишь после всех этих «художеств» в Москве, наконец, поверили в предательство Выговского. Он был объявлен изменником, и в ноябре 1658 г. под Варвой казаки, сохранившие верность России, избрали наказным (временным) гетманом Ивана Беспалого вместо Выговского.
История этого периода и без того чрезвычайно сложна для восприятия, но она к тому же постоянно запутывается недобросовестными историками, пытающимися выгородить гетмана-изменника. Так, например, автор “Истории русов”, этого талмуда украинских националистов, откуда они черпают большинство свидетельств (ничем более неподкрепленных) о «зверствах москалей на Украине», откровенно смешивает события 1658 и 1659 годов. А претендующий на высшую объективность и беспристрастность канадский ученый Орест Субтельный, допускает вовсе непростительное искажение. Он пишет о том, что еще во время переговоров в Гадяче, “150-тысячная армия Трубецкого оккупировала Украину”. Но выдающийся русский политический и военный деятель Алексей Никитич Трубецкой, который участвовал в 1654 г. в переговорах с Хмельницким об условиях вхождения Украины в состав России, а в 1656 г. отбил у шведов хорошо укрепленную крепость Юрьев (Тарту), все лето 1658 г., когда велись переговоры в Гадяче между Выговским и поляками, находился в Москве. В июле он вел переговоры с грузинским посольством. Известно, что в августе он пытался примирить поссорившихся тогда царя Алексия Михайловича и патриарха Никона.
Ошибка в полгода у Субтельного, вызвана чисто идеологическими соображениями. Понятно, что лучшего оправдания Выговского не найти: честный и порядочный Выговский пошел на союз с поляками лишь тогда, когда коварные москали уже оккупировали Украину. На самом же деле Трубецкой получил приказ с большим войском выступить на Украину лишь в январе 1659 г. За две недели внушительная армия (но вовсе не 150 тысяч) прошла пятьсот верст. Уже в начале февраля Трубецкой был у Путивля, крупнейшей пограничной крепости. Здесь к нему присоединились полки Ромодановского и казаки Ивана Беспалого.
19 апреля 1659 года эта армия начала продолжительную и очень неторопливую осаду Конотопа где закрепился сторонник Выговского Гуляницкий, в то время как сам гетман опасаясь со своим немногочисленным, оставшимся ему верным войском ушел в южные районы дожидаясь подкрепления от татар и поляков.
Многие историки незаслуженно обвиняют князя Трубецкого в том, что он вел осаду Конотопа крайне нерешительно, однако почему он так делал становится понятно после знакомства с его наказами войскам: “уговаривать черкас (так тогда называли малороссов), чтобы они в винах своих ему государю добили челом, а государь их пожалует по-прежнему”. И приказ войскам действовать “не хотя разлития крови Православных Христиан”. К слову «герой Украины» Выговский не только не останавливался пред пролитием крови единоверцев, но и охотно пользовался при этом помощью татар.
В конце июня ситуация заметно изменилась. На Крупич-поле встретились войска Выговского и крымского хана Мухаммед-Гирея. Хан, видимо, имея определенные представления относительно того, с кем имеет дело, потребовал, чтобы сам гетман и его старшина присягнули на верность татарам и поклялись, что будут сражаться с русскими. Многие из участников действа на Крупич-поле за пять лет до этого в Переяславе поклялись в прямо противоположном - присягнули на верность Московскому государю. Впрочем, присягать по два, три, а то и больше раз впоследствии станет здесь правилом.
Итак, вот тут мы подошли к самой сути проблемы, а именно столкновению наемников и казаков Выговского вкупе с татарами (доля казаков верных Выговскому в этом войске не превышала и 10% , что особенно занимательно, когда смотришь на картину «Разгром русских войск под Конотопом»)
Утром 29 июня 1659 г. отряды Выговского напали на русский лагерь возле Сосновской переправы под Конотопом. После короткого боя они начали беспорядочно отступать к реке. Вслед им бросилась дворянская конница под командованием князя Семена Пожарского, родственника освободителя России в начале 17 века. Эта часть русского войска никогда не отличалась особой дисциплиной. Кроме того, судя по всему, русское командование было введено в заблуждение кем-то из пленных относительно численности войск, подошедших к реке. Так или иначе, но по дворянскому войску в тыл ударила вся мощь крымско-татарского войска. Увязшие в речном песке кони не смогли развернуться.
Кровопролитие было ужасным. Разные источники называют разные цифры потерь: от пяти до тридцати (и даже пятидесяти) тысяч русских воинов полегло в этом бою.
Однако с налета уничтожить всю армию Трубецкого не удалось. Из укрепленного русского лагеря картечью ударили пушки, пешие солдатские полки открыли огонь из пищалей. Татарская атака захлебнулась.
Князь Пожарский, мужественно прикрывавший отступление своего отряда, был ранен и попал в плен. Представ перед торжествующим Выговским и Мухаммед-Гиреем, Пожарский бросил в лицо первому обвинение в измене, а второму - в вероломстве. Когда хан стал бахвалиться победой, князь плюнул ему в лицо. Взбешенный хан приказал отрубить русскому военачальнику голову.

Русский лагерь под Конотопом был фактически окружен татарской ордой и казаками Выговского. Трубецкой отдал приказ готовиться к прорыву через кольцо окружения. Военные историки полагают, что как раз в организации отхода и проявилось еще раз воинское искусство Алексея Трубецкого. До русской границы предстояло двигаться по открытой равнине, очень удобной для татарских налетов. Русская армия отступала “таборами”, в кольце обозных телег, которые, сомкнувшись, образовывали своего рода передвижные крепости. Из них солдаты ружейным и пушечным огнем отражали наскоки татар. Время от времени телеги размыкались, и дворянская конница выезжала из укреплений для рукопашной схватки с неприятелем.
Три долгих летних дня русское войско отступало к Путивлю. На реке Сейм были наведены мосты. Составленные полукругом телеги образовали предмостное укрепление, под прикрытием которого в полном порядке на правый (русский) берег отошли солдатские и рейтарские полки, дворянская конница, были переправлены все пушки и обозы. Армия была сохранена.
Выговский так и не решился штурмовать Путивль. Ему действительно не давали покоя лавры Сагайдачного и Михаила Дорошенко, он также как и они мечтал о походе на Москву. Но Россия в середине 17 века была уже не той, что в начале столетия, во время Великой Смуты. Выговский, как пишет Самовидец, “орду с козаками выслал в землю Московскую задля здобычи и ижбы пустошили”, а сам отошел к Гадячу, где укрепился верный Москве гарнизон во главе с казацким полковником Ефремовым. Отсюда, из-под Гадяча, Выговский послал польскому королю трофеи, взятые им под Конотопом: большое знамя, барабаны и пушки, чем еще раз подтвердил, кому он служит на самом деле.
Историки расходятся в оценке численности русский войск. Понятно, чем их больше, тем весомее кажутся успехи Выговского. Дмытро Дорошенко (1933) называет цифру “больше ста тысяч”, Орест Субтельный (1988) - упоминает 150 тысяч, а автор официальной версии в “Голосе Украины” (1995) Юрий Мыцык настаивает на 360 (скромно заметим, что численность окруженной в Курляндии немецкой группы армий «Север» в 1945 году составляла 250 тысяч). Он же доводит число убитых русских до 50 тысяч, хотя по русским источникам их было 5 тысяч, по украинским, еще в начале века - 20. С этого времени вроде бы новых документов не нашли, но уж очень хочется хотя бы посмертно еще раз насолить “москалям”. Интересно, что будут писать в следующем столетии?
Практически все украинские историки в связи с общей оценкой Конотопских событий цитируют - прямо или косвенно - Сергея Соловьева, который придавал большое значение проигранному Сосновскому бою. Он писал о том, что Алексей Михайлович собирался бежать за Волгу, что Москва спешно укреплялась, что никогда больше царь не был в состоянии собрать такое сильное войско.
Однако бесстрастный язык документов дворцовых разрядов свидетельствует: Московское государство было весьма далеко от разгрома. Как только стало известно о Конотопских событиях, в Калугу был отправлен гонец с приказом князю Юрию Долгорукому и князю Григорию Козловскому “собрався с ратными людьми, идти на помочь к боярину и воеводе князь Алексею Никитичу Трубецкому с товарищи на крымского хана и на изменника Ивашка Выговского”.
Но подмоги Трубецкому не потребовалось.

Крымская орда вместо того, чтобы идти в рискованный поход в Россию, начала грабить малороссийские города и села. Росло недовольство расположившимися в Чернигове, Нежине, Прилуках польских гарнизонах, посланных королем в помощь Выговскому. Сам Выговский после трех недель “стояния” у Гадяча так и не сумел выбить оттуда мужественно сражавшийся гарнизон, был вынужден с позором отступить.
Кошевой атаман запорожцев знаменитый Иван Сирко (запорожцы традиционно не поддерживали Выговского, к тому же они хорошо помнили прошлогоднюю расправу гетмана над их атаманом Яковом Барабашем, сохранившим верность Москве), напал вместе с донскими казаками на союзный Выговскому Крым. Якобы украинский патриот Грушевский с неодобрением именует этот поход малороссийских казаков “диверсией”.
Малороссийский народ был вынужден браться за оружие. Непрерывные стычки и столкновения превратили этот некогда цветущий край в пустыню. Сам Выговский писал польскому королю, что левобережные города “зарастают крапивой и окончательно уничтожены”. Современник-поляк описывал все происходящее как “страшное вавилонское столпотворение”: “Одно местечко воюет против другого, сын против отца, отец против сына”. Напомним, что кроме небольшого отряда Шереметева, блокированного в Киеве, других русских войск в тот момент в Малороссии не было. Трубецкой стоял на границе, под Путивлем.
На Левобережье началось открытое восстание против Выговского. По призыву переяславского полковника Тимофея Цецюры, народ расправился с поляками, расположившимися в левобережных городах. За один час было перебито пять полков. Их командир, соратник Выговского, Юрий Немирич, автор текста Гадячского договора, пытался бежать, но под Нежином был забит до смерти восставшим народом. На сторону восставших перешли авторитетнейшие казаки - соратники и родственники Богдана Хмельницкого Василий Золоторенко и Яков Сомко.
Из Нежина Цецюра отправил гонцов к Трубецкому в Путивль с призывом идти на помощь восставшим. Уже через короткое время армия Трубецкого торжественно вступала в Нежин.
В этом месте канадский историк Субтельный, ставший весьма популярным в последнее время, допускает еще одну ошибку, говоря, что Трубецкой прибыл на Украину с “новым войском”. Нет, это была все та же русская армия, якобы, уничтоженная под Конотопом два месяца тому назад.
В Запорожье Сирко с казаками провозгласили новым гетманом сына Богдана Хмельницкого Юрия. В сентябре под местечком Германовкой близ Белой Церкви друг против друга стали два войска - Выговского и Хмельницкого. Казаки решительно заявили, что не будут сражаться против Москвы. Выговский предпринял свою последнюю попытку спасти положение: его делегаты на Варшавском сейме, который ратифицировал Гадячский договор, Прокоп Верещака и Иван Сулима начали было зачитывать статьи договора с Польшей, но возмущенные казаки порубили их на куски. Сам гетман-изменник, как он сам позже признался, бежал “в одной сермяге” в Польшу, бросив в Чигирине собственную семью.
17 октября 1659 г. состоялась новая Переяславская рада, о которой редко пишут в популярных изданиях. Князь Алексей Трубецкой привел к присяге на верность русскому царю нового малороссийского гетмана Юрия Хмельницкого. Низложенный Выговский по требованию казаков выслал новому гетману булаву, знамя, печать и прочие признаки гетманской власти.
Самостийные псевдопатриоты тщательно замалчивают то, что малороссийский народ был категорически против Выговского. Когда 24 августа (любопытная дата) 1658 г. русский гарнизон Василия Шереметева под Киевом рассеял войска Выговского, пытавшиеся выбить русских из города, взятые в плен казаки признавались Шереметеву, что они “под Киев пришли по большой неволе; старшины де их высылали, бив, а иных и рубили”. Без наемников Выговский не правил бы ни единого дня. Польский посол Беневский писал о гетмане, что он, “заручившись допомогою татарского войска... задумал одними тиранскими способами заставить казаков покоряться, иначе бы не мог удержаться”. Даже вовсю выгораживавший Выговского историк Дмытро Дорошенко вынужден жаловаться, что крымский хан оставил Выговскому каких-то 2-3 тысячи татар, бросив его один на один с восставшим народом. (несчастный гетьман! Он так стремился сделать людей счастливыми, что даже не мог доверять соплеменникам)
Помимо этого поступка хана защитники Выговского выдвигают какие угодно причины, объясняющие причины неудач гетмана вплоть до признания того, что гетману просто шибко не повезло с народом. Мыкола Аркас возмущенно пишет о том, что “той народ i на крихту не мав полiтичного досвiду, щоб зрозумiти сучаснi обставини”. (действительно, пока из ополяченной Галиции не появились первые «ширны украйнцы» и не разъяснили всем остальным «как Нэньку любить», народное быдло никак не могло понять всю ту опасность которую им несли «клятые москали» и сколько добра сделали такие бескорыстные борцы с ними как Выговский и Мазепа. Характерно, кстати, что оба поляки). Практически никто из этих историков не желает признавать абсолютно неоспоримого факта: Малороссийский просто не хотел изменять Москве, народ был верен решениям Переяславской рады.
Когда Выговский угрожал восставшему против него Мартыну Пушкарю неблагословением киевского митрополита, Пушкарь ответил: “Неблагословение ваше пастырское должно пасть на главы изменников, приемлющих неверных царей, а мы признаем своим властелином одного только царя православного”. Беневский сообщал о настроениях запорожских казаков: “Запорожцы... хотят служить царю; послов, которых Выговский послал к хану, перехватили и утопили, а своих послов с письмами Выговского хану послали в Москву, предостерегаючи Москву царя, что Выговский изменяет царю”.
. Поляк Андрей Потоцкий доносил польскому королю: “Не соизвольте королевская милость ожидать для себя ничего доброго от здешнего края. Все жители западной стороны Днепра скоро будут московскими, ибо перетянет их восточная сторона”.
Сам Выговский прекрасно сознавал, что противостоит ему не просто Москва, не просто смутьяны, но значительная часть украинского народа. В феврале 1659 г на старшинской раде Правобережья в Чигирине Выговский “запевне видел разделившуюся на два” Малороссию, “едну при своей стороне, а другую при Безпалого зостаюючую”. И предложил, как пишет летописец Самойло Величко, “оружием военным непослушную себе сегобочную Малороссию привести до соединения и единомыслия”.
Итак, резюмируя все выизложенное – временная тактическая победа Выговского, давшаяся ему исключительно при помощи татар и наемников, которая не смогла уничтожить русско-казацкое войско (хотя и значительно его потрепала), обернулась, в результате стратегическим поражением гетмана-предателя – Русско-казацкое войско ему уничтожить не удалось, после оглашения Гадячского договора от него отвернулись те последние казаки, которые были верны ему. А символический итог Второй Переяславской Рады еще раз показал под чьей властью желал находится народ Малороссии
Показательна дальнейшая судьба участников Конотопских событий. Выговский через пять лет после этого будет обвинен своими хозяевами поляками в измене и будет расстрелян. Полковник Гуляницкий, защищавший Конотоп от войск Трубецкого, также будет арестован поляками и заключен в Мариенбургскую крепость. его дальнейшая судьба неизвестна.
Армию Алексея Трубецкого 7 декабря 1659 г. торжественно встретят в Москве. 23 февраля следующего года в Золотой палате Кремля Трубецкой примет высшие знаки царской милости. Конотопская неудача будет забыта. В бурной биографии выдающегося военного и политического деятеля России будет еще одна - пожалуй, самая важная страница - в 1672 г. Алексей Никитич Трубецкой станет крестным отцом будущего императора российского Петра Великого.