Никита Ларин : Ноуфьючерсное время

А вот выкладывать свои фото в стиле как я в 90-е был похож на Дэйва Гана в кожаной куртке с вещевого рынка близ Баратаевки или на Шэрон Стоун из сельпо рабочего посёлка имени В. И. Ленина, не буду. Не оттого, что на излёте малиновой декады, в год восшествия Владимира Владимировича в ранг и. о. (не путать с отлюбленной Зевсом коровой) мне исполнилось лишь тринадцать лет. И не оттого, что тогда у меня сформировались взгляды красного цветового спектра и на строящийся капитализм они смотрели, мягко говоря, искоса.
А потому что 90-е – это стеллажи в стенном шкафу, на которых македонской шеренгой стоят банки с соленьями, и каждый зимний день чьи-то огуречно-помидорные внутренности вытряхивают в могилу тарелки. Дополнить привычную жаренную картошку больше нечем.
Это вечный штурм дачного автобуса под номером 27, и попытка, воспользовавшись помощью своего мелкого роста, занять сидячее место прежде оголтелых пенсионеров. Какие там уж моральные правила, гласящие, что старшим надо уступать, когда тебе так не терпится быстрее попасть к грядкам, на которых растится будущее содержимое трехлитровых банок (от глагола «полоть» у меня до сих пор проступает пот на спине).
Это, когда твоя мама – интелегентнейшая женщина – бьёт с ноги по корзине, находящейся в руках у боровоподобного детины. А твой отец стоит рядом и молчит. В чём соль того конфликта? Она уже давно спрятана во глубине симбирских руд.
Это молчание твоего отца во время формирования неполной семьи. Горит Останкинская башня, умирает дед, уходит из семьи отец, мы без средств к существованию. Вкусные бульоны из обглоданных костей, предназначавшихся для кормления кота Кузи. Фрагменты скелетов животных даруют мамины товарки, после поглощения обрамлявший их плоти в часы и минуты проистечения обеденной и прочей трапезы. I wanna fuck the milleniun для меня не только лишь название композиции ВИА Scooter. Первый год тысячелетия – это же 2001-й, да? – отмечаем с мамой на центральной площади города. На маме – перешитая ей собственноручно куртка моей одноклассницы. Погода мартовская, и под ногами в снежной жиже взрывается пиротехника в больших количествах, а в голове от виденного ночного простора Волги саднит мысль: «Именно здесь и должен был родиться революционер, перевернувший мир».
Это вбитая обстоятельствами блажь всегда одеваться по стайлу и хорошо выглядеть. Иначе, засмеют во дворе или одноклассники, казавшиеся отпрысками семейств Рокфеллеров и Ротшильдов. Хотя не особенно богаче они были, как оказывается ныне.
Ноуфьючерсное время.
Теоретически обоснованного развернутого комментария в духе сартровского «Почему я отказался от Нобелевской премии» или «Почему я не поеду на «Нашествие»» подзабываемого Ансамбля Христа Спасителя не получилось. Что обычно мне – книжному червю и фанату Гегеля – не свойственно. Чувствам и воспоминаниям индивидуальным доверять не стоит, но я доверюсь в этом вопросе. Никакой ностальгии по тому смердящему десятилетию, хуже коего едва ли удастся сыскать в истории Государства Российского, столь богатого на говённые времена.
Золотое было времечко, да било всё по темечку.
Мёртвые годы.
Набежавшим защитникам «Бомбимбомов» и «Супермарио»: пятачок ребёнка всегда отыщет трюфели веселья и радости под гнилой листвой реального. Детство на то и детство, чтобы рыкать жизнерадостностью. Как в том старом анекдоте про разговор о медовом месяце между новобрачным и старым женатиком. На вопрос юного, что, мол, это за время такое, олдовый отвечает: «Представь себе бочку, полную фекалий, а сверху небольшой, с ногток, слой мёда. Вот это и называется медовым месяцом». «Бля, похоже, я не с той стороны бочку открыл», - сокрушается только что основавший новую ячейку общества человек. Даже от сурового военного детства у бабушек и дедушек на сердце камень тёплых воспоминаний.
Ещё раз – ноуфьючерсные годы.
Хотя, когда мы с моим другом Электроником мутили электроклэшевый проект, у нас был незаписанный трек с названием «В этой стране девяностые вечно». Созданные слова – мои, несозданная музыка – его. Не есть ли так, что хороня 90-е под грудой инстаграммовых и фейсбуковых фотокарточек, мы попадаем в ситуацию, описанную Лехом Валенсой, говорившему, что в дни «Солидарности» им казалось, будто они забивают последний гвоздь в крышку гроба коммунизма.
История же в очередной раз насмехнулась над простыми смертными.