мара : Таня

Танин домик, хотя и на главной улице, стоит особняком, хмуро обозревая темными окошками нарядный, говорливый поселок .
Летом Танин огород зарастает лебедой, снытью и лопухами, а плодовые деревья туго колотятся яблоками о зеленый забор.
Соседей Таня игнорирует, отворачивая лицо, случись им идти мимо неё. По улице бредёт, подволакивая ноги. Зимой – в колпаке грубой вязки, лыжном костюме и с палкой в руке, чтобы отбиваться от деревенских собак. В пестрой хламиде до пят – летом.
Жители поселка сходятся во мнении, что Таня – странная.
У неё никого нет, и поговаривают, что она – старая дева.
Таня работает акушеркой в родильном отделении местной амбулатории. Её часто можно видеть стоящей с задранной головой и раскинутыми в сторону руками на фоне восходящего солнца в просвете улицы, на самом узком её месте, где горбатая дорога идет резко вверх и вбок – глаза полузакрыты, губы шевелятся: так она разговаривает с солнцем и питается энергией космоса.
Потом идет в амбулаторию - принимать детей.

…Ночь. Таня крадется кромкой леса, вдоль соседского забора, одетая по случаю своего таинственного предприятия в мягкие валенки и пятнистую фуфайку. На руках - садовые рукавицы, карман фуфайки оттопырен, колпак надвинут низко на брови, ветви деревьев, цедя свет луны, гримируют её лицо морщинами и тенями.
Таня заранее высмотрела брешь в соседском заборе, наспех залатанную куском строительной сетки, загодя, на глаз, прикинула её высоту и на ощупь - податливость при надавливании сверху.
Несколько раз, накануне, незаметно прохаживаясь мимо, мысленно замахивалась и швыряла на участок… – вот тут, насчет метательного орудия, у неё были сомнения. На ум приходили обломки кирпичей, проросший картофель, куски шифера.
Остановилась на пустой бутылке из под водки.
Странное решение. Таня, вроде, непьющая. Беспечные латальщики забора – тоже.


”Мама, мама, смотри, что я нашла!” - закричит утром девочка в оранжевом пальтишке с вышитой уточкой, восторженно неся в вытянутой руке стеклянный трофей.
“ Фу, гадость, откуда это? “ – скажет мать, отнимет находку и станет задумчиво и брезгливо держать её двумя пальцами, не сразу найдясь, куда её определить.
Таня, конечно, будет исподволь следить за дальнейшими событиями из-за занавески. Из её чердачного окна, как на ладони, виден соседний участок: увитый девичьим виноградом коттедж красного кирпича, его хозяйка - черноволосая беременная женщина, дорожка, вымощенная плиткой в терракотово-серую шахматную клетку, пара корявых, но ухоженных яблонь, куст смородины, крашеные металлические воротца, угол недостроенного гаража, а под домом - собачья будка, с куском толя вместо дверки.
Не пройдет и нескольких минут, как Танин глаз выхватит заметное оживление у соседей: мужчина в шлепанцах, увлекаемый жестикулирующей дочкой, поспешно, двигая коленями врозь, сбегает с крыльца, а стоящая у гаража женщина растерянно и огорченно смотрит внутрь.
Затем все трое, в три погибели станут ходить вокруг стоящей там голубой машинки, криво осевшей на продырявленных шинах, при этом девочка потешно и преувеличено огорченно будет держаться обеими руками за свои круглые щеки.
Тут Таня, улыбнувшись всеми своими настоящими морщинами, тихо опустит занавеску. И не увидит, как женщина медленно выпрямится и тихо тронет мужа за локоть, поведя головой в сторону шевельнувшейся кисеи.


Но Тане нечего беспокоиться.
На бутылке, которую она запульнёт ночью в соседский двор - убедиться, что собаки нет во дворе – не останется отпечатков. Сетка, мелодично скрипнув и прогнувшись гамаком, легко перенесет Танин вес туда-обратно и примет исходное положение. А что до того короткого телефонного звонка, в сердцах сделанного однажды в адрес хозяйки кирпичного коттеджа - с угрозой облить машину кислотой, если не уймётся вечно скачущая и захлебывающаяся лаем собака ( на что Тане было извинительно сказано: “девочка так любит кидать ей мячик”) - свидетелей разговору нет…


Через день машинка уже будет бегать по поселку, возя мужчину в город, а женщину и девочку - в детский сад и магазин.
История огласки не получит: соседи - приезжие, восточных кровей люди – боязливые и, хотя улыбчивые и приветливые, живут тихо.
Язык держат за зубами.
Но собаку все-таки подвергнут аресту в будке, а полосатый мячик накажет себя сам, застряв под кустом смородины.
Девочка, краснея пальтишком, какое-то время будет смирно гулять, вскарабкавшись на перила крыльца.


Через несколько недель соседская собака скоропостижно и тихо околеет, отвернувшись мордой к стене и выставив в проем будки свою сгорбленную мохнатую спину.
Тане будет видно из окна, как женщина, тяжело присев на корточки возле, трогает её за бок, не умея вытащить наружу.
Вечером приедет из города муж и, как есть - в пальто и клетчатом кашпо - голыми руками станет ломать фанерную стенку, чтобы вызволить скрюченный окоченевший труп.


А Таню… Таню можно видеть, как и прежде, стоящей с задранной головой и раскинутыми в сторону руками на фоне встающего солнца, в просвете улицы, на самом узком её месте, где горбатая дорога идет резко вверх и вбок – глаза полузакрыты, губы шевелятся.
Тише, дети и собаки.
Таня разговаривает с солнцем.