Максим Птиц : Параллели

Я бы давно умер, если бы для чего-то не был нужен.


Удивительно. Проснулся я достаточно легко, учитывая вчерашние обстоятельства. Уже в тот момент, когда Серый наливал в рюмку свою рубиновую бормотуху, я понял, что это всё может вылиться в какую-нибудь забвенную историю, и, собственно, выльется обязательно. Потом я увидел, что в обычный самогон он подливает вино, и последнюю рюмку не стал допивать, а позже передал её со всем содержимым Лёхе, который только подошёл в нашу весёлую компанию. Я рассудил так: лучше попивать коньяк. Это было последним воспоминанием.
В память о вчерашнем вечере на моём затылке осталась шишка, но голова не болела. Я чувствовал себя великолепно, как будто вчера вовсе не пил, и ничего такого не было, но шишка... На ощупь чувствовалась даже дырка и сгустки запёкшейся крови, и, быть может, очень хорошо то, что я не мог увидеть шишку с дыркой, иначе бы стало плохо.
Итак. Меня зовут Макс - это помню. Я на даче своего друга детства - Серого. Давно мы не виделись. Что там говорить? Видимся только на Новый год и на первое мая. Мы уже люди семейные, но воспоминания всё же не могут не сближать, поэтому мы созвани-ваемся и, по возможности, праздники проводим вместе - и теперь уже семьями. К нам подключаются другие семьи - некогда такие же друзья и всё с теми же воспоминаниями - и любой праздник встречается большой весёлой компанией.
Этот Новый Год особенно запомнится. Предновогодняя баня, в два этапа: сначала мужчины, потом женщины. После бани - поход в лес. За пять минут наряжаем ёлку, раз-водим костёр, по традиции встречаем новый год шампанским, а потом пьём глинтвейн и на весь лес горланим песни под гитару. Когда костёр догорает, мы, достаточно раззадо-ренные, идём кататься на санках. По ту сторону реки горка ну очень крутая и высокая. Помню, в детстве было весьма тяжело на неё взбираться на дедушкином велосипеде. Зато сейчас катать на неё санки одно удовольствие. Мы превращаемся в неугомонных озорни-ков, как в былые годы, и сломя голову мчимся с крутой горы, подскакивая на заснежен-ных кочках, врезаясь друг в друга, переворачиваясь, слетая с санок, и кубарем катясь по сугробам. Никто не свернул шею - и слава богу! - зато сколько эмоций и радости в этих покатушках. Мокрые и довольные мы бежим в тёплую избу, где в печи хрустят поленья. И вот здесь понеслось!
Вообще, осадок вчерашней гулянки чувствовался, но не в виде боли, а... как бы вы-разиться?.. мутновато на душе было. Жены рядом не было, а значит, она проснулась раньше. Я оделся и спустился вниз. На кухне за столом сидел Серый и, не отрывая от сто-ла кружку, пил чай. Вид у него был многострадальный: мешки под глазами, не расчёсан-ный и всё такое, хоть сейчас прям иди на паперть. Я сел на стул рядом, выдохнул и сказал:
- Ну! Рассказывай.
Серый поднял взгляд, посмотрел из-под бровей, отхлебнул чай, а потом прохрипел:
- Сам ничего не помню.
- Однако, батенька, - покачал я головой, - хреновенько тебе.
- А тебе?
- Ты удивишься, но я вполне хорошо себя чувствую.
- Гадёныш, - зависливым тоном прохрипел Серый, но мы оба понимали, что это не всерьёз, и нельзя принимать за оскорбление. Более того, эту реплику я подсознательно принимал так, как будто услышал: "Везунчик".
- Чайник давно закипел? - спросил я.
Серый откинулся на спинку стула, мучительно выдохнул и закрыл глаза, а через па-ру секунд, словно вот только что услышал мой вопрос, бросил на меня взгляд и, отдёрнув голову вверх, тем самым предлагая самому убедиться в правоте слов, произнёс:
- Да вот, пять минут назад вскипел.
Я принялся заваривать чай.
- Серый, а девчонок не видал?
- О-ой! - скривив лицо, прохрипел тот. - Кажется, они на речке. Моя Надька коньки схватила... было это... час назад, наверно.
Я машинально взглянул на часы.
- Ого! Уже двенадцать. Поесть бы чего-нибудь.
С этими словами открываю холодильник, а там всё: оливье, картошка, шашлык, ры-ба, овощи всякие, холодец, который по традиции жена сторожа делает на каждый Новый Год.
- Будешь холодец? - ставя тарелку на стол, спрашиваю Серого.
- Не-е, - с гримасой отвращения протянул Серый. - Пойду лучше...
Он не стал договаривать, но тыкнул двумя пальцами в сторону рта, затем передёр-нулся, будто бы увидел что-то отвратительное, а после встал и, шатаясь, вышел. Я же обильно намазал горчицу по холодцу и запихнул большой кусок в рот. Горчица тут же пробрала так, что уши зашевелились, дыхание спёрло, а из глаз потекли слёзы. Ух! Хоро-ша, чертовка!
Секундой позже в предбаннике загрохотало, кто-то отбивал ноги об порог, донес-лись женские голоса - это были наши жёны. В сей же миг дверь отворилась и внутрь зава-лились Надя, Оля и Серый. Ольга тут же села подле меня, погладила по голове, прижалась и тихо сказала:
- Максим не пей больше, ты меня вчера так напугал.
- Да, что-то вчера немного перебрали, ты уж не обижайся, - обнял я жену.
- Как голова? - спросила меня Надя.
Я пощупал шишку и ответил:
- Голова не болит, но вот шишка... Что вчера было?
Надя улыбнулась, посмотрела на Серого.
- Вы ничего не помните?
- Посмотри на меня, зайка, и радуйся, что помню - кто ты, - отозвался Серый приоб-няв жену.
- Фу! Какой перегар! Мне сейчас дурно станет, - отстранилась Надя.
- Ладно, - говорю я, словно объявляю чьё-то выступление, - Присаживайтесь, Сергей Михалыч, сейчас нам расскажут интересную историю.
- Как ёлку в лесу наряжали, помните? - спросила Надя.
- Да-да! - нетерпеливо ответил Серый. - И как на санках катались, тоже помним. Вернулись домой, по-моему, играли в монополию.
- Да-да-да! Я тоже это помню, - воскликнул я.
- А потом печка стала остывать, - театрально делая акцент на ударениях, произнесла Надя.
Мы замерли в ожидании, потому что вот отсюда уже не могли вспомнить ничего аб-солютно. Увидев нетерпеливое страждущее молчание в наших глазах, Надя продолжила:
- Серёжа решил, что у нас дров нет, и за ними надо идти в лес.
Серый рассмеялся.
- Так вот откуда это бревно, - сказал он.
- Да! - продолжала Надя. - Вы взяли двуручную пилу и пошли в лес.
- А кто мы-то? - вмешался я. - Мы вдвоём?
- Ты, я, он, она, - обведя нас рукой, сказала Оля, и добавила: - Лёшка с Ирой, Пашка с Ленкой.
- Андрей с Кариной пошли домой, - Надя красиво продолжила за Олей, словно они репетировали, - ещё взяли большие санки, чтобы потом отвезти бревно; само дерево вы-бирали долго.
- Ой! Так надоели!
- Ага! Мы и на валежник показывали, и другой сухостой был хороший, но вы гово-рили, что гнилой валежник не нужен, и подбирали самое толстое дерево, - понизив голос, рассказывала Надя. - А пилили, наверное, часа два.
- Да вы больше выпивали! - с укоризной вставила Оля. - Трёхлитровый термос глинтвейна, а когда он опустел, Серёжка достал ещё фляжку с коньяком, который вы, как гурманы, закусывали шоколадом.
Эти слова особенно развеселили страдающего похмельем Серого.
- Молодцы-ы! - протянул он.
- А шишка откуда? Дерево на голову что ли упало?
- Ещё бы дерево, - с нежностью произнесла Оля и погладила по шишке.
- Слушайте дальше, - говорила Надя, - Когда дерево было спилено, вы отметили это событие из фляги, потом отпилили то здоровенное бревно, что лежит на смородине, - по-смотрев на Серого, сказала она, и продолжила: - Снова отметили это дело, потом умудри-лись погрузить бревно на санки...
- Хотя вы сами еле стояли, хоть в пору самих грузи, - перебила рассказ Оля, и, при-крывши рот, похихикала.
Надя то же усмехнулась.
- Это было смешно, когда вы тянули.
И теперь девчонки взорвались смехом. Мы смеялись, глядя на них, и сожалели, что не помним такого веселья, но гордились, что были прямыми участниками.
- Запряглись, как лошади, - сквозь смех говорила Оля.
- Ты хотела сказать, как кони? - поправил я.
- Как кони, да, - согласилась Оля. - Мы помогали, конечно, подталкивали сзади, но было очень тяжело.
- Тяжелее было из-за того, что кто-то постоянно валились. Один потеряет равнове-сие, а все валятся, - посетовала Оля.
- Короче говоря, с горем пополам докатились до склона, ну, а здесь повеселей пошло. Почувствовав, что санки со склона легче заскользили, вы решили передохнуть. Как раз допили коньяк, и тут у Максима промелькнула идея: взобраться на бревно и ска-титься с ветерком. И все, не задумываясь, поддержали эту идею.
- И вы тоже уселись? - удивился я.
- Ну, нет, - ответила Оля таким тоном, будто даже обиделась, - мы смотрели на вас, идиотов.
- Нет, - поправила её Надя, - сначала мы отговаривали, но вы были так разгорячены идеей и попросили вас подтолкнуть, - смех перебил её рассказ.
Девчонки вновь громко расхохотались. Сквозь смех Оля попыталась объяснить, в чём дело:
- Вы так смешно пытались сдёрнуть с места санки, сидя на бревне, вцепившись в друг друга, прям как маньяки, устроили групповушку.
- Даже в рифму, - заметил я, улыбнувшись в знак симпатии к их веселью.
- Мы вас подтолкнули, - закончив смеятся, сказала Надя, - И санки так быстро по-мчались вниз; как только деревья не посшибали, - недоумённо произнесла она и сделала выпад рукой, пытаясь показать, как лихо мы помчались, лавируя между елями.
- Слышим только внизу удар такой! - продолжила Оля, - Вы что-то там заорали, ну мы и поспешили вниз.
- Прибегаем и видим, как вы пытаетесь в калитку затащить бревно. Санки погнутые в стороне валяются. Спрашиваем, что случилось, а вы только ржёте - весело вам.
- А шишка-то откуда? – недоумевал я.
- Не знаю, - пожала плечами Надя, - это уже дома увидали, когда сам пожаловался, что голова болит.
- Хорошая история, - задумчиво сказал я.
- Вот так! Пить меньше надо, - прохрипел Серый.
По большому счёту, шишка меня не беспокоила, но тяготило некое чувство, что жизнь прошла даром: самое интересное забыто, а самое главное потеряно, быть может, навсегда.

P.S.
Из дневников Тризновой Ирины Дмитриевны.

Мы с Лёшей собрались на даче у Сергея отметить Новый Год. С ним была его супруга Надя - про таких обычно говорят: спортсменка, комсомолка и просто красавица. Ещё приехали Паша с Леной и даже Андрей с Кариной – с ними так же знакомы с детства, но вот последних обычно не дождёшься никогда, а здесь вдруг решили прийти - это как честь. Разумеется, не обошёлся Новый Год без нашего знаменитого Макса - закадычный Серёжкин друг. Он тоже приехал с супругой. Оля - потрясающая девушка: скромная, в то же время достаточно общительная, художница и вегетарианка. По традиции ребята затопили баню. Пока баня топится, они нажарили шашлыка, потому что потом времени может не быть: помню, в какой-то Новый Год, когда ещё никто не был связан узами брака, ребята так засиделись в бане, что опоздали на бой курантов.
Мы с девчонками были на кухне и резали салатики, болтали на женские темы: в ос-новном, про отношения с мужьями. Бог ты мой! Как мы всё-таки одинаковы, и как похо-жи наши проблемы, и только в том общении я поняла, что проблемы не так серьёзны, как кажутся. Они обычный быт, который пройдёт, если его претерпеть, а в диалоге между де-вочками все эти проблемы вмиг превращаются в шутку, и на душе становится не так грустно.
Поставив шашлык на печь, дабы мясо не остыло быстро, наши мужья ушли в баню. Мы же, с девчонками, ещё сидели и болтали. Несколько раз мужья выбегали на речку, прикрывшись полотенцами, и когда они бежали, от тел шёл такой пар, что, казалось, ребята испаряются. В ночном сумраке они представлялись оголтелыми привидениями, и если бы мы замолкли, то услышали, как привидения орут, бултыхаясь в проруби.
Пока наши мужья парились в бане, мы успели ещё прогуляться по садовому товари-ществу. На Новый Год здесь кипиш не меньше, чем в городе, и думается, если все здесь, то откуда в городе столько людей, или эти люди могут быть одновременно в двух местах? Как и в городе, предновогоднее небо громко воет, потом хлопает на всю округу и окрашивается жёлтыми, зелёными, малиновыми, фиолетовыми цветами. Народ ликует! Звёзды, сквозь дым, сверкают и подмигивают из бесконечности.
Когда ребята вдоволь напарились, идут девчонки… но, стоит признать, кроме Нади никто не хотел идти. И я не хотела, но поддалась на Надины уговоры. И снова должна признаться, у меня было иное представление о бане. Во-первых, я не понимала, как можно стегаться вениками и получать от того удовольствие, но теперь знаю, что вениками никто вовсе и не стегает – а гладит. И духоты, которой я опасалась, в бане совсем нет. Надя мне объяснила, что перво-наперво парилку надо хорошенько пропарить, именно поэтому лучше идти после кого-то. "Не всегда хорошо быть первой," - с улыбкой пояснила она.
Она лила понемногу воду на камни, те в ответ шипели, вскидывали к потолку столб густого пара, и становилось достаточно горячо. Надя дала мне войлочную шапку, и сказа-ла, что в ней будет легче, во всяком случае, когда пар стремительно окутывал тесное по-мещение, сильно пекло уши, а шапка отлично спасала от столь неприятного казуса. Нако-нец, сидеть в парилке стало невыносимо: пот стекал ручьями, словно я находилась под душем. Надя, видимо, почувствовала это, потому что сказала, что нужно выйти на свежий воздух и отдохнуть пару минут. Я спросила, побежим ли мы в прорубь, она усмехнулась и сказала, что если хочу, то побежим.
Мы зашли во второй раз в парилку.
Теперь, когда обильно выступил пот, Надя, как будто отдала приказ: "Ложись!". Я легла на живот и приготовилась к тому, что сейчас начнут стегать вениками, и как обычно в таких случаях, напряглась, едва заслышав, как распаренные листья встрепенулись надо мной. Но, вопреки всем ожиданиям, хлыстка не последовало. Горячие влажные листья нежно прикоснулись к коже и с дрожанием поползли по спине к ягодицам. Надя массажировала спину вениками, и это было похоже - ой, Лёша! - на эротику. В мгновение я расслабилась, и больше никакого напряжения быть не могло. Пушистые веники ласкали всё тело, от ног до шеи, дрожали надо мной, словно сами получали удовольствие и в любовной экспрессии слегка похлопывали по спине. Тоже самое происходило, когда я перевернулась. Если говорить честно, то мне никогда не было так приятно, и уж если говорить откровенно, я невольно возбудилась от столь эротического контакта веников с грудью. Веники нагло продолжали меня лапать то по животу, то по ногам, а то ещё по чему. Я не успела кончить, как Надя сказала, что этого достаточно, опустила веники в таз с водой и спросила, бежим ли в прорубь. Я ответила утвердительно, но как только, укрытые в полотенца, с тапками на ногах, прибежали на реку, я окунула большой палец ноги в чёрную бездну во льду, мороз мгновенно пробежал по коже, но не в виде мурашек, а простым ощущением в подсознании. В общем, я так и не решилась окунуться в прорубь, хотя Надя подавала отличный пример, и бултыхалась в воде точно утка, которая, должно быть, всё лето не видела воды. Вернувшись в парилку, я не заметила - когда Надя набрала снег, но стоило мне скинуть полотенце, она тут же растёрла добротную горсть ледяного творения природы по спине. Всё это меня, конечно, раскрепостило: и пар, и веники, и снег, и задорный Надин смех. В третий раз я сама решила руководить процессом, и так же, как и Надя, набирала из краника над печкой воду в ковш и понемногу поливала на камни. По началу было страшно, когда пар молниеносно поднимался к потолку, но потом освоилась, осмелела, и сама тем же приказным тоном, словно мастерица дел банных и хозяйка веников распаренных, сказала Наде, что бы ложилась. Я старалась сделать всё так же, как и она, и, думаю, что в конечном итоге угодила.
В блаженной истоме мы пили чай, розовые, как маленькие поросятки. Было одинна-дцать. Ребята собирались в лес наряжать ёлку. Сказали, что не рубят живые деревья. По большому счёту, у девчонок, не было выбора: не станем же мы отмечать Новый Год без мужей. Впрочем, и в этом походе сетовать было не на что. Наряжать ёлку было холодно, и мы больше дышали на руки, но уже через три минуты заполыхал костёр, толстые сучья затрещали в нём, подмешивая в густой дым искры. Поднимаясь между деревьями, искры гасли, а дым ровной струёй, наперекор земному притяжению, устремлялся дальше вверх, в бесконечность, и терялся за мерцающими кронами старых елей.
Ребята настроили радиоприёмник. Сквозь треск и шум раздался голос президента. Как обычно, он рассказал о достижениях в прошедшем году, о надеждах на год грядущий, и под звонкий бой курантов мы разлили по бокалам шампанское, и праздник начался. Тут же радио заглушила мелодичная гитара. На костре в котелке исходило паром ароматное вино с приправами. Костёр костром, а выпить горячего глинтвейна зимой - милое дельце. Серёжка с Максом пели разные песни, чем, несомненно, всех радовали, и создавалось ка-кое-то райское чувство гармонии. Чем меньше оставалось глинтвейна, тем громче звучали песни, раскатываясь эхом по сонному лесу. Но ничто не вечно, и досадно, что глинтвейн закончился, становилось холодно, и нужна была какая-нибудь движуха. Ребята всё быстро сообразили. Снегом закидали костёр, кто-то, простите за выражение, пописал на пепелища, чтобы, мол, наверняка, и двинулись на дачи. Идея покататься на санках родилась неожиданно, когда мы спускались по склону, цепляясь за ели, чтобы не поскользнуться, и не понятно, кто был инициатором - по-моему, все.
Мы сейчас спустимся в низину, к дачам и речке, а там, за речкой, деревьев нет, и там-то вот мы и покатаемся.
В детстве каждый божий день проводили на этой горке! Домой не загонишь. Пока родители не придут за нами, не уходили, да и не сразу родителей-то слушались: вот пока за воротник не оттащат от горы, только тогда нехотя поковыляем, мокрые и раскраснев-шиеся.
Мы с Лёшей пошли за своими санками; Паша с Леной взяли свои; Карина с Андреем так же со своими были; а Макс и Оля катались вместе с Сергеем и Надей. У Сергея большие самодельные санки, тяжёлые, но зато много народу посадить можно. Ребята мчались по склону как сумасшедшие. Мне, например, было страшно ехать с Лёшей, и я крепко прижималась к нему со спины и громко-прегромко кричала, а когда переворачивались - а переворачивались мы постоянно - страх испарялся, и вместо него в груди оставалось такое блаженное чувство, которое, вероятно, испытывает человек, только что побывавший на волосок от смерти. Снег не казался холодным. Он был мягким, и лежать в нём было одно удовольствие после жёсткого выброса адреналина, но неугомонный муж не давал насладиться сей доброй минутой и подгонял на гору вновь и вновь. В детстве мы были такими же, а сейчас всё же хочется больше покоя и домашнего уюта, но и кататься на санках - это весело и здорово! В первые разы чувствовала себя энергично, и даже то, когда врезались в Пашу с Леной, и я ударилась ногой, не привлекло большого внимания к моему слабому женскому духу. А будь я дома и ударься так же ногой о ножку стула, обязательно бы скривила гримасу плаксивого клоуна.
А в какой-то момент мы с Лёшей подлетели на кочке. Это свобода! Она продлилась недолго: секунду или, максимум, две. Свобода от тяжести земного притяжения... Но земля среагировала в ту же секунду, заревновав, что кто-то обрёл от неё свободу, с силой притя-нула к себе и я отбила попу. Это было жёстко, и пушистый снег не помог…
Уставшие, мокрые, в то же время радостные и счастливые, мы приволокли к Серому санки и зашли в тёплую кухню. Время было четыре ночи, но никто не был против перекусить, тем более у костра поели плохо, во всяком случае, лично я. Ребята тут же начали наливать. Сергей хвастался своим самогоном, почему-то сиреневым - потом объяснил, что это какая-то чача.
Мы кушали, выпивали; мужчины для любимых дам приготовили глинтвейна. Мак-сим с Серёжкой сходили в погреб и принесли ещё чачи, но Максим предпочёл потом пить коньяк. Спать никому не хотелось, и я предложила поиграть в монополию. Сначала везло Пашке, как неплохому стратегу - всё-таки у человека и свой бизнес есть - но чем больше ребята выпивали, тем дальше удалялась удача, и не только от Пашки. Ребята хорошенько напились, и в тот момент, когда лучше пойти спать, Сергей вдруг подскакивает и заявляет, что становится холодно, дом остывает, и необходимы дрова. Надя хотела успокоить его, сказала, что дрова есть, и сейчас подкинет в печь, но Максим с Пашей перебили её восторженными восклицаниями, поддерживающими Серёжкину идею. Надо заметить, что собрались они быстро. Надели валенки, кто шубы, кто тулупы, шапки-ушанки, отыскали большую двуручную пилу и под предводительством Сергея, который ухватил свои огромные санки за верёвку, тронулись в путь. Мы, девчонки, не могли отпустить пьяных мужей и пошли следом, понимая, что отговаривать их бессмысленно. Только Андрей с Кариной пошли не в лес, а домой. Кстати сказать, Андрей и не пил особо, разве что немного шампанского на ёлке, но был откровенно весел, задорно шутил и вовсе не стремился выиграть в монополию: было видно, что он получает удовольствие от самого процесса. Под утро глаза у него раскраснелись – вероятно, хотелось спать - и под общий шумок они с женой по-тихому ушли.
А мы шли в лес, где некогда наряжали ёлку, она и сейчас наряженная стоит. Мы за-ходили глубже в лес и продолжали идти. Куда ребята нас тащат? Столько вокруг хороших деревьев, а им ничего не нравится! Сергей ведёт к какому-то конкретному дереву, кото-рое, как я поняла, давно приметил. Он постучал по стволу с такой надменной важностью, словно уже завалил его. Перед делом ребята, конечно, смочили горло. Оля попыталась сказать Максиму, что уже хватит пить, но в ответ услышала, что бы, зайка, не волнова-лась, он знает меру. Ребята по очереди сделали по глотку из фляжки. Для девочек был термос, естественно, наполненный глинтвейном, но мы достаточно напились и, честно признаться, хотели спать. Был утомителен тот затянувшийся отрезок времени, который ребята потратили на спиливание дерева, но они, хоть и пьяные, хорошо нас позабавили: тем и позабавили, что пьяные. Когда дерево с треском и шуршанием упало, ребята сами еле стояли, но ещё хватило сил отпилить бревно в человеческий рост. К этому моменту они помогли выпить глинтвейн и изрядно набраться чем-то из фляжки, закусывая шоко-ладом, как истинные гурманы. Совсем не устойчивые, хорошо набравшись, ребята пыта-лись взгромоздить бревно на санки. По толщине оно было несколько больше их обхвата. Бревно выскальзывало из рук, и ребята по инерции валились назад, как неваляшки. Со второй попытки, у них получилось положить одну сторону бревна на санки, но когда ста-ли поднимать и заносить другую сторону, бревно скатывалось и падало на снег. Так про-исходило несколько раз, но и с этой задачей труженники справились. Бревно надежно ле-жит на санках и больше не катается. Во фляжке ещё что-то оставалось. Ребята забиты под завязку, языки заплетались так, что слов не разобрать, но притом они прекрасно понимали друг друга.
Они, словно ретивые кони, запряглись в сани: Серёжка с Максом встали внутрь, и верёвка опоясала животы, а Пашка с Лёшкой взялись за верёвку снаружи; как бы они не тянули, не хотели сани ехать, будто примёрзли к земле. Столь тщетные потуги не знаешь, как описать словами, и жалеешь, что не записала на видео. Из памяти это, разумеется, не вырежешь, но радовать это будет только тебя - хранителя этой памяти, потому что расска-зать о том всё равно не получится ярче самого момента, запечатлённого на видео. Но и сказать-то что? Упирались они, ноги проскальзывали по снегу, и если кто-то падал, то тя-нул за верёвку и валились все друг на друга, с необузданным ядрёным смехом в унисон. Да! Это была отличная порция позитива, я до этой ночи не знала, что пьяные и глупые могут быть настолько смешными, и ведь замечу: никакой злобы никто не источал. Мы подтолкнули сзади, и воз на радость дёрнулся с места, а под склон и вовсе покатился, словно имел скрытый моторчик с колёсиками. И вот у Макса родилась идея: чтобы самим не идти, скатиться вниз на бревне. Надо быть безумцем, чтобы такое предложить, и совсем безголовым, чтобы согласиться! Они допили содержимое фляги и уселись верхом на бревно. Мы испугались и всячески упрашивали: ребята, не надо, это дурацкая идея; и говорили, что большая вероятность врезаться в дерево, но Максим с невозмутимым спокойствием успокоил тем, что в школьные годы каждый день спускался по этому склону на велосипеде без тормозов - а велосипед у него и правда был без тормозов. В итоге ребята пренебрегли нашим предостережениям, и ничуточки к нам не прислушались. Уверенно и энергично они принялись совершать поступательные движения на бревне, пытаясь дёрнуться с места. О да! Это был секс здоровенных дядей со здоровенным бревном. От смеха они попадали с деревянного коня, а, собравшись силами, вскарабкались вновь - эдакие Трус, Балбес, Бывалый и Шурик. Вскарабкались, уселись поудобнее и попросили их толкнуть. Ну и бог с вами! - подумали мы, и подтолкнули. Только и увидали вас мельком - фьють! - и уже где-то внизу орут. Слышим: стук какой-то железный. Замолчали. Мы скорее вниз. Падаем, как пьяные, ноги заплетаются, ветки стегают по лицу, а и были пьяные! Спускаемся вниз и видим: бревно в стороне, изуродованные сани в другой стороне, а под водопроводной трубой Макс лежит, над ним ребята склонились, и пытаются привести в чувства. У Оли истерика. Она тут же бросается к мужу, кладёт его голову себе на колени, и тихо причитает. Я вызвала «скорую». Медики приехала через час. Целый томительный час…
Макс так и не пришёл в себя. Серёжка сказал, что он не дышит, и пульса нет. Ужас какой! Так жаль!
Медики забрали Макса, после того, как тут же подъехавшие сотрудники полиции осмотрели его. Потом устроили допрос.
Уже начало светать. Когда допрашивали меня, я спросила, что такого страшного? Он покинул сей мир? На что полицейский ответил: "Ничего, всё хорошо будет".