рапана : Свет в окошке

Суббота. Самое начало дня. Солнце только начало играть с городом в зайчики.
Парковая аллея дремлет.
В парке безветренно, светло, тепло и по-осеннему тихо-тихо, как перед отпеванием.
Да, так и было бы, кабы не бешеное шуршание жёлтых листьев.
Это Карузя быстрым шагом приближается к ларьку.
Чей ларёк? Та кто ж его знает?! Не иначе, государственный. Ведь, согласитесь, зона без торговой точки, всё одно, что деревня без колодца.
А Карузе ох как покурить приспичило.
Петру Алексеевичу Карузовскому сорок два года, выглядит он на все шестьдесят.
Быстрый, нервный, злющий, «хамло подъездное».
Его помятый, взъерошенный вид оскорблял даже мёртвые листья, как засаленный ватник с автомойки – детскую песочницу.
Карузя - поэт.
Карузя – член Союза писателей. И член в сей час вдохновенный – в состоянии горящей течки. Это когда из поэта течёт, то есть – крыша у него течёт, а внутри горит всё до последних нервных кончиков.

Ларёк светился.
Снаружи – «Крымнаш» и «Приемного видпочинку», а внутри – «Шоб вы все передохли».

Надо сказать, что шарообразный ларёк родился как бы на шару, как бы наполовину, как тот недоношенный младенец – с одним полушарием головного мозга. Как раз в тот переходный период, когда ещё было не совсем ясно, то ли наши победили, то ли наших наши завоевали. Может поэтому его до сих пор не снесли, оставили дозревать до окончательной победы наших над нашими. А чтоб процесс ускорить, водрузили на углы флаги. Один флаг главный, второй – вспомогательный. Оставалось лишь на точку торговую помолиться , как на идола острова Пасхи.

А во внутрь ларька посадили «солнышко». Люда, Людочка, Людмила, «уста медовые… подмыла».
Захотела – открыла окошечко, захотела – закрыла и «и хуй тебе в рыло».
Блондинистое существо неопределённого образования и возраста.
Юродивое - по сути, по факту - продавец. Ну, тоже божья тварюга, которой можно говорить всё, что в голову взбредёт.
- А знаете, почему у вас прыщики на щёчках?
- Конечно, раздражение после бритья.
-А вот и неправда. Это потому, что вы какаете не вовремя и не до конца.
Как всё-таки быстро может мужчина, высшее создание, в лице поменяться, или даже сойти с лица, и орать во всю глотку благим матом не переводя дыхания, и тут же забыть куда шёл, и что купить хотел.
Но обижаться на Людочку грех. Был бы человек, а то продавщица.
И тянулись к ней мужчины как телёнки за дояркиной сиськой, как чиновники к бюджету, как истинные патриоты к Родине.

Ну, начнём опять с солнца. Оно потухло, померкло, слилось. И не потому что скрылось за ближайшей тучкой. Оно не светило для Карузи ещё и потому, что Людочка закрыла окно. Окошко своё, щель свою, пасть свою мелкозубую. И закрыла перед самым Карузовским носом.
Бы-л-ля!
- Людочка, солнышко!
- Нету меня!
-Людочка, во, – орёт не своим голосом Карузя и делает себе по глотке харакири три раза подряд, – во, как надо! Открой хоть щелочку!
- Ща-з-с!
- Да как ты смеешь?! Да я же член…
- А я нет! Хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи.
Пётр Алексеевич Карузовский, поэт, член Союза писателей и гражданин России наливается томатным соком. В глазах – туман новорожденного. Поэтический его язык сделался ненужным. А вот слюна?! Откуда столько слюны у человека. Нет, это уже не человек, - собака бешеная.
Карузя снимает с себя слюни, как липкую паутину. А она всё течёт и течёт.
Карузя напуган сам собой. Руки с ногами поменялись местами, челюсть отвисла, глаза выкатились. И всё это вместе взятое дрыгалось, подскакивало, нагибалось, разгибалось и стучалось головой об форточку.
Невесть откуда у ларька появляются два алкаша. С пониманием, вдруг, что мужик помирает, а рядом никого нет, окромя них и никому потом ничего не докажешь.
Сильно заглянув друг другу в рот, они начинают повторять за умирающим хаотичные движения, одновременно пытаясь влезть в окно без очереди, ибо на участливых их рожах написано – «наша жизнь как подгузник младенца - коротка и обкакана».
И красными буквами на весь лоб – «спешите жить», с тремя восклицательными знаками.
И эти двое спешат:
- Сим-сим, откройся нах! Сим-сим, отдайся нах! Братан помирает, ухи просит.
И Людочка открыла. И Людочка смеётся.
Карузя в шоке:
- Ну, сука потная, считай, повезло тебе.
Но, то уже был голос изнасилованного и обессиленного добермана опосля собачьей свадьбы. Всё-таки замечательный, великий человек. Вот наорал, пригрозил умереть, набрызгал слюной, а солнышко выглянуло и он уже очень хороший, добрый, как папа Карло. Ну, поэт, хули тут… И его желание придушить врага съёжилось до размеров висячей козюльки.
А купил то, всего ничего – спички.