Екатерина Иванова : О вреде предубеждений и пользе креативного мышления (на конкурс)

Было это давно. Очень давно. Меня еще не было на свете, но судя по всему я была уже в процессе делания. А вот моя сестра Наташка к этому времени уже благополучно родилась и прожила на свете целых 4 года. Рассказ про нее, мою бабушку и соседского мальчика Ваську, вылеченного от немоты всего лишь одним словом "хуй".

Итак, сестру Наташку на целое лето прятали от забот с ней в деревне у бабушки Шуры. Честно говоря, не знаю, все ли колхозники от трудностей своей каторжной жизни ругались матом, но моя бабушка без него ни вил с навозом не поднимала, ни малинку с куста не срывала, ни с внуками не общалась. Знатная была матершинница и в деревне за сей факт знали.

В Наташкину песочницу с другого конца деревни ежедневно наведывался местный "перец" Васька, 5 лет от роду, немой от рождения. Хотя и не глухой при этом, да. С ним никто не хотел играть, а с Наташкой у них как-то вот срослось; и в результате они так вдвоем и паслись у бабушки Шуры целыми днями, пока родители Васьки с работы не приезжали. Мать Ваську, конечно, пыталась лечить; возила "в город к дохтуру", но безрезультатно. Доктор, узнав, что у Васьки в роду была глухонемая пятая вода на киселе прабабка, поставил безотрадный диагноз: "генетика, глухо", помыл руки и забыл как звали, а мать поверила и на Васькино лечение забила.

Бабушка Шура целыми днями трудилась в родном советском колхозе и до Наташки с Васькой внимание ее не доходило вовсе, разве что кормежка, это оно конечно. И вот как-то раз, загнав обоих "обременителей" за стол есть кашу, бабушка затормозила свой вечный бег "по-хозяйству", села напротив жующих и о чем-то таком подумала. Может о поедаемой каше, может о несправедливом устройстве мироздания, не знаю, да и о том уже никто не узнает. Но то, что бабушка ни с гулькин клюв не знала о науке генетике и прочих философиях, зуб даю. Четыре класса сельской школы- это четыре класса сельской школы.

"Вась, а Вась, а чего ты все время молчишь?" - начала свое эмпирическое познание мира бабушка. "Это ж так просто... говорить, делов-то". Васька насупился, покраснел и кашу жевать перестал. Но бабушку заклинило. Она вышла на середину комнаты, аккурат перед замеревшей мелюзгой и начала процесс обучения. "Вот смотри, Вась, как надо делать" - бабушка комментировала свои пассы. "Поднимаешь руку вверх, вдыхаешь воздух, опускаешь руку резко вниз и говоришь... хуй!!". Васька почти исчез под столом; от проявленного к нему такого активного внимания он вжался в свою кашу, продолжая упорно молчать. "Вася...ну смотри как просто....рука, воздух, резко вниз и...хуй, хуй, хуй!!". На третьей или четвертой попытке бабушка сдалась, послала ни в чем не повинного Ваську в жопу и ушла облагораживать огород.

Хоть и банально, но вечерело)). Васька ушел домой так и не вылечившись. Бабушка сидела на лавочке (самый распространенный и доступный вид отдыха в деревне, между прочим), когда услышала нарастающий подозрительный гул с противоположной стороны деревни. Гул приближался и стал различимым в виде отдельных матерных фраз и о, ужас, бабушкиного имени в совокупности. "Шурка, блядь, знаю что это ты" - наконец различила бабушка угрозу одновременно с видом летящей на всех поднятых "грот и стакселях" Нинки - матери немого Васьки. За Нинкой, как водится в таких деревенских реалити-шоу, подтягивалась толпа скучающих колхозников, собственно, и создающих шум в партере, услышанный бабушкой задолго до его приближения.

Нинка неслась, размахивая над головой какой-то странной тряпкой, подобно пионеру-герою, спасающему красноармейский поезд от проезда по разрушенным рельсам. Когда поезд был остановлен, диспозиция в изложении Нинки оказалась следующей. Ее сын Васька весь вечер был каким-то "подозрительным". Дождавшись, когда вся семья собралась за столом, он вышел на середину и став в позу "цыганочка с выходом"....поднял руку, вздохнул, резко опустил руку и СКАЗАЛ...(догадались?)...конечно, хуй! А дальше уже без поднятия рук и вздохов перед ошеломленной публикой волшебная мантра повторялась Васьком "цельный час".

Итог. Тряпка, которой Нинка придавала себе ускорение при беге по деревне, оказалась отрезом на платье, на радостях врученный бабушке за шаманство. А Васька с тех пор выучил много других слов и вообще, перестал быть немым.