Виктор Костильбург : Земля блаженных. Часть третья.

- А жить хочешь, морда мешочная?! - смачные удары и стоны раздавались в камере, и окрававленный спекулянт, снятый с поезда с мешком муки, которую хотел перепродать, полз под нары совершить свой первый в жизни акт мужеложства.
Охранник не отходил от двери, а слушал ухмыляясь, как стонет в муках архимандрит.
- Медведев! На выход! - раздался утром крик конвоира.
Отец Ксенофонт с трудом выполз из-под нар и с трудом передвигая ноги, пошел впереди конвоира.
- Быстрее иди, - толкнул молодой энкэвэдэшник его в спину.
Каждый шаг причинял невыно имую боль.
Следователь Насонов с интересом посмотрел на него и придвинул стул:
- Садись.
Отец Ксенофонт отрицательно потряс головой и остался стоять.
- Не могу, - прошептал он, взгляд у него заволокло и архимандрит рухнул на пол, потеряв сознание.
Когда отец Ксенофонт очнулся, то увидел стоящего на столе следователя, который с наслаждением вдыхал утренний весенний воздух открыв маленькое оконце.
- Ну, что пришел в себя? - спросил Насонов, заслышав стон архимандрита, и ловко спрыгнул со стола.
Голова у отца Ксенофонта кружилась, прямая кишка болела, а во рту было сухо. Жар изнутри, казалось, сожгет внутренности.
- Воды, - попросил он.
- Сейчас будет тебе вода, - ответил следователь, поднимая архимандрита с пола и усаживая на стул.
Священник вскрикнул от боли. Насонов поднес к его губам стакан с холодной водой. Отец Ксенофонт сделал жадный глоток, пролив половину воды на подбородок.
- Вот подписывай, не подпишешь - в ту же камеру пойдешь. Подпишешь - одного прикажу держать. В одиночке. Представляешь? В одиночной камере без этих уголовных морд!
От одной мысли, что этой ночью может повториться то же самое, архимандриту стало опять плохо.
- Подписывай, - шептал ему на ухо следователь. - Ну...
Архимандрит дрожащей рукой, которая была как-будто не своя взял чернильную ручку и сделал подпись.
- Ну, вот и хорошо, - радостно ворковал следователь, меняя лист бумаги перед отцом Ксенофонтом, - а теперь пиши...
И архимандрит, обливаясь пОтом и слезами, стал медленно писать то, что диктовал ему следователь Насонов...