завтрашний рейс : Муравьи (на конкурс)

Горящая пластмасса лилась на землю шипящими очередями. Муравьи, которым сегодня не повезло, сгорали заживо сотнями. Или тысячами. Нам было все равно. С горящей пластмассой на палках мы чувствовали себя богами. Я и мой закадычный друг Сашка, по прозвищу Буба.
Буба. Старше меня на два года. Ему уже четырнадцать и я безропотно принимал его командование в нашем маленьком отряде мессершмиттов. Мессеры! Так мы гордо называли себя. Мы внезапно появлялись из ниоткуда и выжигали несчастных муравьев. Сначала отрезая им подступы к муравейнику, а потом и сам муравейник подвергался массированному авиаудару и отправлялся в небытие под пластмассовым напалмом. Божья кара лилась на обреченных под наш веселый гогот и подражание пулеметным очередям.
- Тащи патроны! Вон их сколько!

Настя. Настенька. В свои шестнадцать я робко ухаживал за ней. Я боготворил это создание с большими голубыми глазами. Немного удивленными, лукавыми и по-детски наивными. Она любила белое. Это определенно ее цвет. Цвет чистоты. Из-за нее я впервые подрался с тем, с кем не был заранее уверен в победе. Из-за нее я не спал ночей, а днем тащился к ее школе, наплевав на свои дела, и провожал домой. Первая настоящая любовь. Как первый снег. Если из первого снега катать комки, то осенняя грязная листва, прилипшая к ним, напомнит о том, что мир обманчиво бел. И выпавший первый снег всего лишь иллюзия маленького счастья. Один из оттенков серого. Бесконечного серого.
- Давай теперь ты, - Буба с трудом застегнул джинсы и выжидающе смотрел на меня, пошатываясь от действия выпитого нами одеколона.
- Не могу, - единственное, что смог выдавить из себя.
Я сидел на бетонном полу строящегося производственного здания. Я плохо соображал. На грязном дощатом столе, расплескав по нему волосы, лежала моя Настенька, свесив обнаженные ноги вниз. Белая рваная блузка вся в крови. После ударов кулаком пухлые губы моего божества стали единым черным пятном. Поднявшись на ноги, я никак не мог сфокусировать взгляд на ее лице. Странно. Сейчас то, что я боготворил, было похоже на дохлую, второпях препарированную лягушку. Мне стало смешно. Мы забросали тело землей и огрызками гранитного бетона в ближайшем котловане.
Домой несколько раз приезжали менты.
- Отстаньте, ироды! - кричала на них мать, - вы на него-то посмотрите, он не говорит ни с кем уже месяц.
Я ни с кем не разговаривал почти полгода. Только «Да» и «Нет» по жизненно важным вопросам. И больше никогда не любил. Все мои женщины в последующем были похожи на препарированных дохлых лягушек. Холодных и бестолковых.

Больше всего мы ненавидели красных муравьев. Мы ходили в разведку в лесной парк и специально их выискивали. Задача на день. Подчас непосильная.
- Ааа!!! Партизанен! - и мы с визгами лупили краснопузых молотками. И так же весело сжигали их в муравьином аду. И шли спать. В тепло и уют. С поцелуем ласковой мамы. С поцелуем лучшему во всем мире сыну.

- Брат, просто встреть его на вокзале и все. Человеку некуда приткнуться, а я приеду только завтра. Нормальный парень, хоть и хохол, - Буба булькал в трубку, скороговоркой вальсируя на последнем рубле баланса.
Хохол вышел на перрон с баулом и радостно махал мне, узнав по красной бейсболке. Я протянул ему руку, но встретил лицом теплый асфальт, благодаря усердию гээнкашника. В свои двадцать пять мне казалось, что семь лет на зоне за мешок соломы с братской Украины не так уж и много. После тридцати вся жизнь впереди. Вся жизнь. И пять лет анабиоза в ожидании УДО. Муха в хрупком янтаре. Пулеметная очередь из одних и тех же дней. Как горящая пластмасса. Кап - кап... Лето и зима - вся разница. Буба раз в полгода загонял «дачку» - блок ЛД. Курить я бросил в тюрьме.

За месяц трудов нам казалось, что мы выжгли в округе все муравейники. Но муравьи упрямый народец. Они создавали свои дома быстрее летящей на них кары. Кары за их существование. Как вида.

- А ты мне даже куреху не подогнал ни разу, - Буба сидел у меня на кухне и медленно дымил чем-то противным и крепким. Кивнув на висящие ползунки, небрежно спросил, - Давно женился?
- Пару лет.
- Дети это хорошо. Это фундамент в жизни. Крестить надумаете — в крестные позовешь.
- Ты в Бога уверовал?
- Пока катался, на верочку упал. Зацепило.
- Не позову. Даже если и будем крестить. Никотин по стенам не вешай, дыми на балконе.
Мы вышли на балкон. Тихий задний двор в спальном районе. Чуть дальше парковая зона. На детских качелях сидят двое мальчишек с гаджетами в руках, пялясь в них безотрывно.
-Вот придурки, - Буба презрительно сплюнул вниз, - Так и просидят в своих интернетах всю жизнь и вырастут кретинами. Не то что мы в свое время!
Мы помолчали минуты три, вспоминая каждый свое. А может и наше.
- Пойдем в парк, я хочу показать тебе кое-что.

- Ха! Муравейник! Ты же к нему меня вел? Вот это да. Метра полтора высота. Мы мессеры! Помнишь?
- Помню, - я достал из-за спины молоток и резко ударил друга детства по голове. Я бил его по черепу, пока не понял, что луплю по каше из теплых мозгов и сырой земли. Достал его сигареты и аккуратно положил тело на муравейник. Впервые за последние двенадцать лет закурил. Муравьи в панике тысячами носились по остаткам главного мессера. Сбитого мессера! Я курил и хохотал. Сквозь слезы и кашель. Это смешнее, чем вид дохлой препарированной лягушки. И смешнее комка из первого снега с гнилой листвой. Хотя, ожившая в капле тысячелетнего янтаря муха в своих потугах впорхнуть в бесконечную серость, смешна не менее. Зима, лето. Кап - кап...