вионор меретуков : Главный герой оппонирует И.В.Сталину

- Пройдет какое-то время, и все будут говорить, что в семнадцатом году свершилась Великая Октябрьская революция, а вовсе не произошла октябрьская катастрофа, как сейчас говорите вы.

Революцию, к вашему сведению, с восторгом встретила и передовая часть русской интеллигенции и широкие массы рабочих и крестьян, доведенных до последней черты непосильным трудом на эксплуататоров – помещиков и капиталистов.

…Я незаметно посмотрел на часы. Мы беседовали уже три часа. А Сталин все говорил:

- Первая мировая, эта страшная бойня, унесшая миллионы жизней по обе стороны фронта, переполнила чашу народного терпения, и революция стала просто неизбежной.

И потом, всем надоело видеть на троне императора, царя Николая II, не блиставшего, мягко говоря, умом и добродетелью.

Он был примитивен, этот обожатель Мариинских шлюх, как какой-нибудь заурядный коллежский асессор.

Открою вам секрет, Николай был по-детски наивен и глуп. Не удивлюсь, если когда-нибудь станет известно, что он всю жизнь ходил под себя.

Русская Православная церковь, эта насквозь продажная и изолгавшаяся организация, которую я в свое время приручал с помощью кнута и пряника, недавно канонизировала Николашку, сделав святым человека, повинного, пусть и неосознанно, в позоре и гибели Российской империи.

Как можно канонизировать царя, которого сам народ прозвал «Кровавым»?! Смех, да и только!

Похоже, церковные иерархи, принявшие такое решение, были не в своем уме.

Самого Николая оправдывает лишь то, что жил он в ирреальном мире – мире фантазий, догадок, утопий, гаданий на кофейной гуще, он существовал в мире химер и туманных иллюзий, в мире, где царили спириты, привидения и лично Гришка Распутин, кстати, весьма предприимчивый и от природы одаренный мошенник.

Из всей тупоголовой камарильи, окружавшей полоумного императора, этот презабавный проходимец, пожалуй, единственный, кто достоин упоминания в истории. Яркая, неординарная личность на фоне тривиальности, ограниченности и вульгарности, – всего того, что было свойственно вырождавшемуся классу аристократии. Вы согласны?

— Пожалуй, да.

— Наконец-то! Царь, живя в далеком от реальной жизни мире, созданном им самим и его приближенными, практически не ведал, что творил. Не понимаю, как у современных церковников хватило духу назвать святым человека патологически равнодушного к чужим жизням, чужим судьбам, чужим страданиям? Разве я не прав?

— Умеете вы убеждать, с вами нужно держать ухо востро!

— Николай по своей природе был холоден, как черепаха. Ему было скучно жить, да он и не понимал, что это такое – жить.

Почитайте его дневники. Какое убожество мыслей, если то, что он записывал своей царственной рукой, вообще можно назвать мыслями! Он жил по схеме: ешьте меня мухи, мухи с комарами.

В то время, когда на полях Империалистической войны гибли миллионы его подданных, он скрупулезно, по-немецки пунктуально, записывал, как он провел тот или иной день и что он, российский император, успел совершить полезного, знаменательного и великого.

И выясняется, что дни свои царь проводил удивительно убого и однообразно: один день от другого у него отличался количеством выигранных у царедворцев или родственников карточных партий, числом выкуренных папирос, выпитых чашек чая и подстреленных ворон в царскосельском парке. Последнему занятию он, похоже, предавался с некоторой долей страсти, если слово «страсть» не приходит в противоречие с его абсолютно бесстрастной натурой.

Какой нафталинной тоской и безысходной скукой веет от его дневниковых записей! Ему было скучно жить, и он плохо осознавал себя в действительном мире. Воплощенная посредственность, серая, ничтожная фигура, по воле слепого случая вознесенная на вершину власти, – вот что такое царь Николай Александрович.

Если бы он был простым смертным, сердобольные родственники непременно засадили бы его в психиатрическую лечебницу. Там, среди таких же ненормальных, он чувствовал бы себя комфортно.

Уверен, что, лишив его жизни, мы не слишком его огорчили, мы проявили истинно христианское милосердие, освободив царя от утомительной необходимости думать и принимать с таким трудом дававшиеся ему решения.

По сути, мы избавили его от альтернативы «жить или умереть», мы тяжкое и неблагодарное бремя выбора взяли на себя, и он на том свете должен быть нам благодарен. Ему было на все наплевать. Абсолютно на все. И на себя в том числе.

— С царем ясно. Прикончили вы его, бедолагу... А дети? Вы же и детей расстреляли!.. Они-то в чем повинны?..

— Это все Ильич. Жестокий и мстительный человек! Не мог царям простить смерть брата. Вот и решил их всех... под корень…

(Фрагмент романа «13 пуля»)