Рыбовод : Гиппократовы братаны

Вполне естественно назвать студенток медучилища «Гиппократовы невесты», поскольку они пребывают возле медицины, юны, и во многом девственны. Но как назвать мужчин, проходящих обучение в медучилище ? Не «Гиппократовыми женихами», ведь нет ? В этом, как мне кажется, было бы что-то искусственное. Поэтому пусть будут БРАТАНЫ.

Вообще, наличие мужчин в медучилище всегда представлялось мне неким феноменом. С раннего детства и по сей момент я убеждён (никто этого мне не объяснял, ведь это элементарная истина природы), что русскому мужчине должно начинать взрослую жизнь с чего-нибудь тяжелого, горячего и железного. Идеально: металлургический завод, электростанция или железная дорога. Особняком - армия, оригинально - флот. Попробовав себя в тяжелом и горячем, научившись получать результат «на зубах», можно уходить в менеджеры, вице-президенты корпораций, или в бригадиры на кладбище.

Однако, пребывая диалектиком, я, разумеется, вынужден признать право на существование определенных флуктуаций, отклонений от правильной линии. Например, наличие у мужчины жгучего желания стать врачом. Но для этого отнюдь не надо поступать в медучилище.

Поэтому, познакомившись с медуловскими девчонками, и начав их посещать по вечерам, я внимательно присматривался к медикам-парням, опасаясь обнаружить их неадекватность. Пацанов было мало, десятка два, не больше. И все они оказались вполне нормальны, поскольку своё пребывание в медуле заценивали как безусловно временное. Реально же временно там оказался только Дима Васильев, ставший моим другом по нынешнюю пору. О нём и рассказ.

Дима был старше однокурсниц. Несомненно, был ёбнут на всю голову в части медицинской карьеры. С детства он препарировал жаб, мышей, изучал их органы и сомы. Обладая гигантским запасом биоматериала, образовавшимся в результате вскрытий, жабами же частенько и питался. В шестом классе, придя в восторг от подвигов врачей Ренессанса, пытался эксгумировать человеческие захоронения (опять для анатомии), или ещё привить себе оспу.

Димин модус был вполне предметен, чего часто не скажешь о его ровесниках и ныне. Стремление вылечить Человека у Васильева, несомненно, присутствовало, однако просто подразумевалось как данность. Второй доминантой была жажда славы и карьеры. «Мне руки целовать будут !» - многократно говаривал мне Дима. Видимо, Васильев когда-то поглядел фильм, что-ли, в котором хирургу-спасителю кто-то целовал руки.

Проучившись (до училища) полтора года в Челябинском мединституте, Васильев был оттуда с треском вышиблен, и не по неуспеваемости, а по дисциплине. Причину отчисления Дима скрывал, однако, девочки-медички с ужасом в голосе рассказывали, что Димка в институте зверски и цинично обращался с трупами - учебными пособиями.

После отчисления он быстро поступил уже в Саратовский мединститут и сдуру стал там чемпионом по тяжелой атлетике. Поехав на всесоюзные соревнования мединститутов, был обнаружен тренером из своего предыдущего меда. Институты созвонились («Братан-ректор, к тебе затесался потрясающий мерзавец»), и Диму квалифицированно завалили на первой же сессии. Чтобы не загреметь по весне в армию, Дима и поступил в училище.

Я часто ему говорил, что хуй когда из него выйдет гениальный хирург, потому что он вырывает гирю весом 24 килограмма по 60 раз каждой рукой. А у хирургов пальцы должны быть как у скрипачей. Поднимание гирь отнюдь не способствует точности пальцев, я временами не то что паяльник (инструмент крайне деликатный) - авторучку не мог держать. Васильев посылал меня в пизду и продолжал поднимать гири, а всё потому, что я-то вырывал 70 раз. И то сказать - руки у него были не слабее моих, и мозоли на них были такие же, но уже тогда руки были всегда чистые. Как это у него получается - и сегодня для меня загадка.

Как-то, уже сдружившись, Дима рассказал мне истинную причину его первого вышибления из института. Как многие студенты, на втором курсе Васильев подрабатывал санитаром. Местом работы оказалось родильное отделение. В обязанности санитара, в том числе, входил сбор грудного молока у рожениц. Женщины сцеживали излишки молока, сливали их по бутылочкам, а санитар обходил с корзинкой свои палаты, забирал удой. Потом помещал этот запас в термостат, там в стерильности и при подходящей температуре молоко и хранилось до появления необходимости дополнительного кормления обделенных мамочками детей.

Эта функция санитаров считалась особо важной, ввиду дефицитности грудного молока. Его, ко всему прочему, больница за деньги поставляла и на кухни детского питания для младенцев всего города. Администрация больницы поощряла санитаров премией. Надо было ходить с бутылочками и нудеть над мамками, чтобы те сдавали излишки.

Работали по сменам, у Васильева был напарник - старшекурсник Гена. И вот в один момент партнеры обнаружили, что у них пропадает товарная продукция из термостата, что ведет к существенному снижению заработка. Термостаты у каждой пары были индивидуальные.

Гена, человек решительный, сразу сел в засаду ночью. Через пару часов он услышал странные звуки, взревел, включил свет… И обнаружил своего напарника Васильева, жующего батон по 18 копеек, и запивающего его женским молоком.

- Прости, очень кушать хочется… - лепетал Дима.
- Так что ж ты, сучара, именно наше молоко жрешь ! Брал бы из других термостатов !
- Гена, так ведь нехорошо воровать-то…

Подлый Гена донёс и в администрацию и в деканат. Васильева исключили.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * *

Как и предполагалось, Дима быстро распрощался с училищем и поступил в институт, потом стал врачом.

Много лет спустя мною было обнаружено, что история со сборщиком молока - это анекдот, кочующий по мединститутам как минимум с 50-х годов. Дима был с гневом допрошен, и сознался, сука, что истинной причиной исключения стало его жгучее желание поссать в неподходящее время в неподходящем месте. Время, к несчастью для Васильева, совпало со временем следования милицейского патруля. Фонтан перед обкомом партии, в который, собственно, Дима и ссал, был самым неподходящим местом для столь интимного занятия. Не сумев динамично закончить процесс и свалить, был повязан и запротоколирован. Впоследствии отчислен из рядов советских студентов, но оставлен в комсомоле…

Сейчас Васильев работает завотделением в областном ожоговом центре. Года два назад я видел очередь, небольшую, человек пять, но настоящую ОЧЕРЕДЬ женщин с детьми, которые построились вручать ему цветы и целовать руки.