Филиппов : Пирог с яблоками.

Посвящается всем идущим.


Город медленно тонул в вечерних сумерках, цепляясь из последних сил своими небоскрёбами за прохладные лучи октябрьского солнца. Из-за кирпичного угла выскочил человек и быстрым шагом, перепрыгивая лужи, устремился вдоль бурой сырой стены. На какой-то момент он сбавил темп, нервной рукой достал сигарету, подпалил её и, вздёрнув ворот своего вельветового пиджака, набрал свою прежнюю скорость.
Вспыхивали первые фонари, воздух пропитывался холодом Атлантики. Вельветовый пиджак пересёк авеню, щелчком послал истлевшую сигарету по замысловатой петле точно в сливную решётку и свернул в переулок. Переулок слабо освещался неоновой вывеской и несколькими желтоватыми пятнами окон. В тесном пространстве между двух домов было полно людей. Они сбивались в кучи и разбивались парами, переползали от одной компании к другой и потом обратно. Пиджак пробрался под вибрирующие красноватые буквы вывески, минуя хмельной гамм переулка и, потянув потёртую ручку массивной двери, скрылся в открывшейся темноте.
Дверь захлопнулась, оставив где-то суматоху страдающего бессонницей вечного - Нью-Йорка, заменив её вечным дилановским «Knockin’ On Heaven’s Door».
Хозяин вельветового пиджака уставился воспалённым взглядом в пятничную вакханалию, творящуюся здесь на каждом сантиметре. Столы все были заставлены огненными напитками различных цветов и вкусов. Народу казалось было раз в пять больше, чем может вместить бар. Официантки с трудом протискивались с подносами сквозь гулкие скопления подвыпивших людских тел, лавируя между столами и стульями. Место можно было отыскать лишь только в пристанище одиноких алкоголиков – у барной стойки.
Пиджак безвольно обмяк на спинке стула, галстук ослабил хватку. Жизнь вползала в своё привычное русло.
- Джеффери, мать твою, Бишоп! Решил заглянуть в наш филиал Ада? Да?
От неожиданности Джеффри пошатнулся на высоком стуле и сбил свой пиджак. В ухо ему дышала девушка с отчаянно-алыми губами. Одна её рука с силой прижимала к глянцевой стойке его руку, другая вцепилась в истерзанный временем поднос.
- Саманта! Не знал, что сегодня твоя смена. – неуверенно произнёс Джеффри.
- Где ты шлялся, сукин сын? – агрессивно сдвинув брови в одну полоску и схватив парня за галстук, прокричала официантка.
- Работа... – неуверенно начал Джеффри.
Галстук натянулся. Огромные глаза Саманты поймали воспалённый взгляд загнанной ею жертвы. Джеффри сполз со стула.
- Врёшь! Ублюдок вонючий! Кто она? – свирепела с каждым словом Саманта.
- Она? О чём ты?
Галстук сжимал набухшие артерии, от чего глаза Джеффри ещё больше налились.
- Да! Она! – Саманта багровела и тянула галстук, - Та шлюха, над которой ты целый месяц потел!
- Саманта, дорогая!
- Заткнись лучше, скотина! Иначе это пройдёт сквозь твою кобелиную башку! – служительница филиала Ада занесла над ухом Джеффа поднос и угрожающе им трясла.
Джеффри не знал, что и делать в этом танце на грани. Внутренний голос твердил лишь, что с проклятыми галстуками нужно кончать.
- Саманта... – сдавленно протянул Джеффри.
- Я ставила на тебя, Джефф!
Поднос опустился. Стало чуть спокойнее.
- Видно напрасно. - кашляя произнёс Джефф.
Саманта отпустила галстук и отступила. Джефф жадно поедал воздух.
- Саманта…
- Знаешь, я бы бросила эту вшивую работу, Джефф! - перебила официантка, - Прошла бы реабилитацию в Квинсе. Родила бы тебе детей. – глаза Саманты блестели, голос неправдоподобно дрожал.
- Мне жаль, Саманта.
По её щеке к алым губам устремился мокрый ломаный ручеёк. Джефф инстинктивно прижал хрупкую официантку. От её волос пахло карамелью.
- Мне жаль. – повторил Джефф, - а насчёт Квинса – это разумная мысль. Говорят, от кокаина щетина лезет оттуда, откуда не должна.
- Пошёл ты! - рассмеялась Саманта всё ещё дрожащим голосом и впилась алыми губами в Джеффа.
Джефф поддержал порыв, но тут же получил пощёчину. Саманта отступила.
- И знаешь что? – официантка шмыгнула носом, - я ни какая нибудь деревенщина из Джерси! Я читала твои статьи. Все до единой, Джефф.
Приму за комплимент! – раскинул руки Джефф и в признании склонил голову.
- Не стоит, мистер Бишоп. То, что Вы пишете – конченное дерьмо.
Саманта медленно пятилась. Джефф молчал и смотрел.
- И вот Вам мой совет, мистер Бишоп, - Саманта остановилась и тихо продолжила, - если в Вашу тупую башку взбредёт когда-нибудь идея написать, что-то вроде книги, не тратьте время. Лучше уже вниз головой с Бруклинского моста и все дела.
Саманта развернулась на каблуке, словно в строю и шагнула в бурлящее море отдыхающих ньюйоркцев. Джефф остался стоять, где стоял, а внутренний голос вторил как мантру: «Могло бы быть и хуже, могло бы быть и хуже...». Потом ему представилось, как будто несчастный галстук до сих пор зажат в кулачке официантки, а треклятый поднос через мгновение врубается ему в ухо, орошая барную стойку, лица окружающих, их выпивку мелкой красной росой. Тело Джеффа безвольно заваливается под стул. Всё плывёт перед глазами то по часовой стрелке, то против неё. Становится прохладно, губы обречённо шепчут изъеденное «прости», а остатки мозга кричат «ах ты бешеная сука!». Карусель перед глазами ускоряется. Занавес.
Джефф очнулся всё на том же месте рядом с барной стойкой, тем же стулом и распластавшимся пиджаком под ним. От представившегося триллера парню стало немного не по себе. Джефф закинул пиджак на прежнее место, перевалился через стойку, нашёл глазами бармена и, просигнализировав ему о желании очевидного, запрыгнул на стул. Подпалил сигарету. Потом вслепую сунул руку во внутренний карман пиджака и выдернул оттуда измятую кипу бумаг, которой брякнул от души по стойке.
Бармен не спешил. Джефф провалился в сон. Ему снилось детство. Беспощадное Калифорнийское лето со своими ста с лишним по Фаренгейту и песочница на заднем дворе родительского дома. Приснилось и то, как он смотрел сквозь витражные стёкла, и поражался красоте всего вокруг. Однажды Джефф спросил деда:
- Почему через эти цветные стёкла мир гораздо красивее?
- Мир не идеален, Джеффи. Совсем не идеален, – ответил дед, - человек подумал и сделал такое вот волшебное стекло, чтобы добавить немного красоты, а значит сделать мир немного лучше.
- А я смогу сделать мир лучше? – продолжал спрашивать маленький Джефф, не отрывая глаз от играющего на солнце стекла.
- И ты сможешь! Обязательно сможешь! - уверенно отвечал старик, ероша волосы внука сухой пятернёй.
- А как?
Джефф следил сквозь фиолетовую полоску за тем, как по сиреневому небу плывут нежно-розовые облака.
- Словом и делом, Джеффи. – сказал вкрадчивым голосом дед и внук невольно обернулся, - Каждое сказанное тобой слово, должно стать украшением любой, даже самой неинтересной и скучной беседы, а любое дело, какое затеешь, должно быть благородным.
Что-то влажное стегануло Джеффа по щеке, отчего он пошатнулся на стуле, едва не повалившись под стойку.
- Твою мать! – взревел Джефф, схватившись за горящую щёку.
- Очухался?
Перед Джеффом по баскетбольному высился темнокожий парень. Широко оскалившись пылающей фарфоровой улыбкой, он демонстративно крутил в руках полотенце.
- Ты совсем, охренел, Чейз! – продолжал реветь Джефф, - Так и заикой можно стать! Кому нужен заика-журналист?
- Ты прав. Никому не нужен, - бармен сделал тон серьёзным на сколько мог, - но я тебя взял бы по старой дружбе своим помощником. Слюни там с бокалом оттирать к примеру.
- Вот это видел, мерзавец? – через смех ответил Джефф, демонстрируя средний палец.
Чейз повторил эталонную улыбку.
- С Самантой общался?
- Угу.
- Как прошло?
- Как массированная бомбардировка Багдада. - Джефф вскинул руки и раздул щёки, изображая взрывы.
- Она в последнее время совсем не в себе. На днях одному байкеру каблуком раздробила мизинец на ноге. Бедняга еле до стойки доковылял, - возбуждённо делился сплетней Чейз.
- Могло быть и хуже. - Джефф потёр шею, где совсем недавно мёртвой хваткой сидел галстук. Ему вновь представилась жуткая картина с подносом, торчащим из его головы.
Долговязый бармен тем временем лил в бокал скотч. Джефф перевёл взгляд из своих весьма реалистичных фантазий на наполняющийся бокал, а Чейз на кипу потрёпанных, покрытых кофейными кругами и чернильными правками, бумаг, которую притащил Джефф.
- Это что за дрянь на моей стойке? – сморщившись, воскликнул Чейз.
- Дрянь – это то, что ты после полуночи разливаешь!
- Убери это! – неимоверно длинная рука толкнула кипу на край стойки, - Посетителей распугаешь мне!
Чейз усердно полировал то место, где лежала кипа, а Джефф в несколько глотков расправившись со своим скотчем, жестикулировал о желании повторить.
- Это, мой нубийский брат, книга! – Джефф нежно накрыл ладонью кипу. – Я написал книгу!
- Вот, значит, где ты пропадал. – лениво произнёс Чейз и наполнил бокал по новой.
- Так. А где овации? Где обнажённая грудь для моего автографа? – расстроено раздул губы Джефф.
- Ты же не Кармело Энтони!
- Упаси, боже! – сказал Джефф вверх, отхлебнул из бокала и продолжил звенящим рождественскими бубенцами голосом, - Я снял комнатку в Бруклине за десятку! Питался хот-догами через две улицы и стучал по клавишам дедовского «Ундервуда»! Выплеснул на бумагу всё то, что показал мне этот город за десятилетие! Весь проклятый Нью-Йорк на этих страницах! От уличного торговца печёными яблоками с 5-ой авеню, до Уолл-Стрит с её отполированными яйцами!
- И что теперь, Джефф? – монотонно отозвался Чейз не отводя глаз от фужеров.
- Как что? – Джефф сдвинул брови и откинулся на спинку, - Я как с умственно отсталым разговариваю. Ей богу! Её напечатают, Чейз! Два дня назад я встречался рыхлыми ребятами из издательства. В конторе все без ума от сюжета!
Джефф победно вскинул руки, приподнялся на стуле и стал раскачиваться под хрипоту Кокера, разрезающую динамики.
- Вот он – истинный голос Большого Яблока! Громоподобный рык! И об этом есть в моей книге и даже о твоей унылой заднице пара строк найдётся!
- Всегда мечтал оказаться на страницах свихнувшегося писаки! – засмеялся Чейз.
- Аминь! – воскликнул Джефф и залпом осушил бокал.
- Ну а если серьёзно. Что дальше?
Бармен достал чистый бокал, закинул туда льда и щедро полил его скотчем.
- Заключу контракт с издательством. Сниму домик на Западном побережье и продолжу стучать по клавишам «Ундервуда».
Чейз уставился на Джеффа:
- Дружище, это всё прекрасно. Солнце Калифорнии. Марание бумаги в угоду собственному тщеславию. Но не забывай, в конце концов, что ты известный журналист.
- Что с того? – Джефф рассматривал бармена через стекло бокала, - Мне теперь до конца жизни служить липовым заголовкам? – Прервав созерцание через импровизированный окуляр, он воскликнул - И да. Забыл сказать. Нью-Йорк мне осточертел!
Бармен опустился на стойку и навис над собеседником:
- Этот город сделал тебя тем, кем ты являешься, болван!
- Я сам себя сделал! – громко возразил Джефф, - Оставь эту романтическую чушь «о влиянии городов на судьбы» для провинциалов!
- Тебе уже тридцать! Опомнись, идиот! – Чейз ткнул с силой костяшками в лоб Джеффа.
- Отвали! – отмахнулся Джефф.
- Твоя кровать – проходной двор! На карьеру решил наплевать! Совсем спятил! – не унимался Чейз. – Ты не грёбанный Керуак!
- Нет, конечно! Я тащусь от Кизи! – Джефф перевёл дух и с новой силой заорал, - И не надо мне только этих занудных лекций, Чейз! Оставь мне бутылку и проваливай!
Бармен отступил и, тыча пальцем в Джеффа, серьёзней прежнего сказал:
- Мой тебе совет, друг: прекрати смотреть на жизнь через грёбаные цветные стёкла! Детство кончилось.
- Проваливай! И не жди приглашения на презентацию моей книги, чёртов засранец!
Чейз зашагал в другой конец барной стойки. Джефф подпалил сигарету. Дым седыми кольцами поднимался к вытяжке и сбегал через пожелтевшие решётки. Джефф откинул голову и закрыл глаза. Он видел лайнер, уносящий его на противоположный берег и элегантную проводницу, пошло предлагающую «дозаправиться» в воздухе сухим полусладким.
В баре тем временем началось движение. На сцену выбежали юные воспеватели славных традиций нью-йоркского рок-н-ролла. Джефф нехотя открыл глаза под раскаты электронных струн, кинул четыре десятки, навалился на стойку и ловко выудил из-под неё начатую бутылку.
Скотч обжигал горло и бил по голове, словно заправский клинчер. Через полчаса Джефф уже с трудом различал лица, право, лево. Кругом незнакомцы, но алкоголь всех сводил в одну большую семью.
- Я обожаю этих парней! – проорал Джеффу в ухо пухлый раскрасневшийся и пропитавшийся потом парнишка с магистром Йодой на футболке.
Казалось, что именно Йода с ним и завёл эту непринуждённую беседу.
- Да прибудет с нами сила, магистр! – проорал в ответ Джефф и склонился в знак почтения, ухватившись для равновесия за разбухший живот парня.
Парнишка не отреагировал на поклон. Он просто закатил глаза и с криком: «Эта музыка охренительна!», разгребая людские массы, бросился животом на сцену. Потом перевалился на спину и сполз на пол. Этот акт рок-н-рольного безумия не остался не замеченным и охрана, просочившись через плотные ряды пятничных мятежников, подхватила Йоду и унесла с собой. Джефф предположил, что поволокли магистра на допрос к Дарту Вейдеру, отчего затосковал.
Ещё через двадцать или тридцать, или даже все сорок минут, Джефф отчаянно пытался найти номер аэропорта, перебирая пальцами по задней крышке телефона. В конце концов, телефон повернулся лицом к хозяину, но легче от этого не стало. Цифры разбегались по углам дисплея, словно в каком-то не поддающемся ребусе. Джефф резко вскинул голову, развернул своё неимоверно тяжёлое тело, потом крутанул его обратно и в метре от себя разглядел татуировку, выглядывающую между задравшейся блузкой и неприлично заниженными джинсами.
- Мисс! Ваше тату наводит на мысль о желании отдаться сзади... – протяжно произнёс Джефф, уткнувшись носом в пышную копну волос.
- Простите. Вы что то сказали? – откликнулись джинсы.
Веснушчатое лицо, соломенные волосы, глаза синие. Джеффу казалось, что смотрит он на рекламный фермерский плакат шестидесятых годов. Не хватало только бесконечных жёлтых полей на заднем плане. Но журналистская фантазия их мигом дорисовала.
- Я говорю, меня зовут Джеффри и мне необходима ваша помощь! – протянул Джефф и продемонстрировал телефон собеседнице.
- Очень приятно, Джеффри! – улыбнулась фермерша, - Чем же я могу помочь такому взрослому мальчику?
Джеффу захотелось ответить что-то типа: «я специалист Нью-Йоркского университета в области тату и прочих стигмат, которыми украшают себя в современном обществе. И я буду очень признателен, если Вы позволите изучить ваше тату, и во имя науки мне придётся содрать с Вас эти чёртовы джинсы». Но на столь сложные предложения Джеффу явно не доставало трезвости.
- Телефон. Мне необходимо найти номер аэропорта и забронировать место до Сан-Диего на ближайший рейс. – с трудом осилил Джефф.
Фермерша подошла ближе, от чего Джеффу захотелось её сильнее прежнего:
- А зачем Джеффри летит в Сан-Диего? Это ведь Нью-Йорк! От сюда не улетают! – она по-детски рассмеялась и положила руки Джеффу на плечи.
Играла медленная композиция и все вокруг разбились парами. Джеффа раскачивало, словно рыбака на скользкой палубе шхуны.
- Так зачем тебе лететь туда? – повторила фермерша.
- Скончался дядя. Он был фермером и завещал мне всё хозяйство, - врал Джефф, положив руки чуть ниже тату собеседницы. – Так что надену широкополую шляпу, запрягу волов. Видела бы ты меня в шляпе! Иствуд рядом не стоял. – подмигнул Джефф.
- Постараюсь себе это представить. – вновь рассмеялась фермерша.
- Полетели со мной!
- С тобой?
- А почему бы и нет? – Джефф плотнее прижал фермершу и, касаясь её уха, продолжил, - Будем целыми днями вместе гнить под бесконечным солнцем! А вечерами ходить на местные мьюзиклы! Я слышал, они не уступают бродвейским.
Фермерша смеялась, закинув свой идеальный подбородок:
- А почему бы тебе, Джеффри, лучше не заткнуться и не проверить, правду ли говорят мои тату?
- Предложение более чем достойное.
Джефф приник спиной к липкой прохладной плитке туалета, когда его джинсы слетели до колен, и пряжка ремня звонко саданула пол. Голова фермерши двигалась практически в ритме звуков, гулко долетавших со сцены, а её соломенный хвостик, заботливо собранный для удобства, игриво подпрыгивал, создавая иллюзию скачек.
Спустя минут десять, Джефф пересёк финишную черту. Поцеловав фермершу во влажный лоб, он выпал из кабины, на ходу натягивая джинсы на прежнее место. В туалете было невыносимо душно и в воздухе повисло густое ассорти из пота, освежителя и засорённого унитаза. Последнее Джеффу посчастливилось увидеть, когда он замешкался с ремнём у приоткрытой сосездей кабины. Коричневое месиво доходило до сколотых краёв унитаза, а кусок бумаги змейкой кружил по поверхности. Комок подкатил к горлу и Джефф поспешил к раковине.
- Удачного полёта, Джеффри. – обронила проходящая мимо фермерша и хлестнула сложившегося над раковиной Джеффа по заднему карману джинсов.
Джефф промычал полным водой ртом, что-то неразборчивое в ответ. Фермерша как всегда смеялась и захлопнула дверь уборной.
Вытяжка противно потрескивала где-то за спиной, отзываясь тонкой болью в висках Джеффа. Он посмотрел на своё мокрое, взъерошенное отражение, отрешённо улыбнулся и поспешил вон от удушливой вони.
Сцена опустела. Динамики вещали бородатыми голосами ZZ Top под несмолкающие разговоры, смех и привычные звоны бокалов. Джефф сдёрнул пиджак со стула, сгрёб кипу со стойки во внутренний карман.
Взяв в баре бутылку пива, Джеффери Бишоп вышел в тусклый свет переулка. С неба летели редкие холодные капли. Часы показывали без малого полночь. Джеффери закурил. Тревожные звуки полицейских сирен, шуршание влажных шин, режущий лязг тормозов, гогот проституток за углом и сдавленное рычание из-за мусорных баков в паре футах. Джефф заглянул за баки. Там, распластавшись в луже желудочного сока, лежал бродяга, внешне походивший на Билли Гиббонса. Куртка стремительно пропитывалась едкой кислотой, которую бедолага извергал, словно прорванная труба, а спутанная борода покрывалась кусочками не переварившегося хот-дога или ещё какой-то дряни. Джефф смотрел и пил пиво. Потом Билли Гиббонс резко ухватился за бак, потянул тело по сотворенной им луже и уселся, нащупывая пакет с каким-то завядшим растением. Помотав головой, Билли Гиббонс закинул её между баком и стеной.
- Вечер удался? – спросил Джефф откуда то сверху.
Бродяга закатил глаза и засопел, не в силах ответить.
- Вот. – Джефф поставил рядом с лужей бутылку. – Промочишь горло, как оклемаешься.
Бродяга продолжал сопеть.
Джефф вжался в поднятый ворот пиджака и, раскачиваясь, вышел из переулка, вслушиваясь в гудки телефона.
- Алло. – отозвался тёплым голосом в конце концов телефон.
- Привет, мам!
- Джеффи! Привет, сынок!
- Чем занята? – и не дожидаясь ответа, Джефф продолжил, - Подожди – подожди! Не говори. Я сейчас угадаю!
Джефф с силой почесал затылок и выпалил:
- Делаешь рейтинг старушке Опре? Я угадал? Да?
- Бинго, Джеффи! – развеселилась мама.
- Динь-динь-динь-динь! – кричал в трубку Джефф, изображая сирену правильного ответа.
Оба немного помолчали.
- Как ты поживаешь? Как Нью-Йорк?
- Нью-Йорк, мам, как всегда превосходно! Цветёт желтобокими такси до рези в глазах и благоухает бесчисленными канализациями, да бродягами!
- Не говори ерунды, Джеффри! Нью-Йорк – сердце Америки! – вступилась за город мама,- Это твой город.
- Он никогда не был моим, мам. И навряд ли станет уже.
Джефф свернул к Центральному парку.
- У тебя что-то случилось? - взволнованно спросила мама. – Проблемы на работе?
- Нет. Всё в порядке. Я просто возвращаюсь на Западный берег.
- Тебя переводят? – ещё более взволнованно задала вопрос мама.
- Можно и так сказать.
Откуда-то из-за угла покатилась рёвом сирена.
- Это как?
- Я написал книгу, мам, и её в скором времени напечатают.
Повисла тишина на проводе. Тихо стало и на улице. Казалось притаил дыхание весь мир. Лишь отдалённый гул трансформаторов бесцеремонно нарушал эту паузу, нажимая на больные виски Джеффа.
- Мам. Ты слышишь? Я написал что-то стоящее!
- Господи Иисусе! – резко выкрикнул телефон.
- Боюсь, я справился без его помощи. – робко пошутил Джефф.
- Я так рада, мой дорогой! Я поздравляю тебя, Джеффи!
- Поэтому Нью-Йорк больше мне не нужен, а я ему. Теперь только круглогодичное солнце, да бронзовые тела сёрфингисток.
Джефф шёл по безлюдному парку, сбивая влагу с газона, а горячее дыхание струйками пара вилось над его головой.
- Через пару дней прилетаю.
- Буду ждать, мой дорогой!
- И, чуть не забыл. Приготовь пирог.
- Пирог?
- Да. Помнишь? Как раньше, с яблоками.
Джефф пожелал добрых снов.
Лёгкие наполнялись сырым воздухом. Голова с болью трезвела. Джефф шёл. Потом бежал. И через футов тридцать сел и повалился затылком в холодную траву. Тянуло отжившей свой год листвой. Небо над головой было туго затянуто тучами, и лишь непокорная луна освящала верхушки деревьев и гладь уснувших прудов.