Припадок спокойствия : Груши - яблоки

За спиною громыхнула входная дверь. Через открытое окно кухни на улицу понеслись проклятия деда, а следом мягкий бабушкин голос укорил:
- Ваня, ну сколько раз тебе говорить, придерживай двери.
- Извини бабушка, забыл.
- Решето, а не голова у мальчишки. Что ни положь, все вываливается! Кто из тебя только вырастет? - смеется бабушка.

Мне двенадцать. Рассматривая небольшой дворик бабушкиного дома, я ищу чем бы заняться. Я только что пообедал, и заряжен энергией как большая круглая батарейка в подаренном на день рождения фонарике. Мне срочно нужно что-то делать, безделье разряжает меня без пользы. Лето заканчивается, и нужно придумать что-то такое, о чем потом можно будет вспоминать весь длинный и нудный учебный год.

Во дворе растут три старые березы, стоит собачья конура. Дружок лежит внутри, высунув нос. Щурится на солнце. Он поел, и на его морде написано сытое довольство. Вряд ли он захочет поиграть. В углу стоит высокая старая груша, в зеленой листве маленькими желтыми лампочками горят плоды. На земле валяется их с десяток. Груши сладкие, вкусные. Можно поднять одну, и потерев о штаны съесть.

Интересно, кем я расту? До бабушкиных слов я не задумывался, что каждую секунду, каждый миг становлюсь кем то, о ком понятия пока не имею. Может я расту космонавтом? Или известным футболистом? Или военным? Но кем я точно не расту, так это слесарем ремонтного цеха "Сельхозтехники", как Юркин папаша. Юрка - мой приятель. У него грустные глаза оттого, что папашка его часто напивается, и лупит его и мать, и часто выгоняет их на улицу. Живут они в старом доме, которому наверное лет сто, на углу Красногвардейской. Дом этот обмазан глиной, и плохо выбелен. Я видел много таких выбеленных домишек, когда мы ездили на свадьбу к моему троюродному брату Толику в Кураховку. Толик мне очень понравился, хотя я видел его впервые в жизни. Он большой и шумный, и от него пахнет машинным маслом. Он тракторист, а его теперь уже жена Валя - доярка на ферме. Там много коров, и ей приходится рано вставать, когда ещё темно на улицах, и идти доить их в коровнике, но она нам не жаловалась и говорила, что давно привыкла. Свадьба у них была веселая, целых два дня. Я попробовал когда никто не видел самогона, и меня позже стошнило в крапиву за домом. Мне кажется что та поездка была очень давно, хотя случилась она прошлым летом. Интересно, как они сейчас живут? Этого мне, пока я снова к ним не поеду не узнать, зато я знаю как живет Юрка. Папаша частенько пропивает зарплату, а на мамину втроем прожить не просто, поэтому Юрка часто крутится на базарчике, перед хлебным магазином. Он стоит со старушками, и продает что-то из выращенного мамой на огороде, разложившись на газете расстеленной поверх перевернутого деревянного ящика. Чаще всего торгует яблоками. У них их много. Белый налив очень вкусный. Мой взгляд цепляется за лежащие на земле груши. О. у меня идея!

Пока я всё рассказываю бабушке, она молча качает головою, вытирая о полотенце мокрые руки, я оторвал её от мытья посуды, и мне непонятно, сердится она или нет. Однако дослушав, тоном не терпящим возражений она приказывает деду взять в руки плодосборник, нехитрое приспособление на длинной палке, и нарвать полную сетку груш. Дед ворчит, но исполняет.
- Гляди-ка чего малец придумал, - говорит ему бабушка, когда он вернувшись садится за кухонный стол. - Может пойдет по торговой части. В нашем роду торговцев ещё не было, всё врачи, учителя да столяры, - на последнем слове она с любовью смотрит на деда, и всплеснув руками добавляет. - Вот Нинка удивится то!

Почему моя мама должна удивляться тому, что я пойду продавать груши, мне не понятно, но бабушке виднее, она же её дочь.

Перед хлебным магазином привычная картина. Старушки торгующие помидорами, молодой картошкой, и всякой-разной зеленью, рядом маячит Юрка со своими яблоками. Он приветливо машет рукой, и удивленно таращится на сетку в моей руке.
- Зачем тебе столько груш?
- Продавать буду.
- Продавать? - недоверчиво тянет он, но я объясняю ему, что хочу заработать денег на кино и мороженное, и он согласно кивает, мол понял. Попросив подождать, исчезает за магазином, и возвращается с деревянным ящиком. Ставит рядом со своим.
- Держи прилавок.
- Спасибо.
Я выкладываю на ящик груши. Делаю три кучи по семь плодов в каждой. Юрка назначает им цену. Двадцать пять копеек за одну кучку. Такая же цена у его яблок. Он говорит, что так никому не будет обидно, товар ведь похожий. Стоим с видом рыбаков ожидающих поклевку, высматриваем покупателей. Если бы я был один, я бы сильно нервничал, а так мне нравится. Мы болтаем, глядим на дорогу по которой проносятся машины, шутим. Люди проходят мимо, изредка скользят глазами по моему ящику. Я пытаюсь поймать их взгляды, и когда ловлю себя на этом, чудовищно неловко себя чувствую. Мне кажется, я умоляю их подойти, чтобы я мог рассказать, какие это замечательно вкусные груши, как они заслуживают очереди покупателей, и конечно же щедрой оплаты. Но вместо этого я лишь провожаю спины. Наконец это происходит. Средних лет дама с буклей на голове останавливается передо мной, и строгим голосом спрашивает:
- Почем груши?
- Двадцать пять копеек.
- Дорого, - небрежно бросает она, срезав мою тонкую надежду, и переводит взгляд на Юркины яблоки.
- А яблоки почем?
- Двадцать, - говорит суетясь Юрка, хотя мы договорились продавать по одной цене.
- Беру.
Когда дама пересыпав в пакет плоды уходит удовлетворенная выгодной покупкой, Юрка поворачивается ко мне, и извиняющимся тоном говорит:
- Если бы я не сбавил цену, она бы вообще ни у кого ничего не купила.
- Но мы договорились.
- Извини, но дело есть дело.
- Ладно, - говорю я упавшим тоном, но виду что расстроен стараюсь не подавать. Его поступок напоминает предательство. А ещё приятель. Я незаметно стараюсь посмотреть на него, чтобы обнаружить те черты, которые не разглядел раньше, и которые могли бы свидетельствовать об этом его неожиданно проявившемся вероломстве, но ничего нового не нахожу. Юрка как Юрка. Стоит и хлопает ресницами. Через какое-то время я забываю о происшествии, и скоро мы с Юркой стоим как и прежде, болтаем, смотрим на машины. Ближайшие полчаса денег никому не приносят.
- Ещё придут, - утешает меня приятель. - Скоро закончится смена на заводе, вот тогда...
Это он говорил и раньше.
- Знаешь что, - говорю я Юрке. - Если хочешь, продавай мои груши вместе с яблоками, а половину вырученных за них денег заберешь себе.
Юрка заколебался, но сделав в уме пару вычислений, кивнул головой.
Я оставил ему сетку, и пошел домой к бабушке, чувствуя, что сделал правильно.

Когда я вернулся, бабушка жарила оладьи.
- Почему ты так быстро вернулся, и где груши? - спросила она, снимая со сковороды оладью деревянной лопаткой, и выкладывая передо мной на тарелку.
- Знаешь бабушка, не понравилось мне быть продавцом, - сказал я.
- Это почему же это?
- Потому, что торгуя можно растерять всех друзей.
- Настоящих друзей ни при каких обстоятельствах не потеряешь.
- Точно?
- Конечно, - кивает бабушка.
- Это хорошо, - говорю я, и с облегчением принимаюсь за оладьи.