Припадок спокойствия : Про Петьку и Василия Ивановича

Умостив обтянутый галифе зад, на деревянную скамейку рядом с покосившемся домом, Василий Иванович тихо попукивал, и бубнил в усы песню, в которой сочетались браком любовь, комсомол и весна. При этом он водил бруском по лезвию старой кавалерийской шашки, которую холил, словно любимого Чечика, который издох, и уже давно. Ещё Иванович самодовольно улыбался, и прохожему могло показаться, что он наебал весь мир, но это было не так. Солнце медленно опускалось за границею небольшого садика, прижатого ко двору, и разливало по округе багряную жидкость, которая плюхалась на крыши домов, мешалась с зеленью листвы, и затекала в зрачки Василия Ивановича, когда он поднимал вверх оружие на вытянутой руке. Проведя взглядом по опасной изогнутой линии, Иванович довольно цокал языком, проверял подушечкой большого пальца лезвие на остроту, и опустив шашку, принимался за работу.

- Здоров Иванович! - громыхнуло у калитки.
Василий Иванович от неожиданности пукнул, и заморгал правым глазом.
- Петька! - с облегчением признал в возникшей фигуре бывшего оруженосца. - Каким ветром тебя занесло?
- Я по надобности, - приближаясь сказал Петр.
- Большой или маленькой? - подъебнул шеф.
- Вам бы только шутки шутить. А у меня вопрос.
- Вопрос говоришь? Ну садись, выкладывай, - Василий Иванович, воткнул шашку в землю, и ожидательно уставился на морду гостя.

Петр плюхнулся рядом, достал из кармана пачку "Беломора", открыл и щедро протянул Василию Ивановичу. Тот секунду полюбовавшись частоколом никотиновых патронов, взял одну папиросину, слегка размял её пальцами, понюхал, крякнул и сунул за себе ухо. Потом взял вторую, проделал те же манипуляции, и сунул за второе ухо. Третью он воткнул в рот, чиркнул спичкой и закурил. Рука снова было потянулась, но Петька быстро спрятал пачку.
Понимаешь Иванович, - начал Петр, и озабоченность вспыхнула на его веснушчатом лице, как сыпь при герпесе. - Тревожит меня моя семейная жизнь. Живем мы с Анкой, вроде хорошо. Она меня Петенькой называет, борщи варит, по субботам уборку делает, дрова колет, воду носит, огурчики из погреба по первому требованию к рюмке, на огороде у нас порядок, за коровой присмотреть напоминать не надо, в сельсовет на работу с семи до пяти ходит, меня любит, хоть даже и пьяного, в постели у меня с ней зашибись, ты не думай, раз в месяц я железно, я как штык, я долг свой знаю. Но изменилось всё вот. Приполз я как-то с работы домой, усталый, икаю аж дом шатается, и прилег в сенях, чтобы не будить жену. Пожалел значит. И нет бы спал, да поди ж ты в тундру, не спалось мне. Может самогон слабый был, может закуска крепкая, не знаю. Ну значит, лежу я на полу, вымотанный как агроном в посевную, и смотрю через прищуренный глаз на месяц застывший в форточке. И вдруг вижу, осторожно переступает через меня моя козочка, и скачет во двор, сама в платье белом, горошковом, в том, что я из города ей привез. Потом слышу калитка стукнула. Я понятное дело рванул следом, но куда там, ползу и чувствую, не успеваю. Заметил только, свернула она туда, где твой дом стоит, Фурманова, да Проскурьевой. Хотя дура старая, наверняка уже спать к тому часу легла, напившись чаю.

Василий Иванович нетерпеливо заерзал галифе по лавке:
- Дальше то, что было?

- А дальше, мне стало горько, - продолжал Петька. - Так горько, что уснул я у калитки, а когда утром глаза открыл - хоп, я уже в спальне, раздетый до портков лежу, а на тумбочке стоит банка рассолу. Отхлебнул я его, мозг вернулся, и накатило на меня вчерашнее. Ах ты ж, думаю, курва полуночная, про мужа забыла? Ну погоди, щас я с тебя спрошу. Анка, кричу ей в комнату, а ну иди сюда! Она пришла, стоит глаза в пол. Признавайся с кем спуталась шалава подзаборная? Знаю, что ты по ночам сбегаешь, дрянная баба! Говорю это, а ревность меня так и раздирает изнутри когтями кошачьими. Отвечай говорю, кто он, а не то убью тебя, себя, его или разведусь, и сгинешь тогда без меня!

- А она что? - спросил Иванович, и кадык его нервно задергался.

- Она в слезы. На колени упала, руки мне целует. Говорит только не бросай меня Петенька, кормилец мой. А куда это ты ходишь по ночам, спрашиваю? Она поднялась на ноги, в глаза смотрит, и говорит - Петр, должна тебе признаться...

Василий Иванович подскочил и схватился за шашку.

- Каждую ночь, меня крадут инопланетяне, и используют как образец для изучения и узнавания земных женщин.

Василий Иванович осел, отложил шашку, и затянулся папиросою в дрожащих руках.

- Какие ещё инопланетяне, говорю? Зеленые отвечает, с рожками. Жители планеты Венера, что в галактике Альфа Центавра. Ты, говорит Петенька, не волнуйся, ничего неприличного они не предлагали, да и пенисов у них нет, одни только рожки. Какие ещё рожки, спрашиваю? Маленькие отвечает, совсем маленькие. И я успокоился, маленькие ведь вреда не наделают. И почувствовал я, отпускать меня стало, кулаки разжал, хмурость с лица вытер. Ладно говорю, ходи, обучай иноземцев, но чтобы к двум часам домой, без задержек. Спасибо, говорит, а то я привыкла уже, наставлять братьев по разуму, хочется им, нужные навыки привить. Вот, теперь вопрос, Василий Иванович, как думаешь, инопланетяне существуют, или она к кому-то ебаться бегает?

- Петька, ревность - страшная сила. Она заставляет подозревать друзей и хуже того соседей, выключает в голове здравый смысл и толкает на идиотские поступки, но это всё блажь Петька, это всё блажь. Кхе-кхе... Нет, к Фурманову она точно не бегает. У Фурманова простатит. Он мне давеча жаловался, что эрекцию пятый месяц ждет, а доктор вместо того, чтобы лекарств понавыписывать, норовит ему в жопу палец сунуть. Но Фурманов не дается, хотя про эрекцию конечно вспоминает с большой теплотою, но без надежды. Так что Петька, инопланетяне существуют, это я официально тебе заявляю!

У Петьки глаза вспыхнули радостью.

- Ну, Иванович, утешил! Два дня, понимаешь, сомнения грызли, как мышь зарплатную ведомость. Уж думал в академию письмо писать, узнать про человечков, но ты все как есть, по полочкам разложил. Камень с души снял! Спасибо!

И распрощавшись, Петька чухнул домой, а Василий Иванович, раскурил папиросу, и сделался мрачен. Это что ж это получается, думал он, Анка перед тем как ко мне прийти, успевает ещё с инопланетянами, пару раз мячиком перекинуться?

Схватив шашку, Василий Иванович набросился на беззащитную сирень, раскинувшуюся у забора. Он рубил и колол, слева и справа, и не останавливался до тех пор, пока не изрубил куст в мелкую щепу. Лишь после этого из листвы перестали самодовольно улыбаться противные зеленые рожи.