Виктор Костильбург : Земля блаженных. Часть седьмая.

Кузьма понял, что сегодня умрёт. Кажется, ничего не предвещало близкой кончины, но уверенность в этом была такая, что у него отметалось всякое сомнение. "Извещение", - вздохнул нищий и тяжело поднялся, опираясь на самодельный костыль. Сегодня он ночевал на сеновале за городом и потому надо было спешить. Отряхнувшись от соломы, он заковылял в Троицкий собор. Внизу от реки Туры поднимался белыми рваными клочьями туман и таял под лучами восходящего солнца. Майская утренняя прохлада пробиралась под ветхую одежду и сковывала мышцы. Б-р-р-р! Свежо! Кузьма поёжился и ускорил свой ход на изуродованных от рождения ногах. Надо успеть. Успеть к началу Литургии. Последней Литургии в земной жизни. "Господи, сподоби мя причаститься Тела и Крови Твоей пред кончиной!" - прошептал Кузьма, задыхаясь от быстрой ходьбы. Упел. Когда он вошёл в храм читали "Третий час". По случаю буднего дня в Церкви почти никого не было. Протоиерей отец Прокопий совершал в алтаре Проскомидию. Перекрестившись три раза с земными поклонами, Кузьма проследовал в уголок и встал на колени. "Слава тебе, Господи! Слава тебе!" - безвучно шевелились его уста.
Батюшка служил сегодня без дьякона и потому вышел совершать каждение храма на "Шестом часу" сам. Мерно позвякивало серебряное кадило, церковь наполнялась Небесным благоуханием. Неспеша обходил церковь отец Прокопий, останавливаясь около немногочисленных богомольцев и обдавая их клубами афонского ладана. Дошла очередь и до Кузьмы.

- Батюшка, исповедаться мне сегодня надо перед Причастием, - сказал он еле слышно, склонив голову.

Священник внимательно посмотрел на юродивого и утвердительно закрыл глаза, не пророня ни слова. Ушёл в алтарь и вновь появился с Евангелием и Крестом в руках, положил их на аналой и кивком головы подозвал к себе Кузьму. Тот, шаркая больными ногами и стуча костылём, подошёл ко священнику...
Вот уже около часа, как грязный нищий Кузьма исповедовал свои грехи. Священник старался сохранять бесстрастный вид, но порой это ему не удавалось. То сомнение, то крайнее удивление проскальзывали по его лицу. Он шёпотом задавал какие-то вопросы и сокрушённо качал головой. Прихожане в храме недоумевали, а певчие девицы на крылосе начали недовольно шушукаться - обедня явно затягивалась. Да и вообще, о чём можно так долго исповедаться нищему попрошайке - ни двора, ни кола, ни ребёнка, ни котёнка, не то что у них! Наконец-то нищий перестал говорить и отец Прокопий, возложив на его голову епитрахиль, прочитал разрешительную молитву...

- Благославенно Царство Отца и Сына и Сятаго Духа всегда и ныне и присно и во веки веков! - раздался предначинательный возглас из алтаря.
- Аминь! - ответил тонкими девичьими голосами хор на крылосе.
Начиналась последняя Литургия в земной жизни блаженного Косьмы. Жизни наполненной страданий и болезней, голода и всеобщего презрения.

После Богослужения Кузьма вышел из храма и облегчённо вздохнул: "Господи Иисусе Христе..." Уже не спеша, он дошёл до мужского Верхотурского монастыря, который находился поблизости, и сел прямо на землю, прислонившись спиной к монастырской стене. В этот день в обители царило оживление: хоронили знаменитого схимонаха-затворника, скончавшегося три дня назад. Все считали сего монаха угодником Божиим и потому пришли почтить его память и проводить в последний путь. Ещё при жизни к нему обращались за советом жители почти всех окрестных сёл и деревень. Дородные купцы выстаивали долгие очереди, чтобы через келейника задать ему вопрос и попросить святых молитв для благополучного решения своих коммерческих дел. Сам воевода каждый день приходил к нему получить благословение. Строгий постник, суровый молитвенник, служил эталоном благочестия для всех на Сибирской земле. Люди по его молитвам исцелялись, бесы изгонялись вон, а у верхотурских коммерсантов кубышки с золотом преумножались в тайниках, часть которых они, надо честно признаться, щедро жертвовалась в монастырь. И вот теперь не стало столпа благочестия! Ушёл из жизни их заступник и ходатай! Народ плакал, сопровождая траурную процессию.
Кузьма посмотрел на это благолепие, с которым хоронили местного подвижника и содрогнулся. Среди монахов, несших завёрнутое в мантию тело, он увидел мрачных темноликих муринов, в радостном оскале показыващие свои ужасные клыки, с которых капал зловонный яд. Их обнажённый тела, покрытые густой шерстью извивались в диком танце, они нетерпеливо потирали руки и радостно гоготали. И, о чудо, этого никто не видел! Братия монастыря всё так-же пела об упокоении со святыми "схимника", а бабы-крестьянки не переставали голосить от горя, что их духовный отец покинул навсегда своих духовных чад. Кузьма встал с земли и присмотрелся повнимательней. Целая армия чернокожих бесов стекалась из лесов, домов, и прямо из реки на погребение знаменитого затворника. Они скакали от радости и вопили: "Он наш!!! Он наш!!!" Смрад наполнил окрестности.
Юродивый обессиленно осел на землю и заплакал горючими слезами: "Если столь знаменитый подвижник не избежал ада, то я где обрящусь?!"

Архангел Михаил, посланный на землю за душой праведного Косьмы, предстал перед ним.

- Пора тебе, душа, выйти из тела. Пошли! - он протянул руку к нищему.

Но душа того трепетала от ужаса, навеянного траурной процессией схимонаха-затворника и не желала выходить из тела.

- Боюсь, - прошептал Косьма. - Столь праведный муж, и тот стал жертвой преисподни!
- Разве ты не знаешь: ин суд Божий, и ин суд человеческий. Что праведно в глазах людей - рубище осквернённое блудницы пред очами Божиими. Ни дня Господь не нашёл упокоения в душе этого мнимого праведника, - ответил Архангел, сверкая золотыми доспехами в лучах майского солнца. - Гордость. Первые станут последними, а последние первыми!

Но душа юродивого испуганно не желала выходить из тела. Тогда явился сам царь Давид-псалмопевец, и ударив по струнам Божественной лиры, вознёс к Богу свои изумительные псалмы. Душа праведного Косьмы успокоилась и робко вышла из дряхлой, покалеченой домины. Её тут-же подхватили светлые Ангелы в огнезрачных ризах и понесли её на встречу со Христом, которой она ожидала всю жизнь.