Вероника Критская : Нужно серьезно поговорить

Глава 1
Перед тем, как сесть за стол, родители всегда подбрасывали монетку. Если выпадал орел, включали спортивный канал или новости и считалось, что победил папа, а если решка – кулинарный или «модный» канал, соответственно, побеждала мама. В тишине не садились.
За столом, занимавшим почти всю кухню, Вова сидел спиной к телевизору, так, что край табуретки почти касался этажерки, на которой тот стоял. В особо увлекательные моменты передач, он часто слышал:
- Сынок, наклонись на минутку чуть влево, а теперь вправо, еще чуть-чуть! Вовкин, ты прямо огромный стал, совсем жених. Вот ведь еще в прошлом году из-за твоей головы все было видно, здорово отмахал… А ведь всего восемь.
- Давайте пересяду? – с энтузиазмом предлагал Вова, - стол ведь большой. Может, я спиной к окну сяду? Можно придумать по-всякому.
- Ну вот еще, - возмущалась мама. - Остатки света загородятся. К тому же, у каждого в семье есть свое место. Ты разве забыл, как сам выбрал это место, когда только стол купили?
- Я и не помнил, - скисал Вовка. – Ты говорила, что мне тогда было года два. Это сразу после переезда в эту квартиру было. И этажерка с телевизором тогда там не стояла… Вообще телевизора не было. В общем, я уже передумал. Хочу другое место.
- Не положено! – вскидывал отец брови. – Выбранной в молодости линии нужно держаться.
- Угу… - отвечал Вовка, в очередной раз наклоняясь, потому что «красивый гооол» или «такая шляяяпка».
Каждый раз, когда нужно было выйти из-за стола, он задерживал дыхание и начинал вместе с табуреткой тихонько пятиться назад, пока этажеркин железный завиток не упирался в спину. Это значило, что можно выдохнуть и бочком слезть. Родители, казалось, тоже задерживали дыхание и молча следили за его стараниями. И вот обязательно кто-то да говорил:
- Вовка! Технику не расшиби!
И обязательно с этой странной устало-раздраженной интонацией: будто разбить телевизор было Вовкиной заветной мечтой и ему постоянно нужно напоминать о том, что этого делать не следует. Обидно.
***
Сегодня было воскресенье. Обед проходил на удивление тихо: ни телевизора, ни разговоров, ни тем более разговоров под говорение телевизора. Окружающая действительность без «ящика», как называл его отец, казалась оглушающей: хрустел салат, вилки стукались о тарелки, крышечки бутылок с горчицой и кетчупом пугающе громко захлапывались – абсолютно все звуки были дискомфортны и ненатуральны. Вове было неспокойно. Поерзав некоторое время, он шепотом спросил:
- Мам, пап, у вас уши болят сегодня? Или что-то еще болит?
Родители уныло ворошили еду и обменивались испытывающими взглядами.
- Просто так хочется, - процедил сквозь зубы отец.
- Что-то случилось? – потупился Вовка.
- Не знаю еще, - постучала по столу рукояткой вилки мама. – Не знаю. – Ее губы почему-то расплылись в широкой улыбке. Она перевернула вилку и снова постучала по столу, на этот раз - зубчиками. По скатерти расползлось жирное красное пятно от мясного соуса.
Вовке ничего больше не приходило в голову и он, покончив со своей порцией и буркнув «спасибо», сосредоточился, закрыл глаза и начал выполнять свой табуреточный маневр.
Бессвязно посмотрев на сына, мама перевела глаза на отца и совершенно будничным тоном изрекла:
- Нам нужно серьезно поговорить.
Завиток легко коснулся позвоночника, этажерка чуть завибрировала, Вова остановился. Он открыл глаза, насупился и ответил:
- Давайте. А о чем?
Родители, не моргая, уставились на него. Вова молчал в ожидании.
- Так… о чем серьезно поговорить? – не выдержал он. – Я могу серьезно. Особенно когда стихи рассказываю у доски, я серьезно очень.
Кухонные часы отсчитали еще две минуты. Мама смотрела на Вовку. Внезапно она заплакала и взвизгнула:
- Да ну не с тобой же! Ты… что ты понимаешь еще? Стихи он серьезно рассказывает. Нашел чем хвастаться! Я вот суп варю серьезно с серьезными картошками, морковками и…
Она еще что-то говорила, но уже беззвучно. И все плакала.
Вовка испугался. Ему было жаль маму, но еще было обидно за стихи, ведь он не хвастался и, действительно, - серьезно. И не только стихи. Он поболтал ногами, втянул голову в плечи и беспомощно посмотрел на отца.
- Сын, выйди. Совсем. – Он резко отодвинул свою тарелку и по скатерти поплыло новое пятно, куда больше первого. - Иди на улицу, поиграй с друзьями. Уроки на завтра можешь не делать, – сказал отец голосом настолько пустым, что Вовка переспросил:
- Надо погулять?
Отец молча кивнул.
Вова сполз с табуретки и вышел в прихожую. Натянув кроссовки и куртку, он открыл входную дверь и крикнул в сторону кухни:
- Ладно. Я ушел, - и сделал шаг в подъезд. Постояв так несколько секунд, вернулся, взял из трюмо запасные ключи, сунул в карман. – У Мишки Колтунова переночую. Утром приду за портфелем.
Ему никто не ответил. Вовка вздохнул и закрыл за собой дверь.
В подъезде на каждом этаже приятно пахло чем-то своим: на четвертом - свежими булочками, на третьем – холодцом, на втором – жареной картошкой. Только на их пятом в воздухе висела какая-то пустота. Спустившись на первый этаж, где, к слову, пахло миндалем и какими-то еще орехами, он неожиданно остановился и вслух выпалил:
- Не делать уроки! Это вы Зое Григорьевне скажите. Она завтра спросит вообще-то… Ладно, просто прочитаю главы, - решил он. – Вдруг до меня очередь не дойдет - фамилия на «Ц» начинается, значит, спрашивать будут в самом конце.
Почувствовав легкость, он толкнул дверь и вышел во двор.
Глава 2
Двор был зажат между Вовкиной пятиэтажкой и нависающим над ней девятиэтажным исполином на двадцать три подъезда. Высотка разместилась на невысоком холме и, извиваясь, старалась обогнуть своего небольшого соседа. Каков был архитектурный замысел этой композиции, жильцы обоих домов сказать не могли. Особенно сложно понимание давалось тем, кто жил в пятиэтажке: в помещения, выходивших на высотку, почти всегда было темно. Выглядывая из окна, можно было увидеть, как убегают к небу этажи соседнего дома, и только где-то совсем наверху кусочек этого самого неба.
Малышня всего двора жутко боялась, что однажды большой дом упадет на маленький и раздавит всех, кому в тот момент не посчастливится быть дома. Одно дело, если ночью упадет, когда все спят, и совсем другое, если за ужином. Вот только положишь себе кусок горячего пирога, а съесть уже не успеешь… Или такой вариант: сидишь, играешь, а родители еще с работы не пришли. И тут этот дом падает. И нет тебя. Родители расстроятся жутко, да и жить им будет негде, чтобы других детей завести. Одним словом, страшно все с этим домом и подозрительно.
Ребята постарше из года в год пытались измерить высоту великана и расстояние до соседней «малютки». В ход шло абсолютно все: от простого измерения шагами до связанных веревок и простыней, которые сбрасывали с крыши и затем растягивали по земле от дома до дома. Единого решения достичь не удавалось. Всегда находился кто-то, кто скептически смотрел на огромную тень и деловито начинал собирать рабочую группу:
- Дом-то огромный. Если все-таки упадет, пятиэтажку-то зацепит однозначно… Надо мерить. Давайте, какие будут идеи. Начинать нужно уже сегодня.
Взрослые смеялись:
- Вот «архимеды» и «ньютоны»! Да на что вам сдалось все это? Не должно упасть, не дураки ж строили. Ну, а если и случится что, то не вам разбираться. Меньше знаешь – крепче спишь. Чудные вы… в «войнушку» б что ли поиграли или в «прятки». Прямо горе от ума какое-то…
Глава 3
На улице было хорошо. Пролетали первые покалывающие кожу снежинки, воздух был чистый и свежий, словно в нем ничего не задерживалось, и он оставался просто тем, чем все дышат.
На качели, отталкиваясь одной ногой, сидела погруженная в свои мысли Марина Чебудаева, девочка из 4 «А» из Вовкиной школы.
Маринина фотография висела на доске почета начальной школы. После уроков Вова часто задерживался и смотрел на лица этих ребят, пытаясь понять, почему некоторые из них улыбаются, что их фотографируют, а некоторые – будто лимон куснули. Фотографируют ведь с одной целью – чтобы все видели, кто отличником стал. А если ты отличник, то это здорово, что тут недовольным быть? Марина как раз была одной из тех загадочных, кто глядел на фотографа испуганно и зло.
Вовке нравилось учиться, но в отличники он все не попадал. Вот и ходил смотреть: вдруг у них что-то общее есть, чего ему, Вовке не хватает? Однако, сколько ни смотрел, не находил. У кого уши большие, у кого нос картошкой. Кто-то мальчик, кто-то девочка.
Рядом с качелями, возле клумбы, Вовка увидел незнакомого мальчика, по виду – дошкольник еще. Тот, присев на корточки, с интересом рассматривал какой-то кустик и аккуратно трогал его стебли.
Больше во дворе никого не было.
- Странно, - подумал Вовка. – Воскресенье ведь.
Глава 4
Клумба эта была достопримечательностью. На нее приходили посмотреть со всей округи и даже один раз приезжали с телевидения. За ней ухаживала Вовина соседка с красивым именем и скверным характером - Кселония Афанасьевна. Помогала ей приятельница из соседнего «великана», имя которой никто не знал, поэтому называли «она», «Вы» или «приятельница Кселонии Афанасьевны».
Начиная с февраля, у них разворачивались подготовительные работы: проращивание семян и луковиц растений. Ближе к концу апреля Кселония Афанасьевна звала избранных (в их число Вовка, как сосед, попадал автоматически) посмотреть на «сад». Вся ее однокомнатная квартира, включая кухню и ванну, была заставлена маленькими и большими горшочками с молодыми растениями и лишь кровать миновала эта участь. В квартире было тяжело дышать – работали три увлажнителя воздуха и обогреватель. Рассмотреть что-то в этой тропической дымке Вовка просто не мог. Он кашлял, благодарил за приглашение и убегал в промокшей насквозь за считанные минуты футболке. Кселония Афанасьевна кричала вдогонку:
- Хилый какой! А…ладно. Вовка, зато как красиво-то летом будет, когда это все зацветет, а? Кто еще столько сортов вырастит? То-то же!
Цветы действительно были великолепны. С мая по октябрь распускались все новые и новые, вспыхивали краски, в воздухе постоянно присутствовал легкий аромат. Сорвать что-то с клумбы считалось верхом дурного тона. Кроме того, Кселония Афанасьевна моментально вычисляла обидчика и вне зависимости от возраста громко клеймила позором на весь двор.
По иронии судьбы, окна обеих женщин выходили на противоположные от клумбы стороны домов. Любоваться своим творением они могли, только выйдя на улицу. Однако, Вовка ни разу не видел, чтобы Кселония Афанасьевна или ее приятельница сидели на лавочке и просто смотрели на цветы. Они всегда то сажали, то сорняки выдергивали, то подстригали. Умаявшись, молча собирали инструменты и уходили, даже не оглянувшись на такую красоту.
Многие качали головой, провожая их взглядом:
- Лучше бы детей нарожали по молодости.
Вовка был и согласен, и не согласен. Дети – это хорошо, но тогда клумбы бы точно не было, потому что с детьми нужно много разговаривать. И еще на работу нужно ходить. Какая уж тут клумба… А так - во дворе красота необыкновенная. Посмотришь на нее и улыбаешься. Очень жаль, если девятиэтажка все-таки упадет - все раздавится.
Глава 5
Внезапно этот незнакомый мальчик сорвал с пожухлого стебля полупрозрачный сухой лист, выпрямился и со счастливой улыбкой принялся разглядывать его прожилки, то близко поднося к глазам, то отведя руку на солнце.
Марина скосила глаза на него и нахмурилась.
- Ох, - выдохнул Вовка. – Точно новенький во дворе. Если кто-то из бабушек видел, как с клумбы что-то сорвали, то немедленно позвонит Кселонии Афанасьевне. Та выбежит, ругаться будет… Надо спасать парнишку.
Вовка решительным шагом направился к ребятам. Подойдя почти вплотную, он указал на листик в руке мальчика:
- Ты это…
- Это Павел Орлов, - очень внезапно вставила Марина. – Ему шесть лет. Он с семьей переехал только два дня назад. Их вещи выгружали, пока я в школе была. Они будут жить в двадцатом подъезде того дома, - она зачем-то указала на девятиэтажку, будто в небольшой пятиэтажке могло уместиться двадцать подъездов или во дворе были другие дома. - Вот, я у него уже все узнала, - закончила она.
Вовка поморгал и снова посмотрел на мальчика:
- В общем, ты с этой клумбы ничего не рви. Тут за ней присматривают две старушки, они ругаются, на чем свет стоит, если хоть пушинку на ней потрогать. Понял?
- Понял, - все так же улыбаясь, кивнул мальчик. – Спасибо. Только лист уже сухой, он бы сам упал скоро, я просто смотрел. А зеленые я не отрываю, они ведь живые еще. Родители говорят, что цветам тоже бывает больно. Папа даже статью про это принес, мы вместе читали.
Марина закатила глаза и издала глухой смешок.
- Павел, тут принято просто не трогать ничего с этой клумбы. Это как бы правило такое, без объяснений. Потому что. Или Кселония кселофонить будет, – она громко рассмеялась своей шутке. – А кселофонит она громко.
Мальчик посмотрел на Вовку и еще раз кивнул.
- Хорошо, я понял. Потому что. – Он положил лист рядом с кустиком, отошел к лавочке и присел на край. Вовка сел на соседней.
- Я Вова Царь, - представился он. – Марина, мы с тобой в одной школе учимся, только я во 2 «В». Я видел твою фотографию на доске почета, вот оттуда и знаю, что ты это ты. Ты из 4 «А».
Слова «доска почета» будто причинили Марине физическое страдание. Она поежилась и отвела глаза.
- Угу, - только и ответила она.
- А тяжело в четвертом классе учиться? – поинтересовался Паша.
- Конечно, тяжело! – огрызнулась Марина. – Ты вот еще нигде не учишься, счастливая душа. А в четвертом классе нужно в четыре раза больше знать, чем в первом. И лучше знать заранее, чтобы всегда вовремя ответить.
Паша Орлов помотал головой.
- Нет-нет! Я не нигде не учусь. Я учусь! Я хожу на английский язык. И еще на стрельбу из лука. И еще я учусь рисовать – меня мама учит.
Марина презрительно скуксилась:
- Ну рисование и физкультура – это и в школе есть. Но еще считать, писать, читать, география, биология, уроки труда.
Паша посмотрел на сухой лист, оставленный на клумбе и с некоторой опаской на Марину:
- Я умею уже, - шепотом сказал он. – Читать, считать и писать. – Он поковырял носком ботинка грязь. И уже в следующий миг радостно добавил: - Мы недавно из Великобритании вернулись. Хотите, расскажу?
- Не очень, - сразу ответила Марина. – Родители сказали, что за границу мы пока не поедем, поэтому не надо, завидно ведь.
- А я хочу про Великобританию послушать, - отозвался Вовка и был награжден испепеляющим Марининым взглядом.
Паша вскочил со скамейки и захлопал в ладоши:
- Как здорово! Вова, а хочешь к нам в гости прийти? Папа лучше рассказывает. Думаю, он тебе даже флажок подарит. Он же так рад будет, что у меня появился новый друг! Мама тебе свои рисунки Лондона покажет.
Вовка очень смутился, но, глядя на взволнованного мальчика, ответил:
- Х..х..хочу.
- Спасибо тебе! – Паша подбежал к нему, одернул курточку и очень серьезно взял его руку, пожимая, как на деловых встречах. Завершив рукопожатие, Паша расстегнул нагрудный карман и извлек записку. - Адрес записал новый, - пояснил он, - чтобы на всякий случай.
Он протянул бумажку Вовке. «Дудина, 18, 720, 9 этаж» - было написано аккуратными печатными буквами.
- Возьми себе, - предложил Паша, - я и так запомнил. – Он задержал взгляд на записке. – Сам писал вообще-то, без подсказок. Только «Дудина» мама по буквам продиктовала. Я еще не прочитал, кто это был.
- Ладно, - согласился Вовка. Он улыбнулся и сунул записку в задний карман.
- Завтра в три часа придешь?
- Да, приду, - кивнул Вовка. Отчего он точно знал, что придет.
Повисла тишина. Вовка был ей несказанно рад: это значило, что никто не видел, что Паша трогал клумбу, и Кселония Афанасьевна, если и выйдет, то кричать не будет. Репутация человека спасена.
***
- Я, наверное, пойду, - сказал Паша. – Сообщу родителям, что завтра придет гость.
- И я пойду, - отозвался Вова. Только вот… Марина, можно спросить, как ты думаешь? Ты ведь уже в четвертом классе…
- Чего? Спрашивай, раз начал. - Марина недовольно повела плечами, давая понять, что очень занята и время аудиенции подходит к концу.
Паша притих и опустился на скамейку рядом с Вовой.
- Марина, что, по-твоему, значит фраза «серьезно поговорить»? Когда один другому говорит «давай серьезно поговорим», или «нам нужно серьезно поговорить», или примерно так.
Марина дважды кивнула в знак того, что знает ответ, и, подняв указательный палец вверх, сообщила:
- Это очень плохо. Прямо совсем плохо. Это значит, что сейчас люди ругаться будут. Один расскажет другому, как именно он страдает из-за его действий, какие жертвы приносит и какой благодарности не видит. А второй будет злиться, плакать и говорить, что это все неправда. Потом они будут говорить друг другу гадости. Ну, а если «разговор» совсем серьезный, подерутся. И потом…
Вова и Паша в некотором оцепенении смотрели на нее. Вова скептическим шепотом повторял Маринины слова, примеряя их на свои понятия, а вот у Паши от удивления округлились глаза. Было заметно, что он не все понимал, далеко не все. Но то, что понял, не на шутку взбудоражило его. Он перебил Марину:
- Так значит, ты думаешь, что серьезно поговорить – это ругаться? Вот это да! А почему?
- Павел! Я так не думаю. Я так знаю. Потому что видела много раз. Мои родители и родители подруги так всегда делают, когда им нужно поругаться. Между прочим, мы во всех деталях с Машей обсудили, чем похожи и чем отличаются ссоры наших родителей. Так вот, мальчики, - ничем почти.
Снова воцарилась тишина. Марина осталась довольна произведенным эффектом и посильнее оттолкнулась. Качели жалобно скрипнули.
Тщательно обдумав услышанное, Паша встал, подошел к качелям и, коснувшись их рукой, спросил:
- А как ты на самом деле думаешь?
На лице Марины отобразилось что-то, что можно было бы назвать коротким замыканием в голове. Она рассеянно потрясла головой, словно пыталась найти в ней что-то, чего там могло совсем и не быть, и…не нашла. Рассеянно переводя взгляд с одного мальчика на другого, она с испугом в голосе ответила:
- Как я думаю? Я… я даже не знаю. Как есть – сказала уже. А что думаю? Не знаю. Представляете? Меня никто не спрашивал. Зачем думать? – Она сняла шапку, вытерла вспотевший лоб и нахлобучила ее обратно. – Ну вы даете. Я, конечно, думаю обо всем этом, но чтобы вслух говорить…
- Так это ничего, - подбодрил ее Вова. – Я тоже часто не знаю. Ты подумай и скажи. Или, если совсем ничего не выходит, нафантазируй. Это и будет то, как ты считаешь.
Марина сняла перчатки. Обеими ладонями она погладила себя по лицу, словно постаралась разгладить невидимые морщины, и, наконец, заговорила:
- Я думаю, что «серьезно поговорить» значит, что нужно сказать друг другу что-то более серьезное, чем просто рассказывать о том, как прошел день, кто во что был одет и что задали на завтра, - робко начала Марина. Осознав, что ее внимательно слушают, она продолжила:
– Вот если бы я могла рассказать маме, что мечтаю стать космонавтом, - это было бы по-настоящему серьезно. Я уже все книги по астрономии брала в библиотеке и прочитала. Ну как «прочитала» - посмотрела. Там много формул, а у нас еще нет геометрии и физики, и я их не поняла. Но я понимаю, что космонавты изучают звездные миры, эту вселенную…
Марина раскинула руки в стороны и посмотрела в бледно-синее октябрьское небо. Медленно опустив глаза на ребят, она добавила:
- И еще я думаю, что почти все, что важно, говорить не стоит. Потому что это «важно» может очень расстроить того, кому я это говорю, потому что у него совсем другие «важно». А если он не только расстроится, но еще и разозлится, то мне попадет. Кстати, папа говорит, что на талантливом молчании строится вся политика. Кажется, в этом что-то есть.
Она снова подняла палец вверх, обозначая, что сказала что-то очень значительное и ее выступление закончено.
Паша с восхищением смотрел на нее:
- Космонавтом! Настоящим космонавтом хочешь стать... Это очень здорово! Я тебя очень прошу – стань, пожалуйста. – Он раскинул руки в стороны, как Марина, а затем сложил их над головой, изображая ракету. – Ты стань и изучай звезды, планеты. И еще изобрети, пожалуйста, звездный дом, чтобы к космонавтам могла прилетать их семья. Это было бы замечательно!
Вова и Марина переглянулись и рассмеялись.
- А что, - добавила Марина, - идея хорошая, я подумаю, когда вырасту. Сейчас я ведь еще не космонавт.
Вова добавил:
- И мне нравится. Ты, Марина, не откладывай, пока вырастешь. Если будешь становиться космонавтом, пока растешь, то к моменту, когда ты уже взрослая, ты раз – и космонавт. О как!
- Вот я считаю, - заговорил вдохновленный Паша, - что «серьезно поговорить» - это поговорить обо всем, что про науку и про то, как мы живем и как мир устроен. Например, когда я хочу, чтобы мы с мамой порисовали, я беру краски, кисточки всякие и прихожу к маме, и говорю: «Мама, нам нужно серьезно поговорить про мой натюрморт». Мама всегда гладит меня по голове и отвечает: - Конечно, давай поговорим. - Когда я хочу, чтобы папа рассказал что-то про растения, а он у меня ученый-ботаник, я говорю ему: - Папа, давай серьезно поговорим про какое-нибудь растение, ты сам предложи. - Папа смотрит на часы и говорит, когда прийти, чтобы он рассказал. Вспомнил еще! Мы недавно были у бабушки Алии, и я ей сказал после обеда: - Бабушка, нужно серьезно поговорить о том, что у тебя самый вкусный борщ в мире! - Бабушка Алия улыбнулась немного и серьезно на ухо мне сказала: - Я рада, что ты заметил. Когда тебе будет лет десять, я передам тебе список секретных ингредиентов. Правда, здорово?! В общем-то, можно и не говорить «серьезно поговорить», но так солиднее звучит. – Паша перевел дыхание и закончил: - Все, что не серьезно, - это шутки. Они чтобы смеяться, а не думать. С ними все просто и понятно.
Вова встал со скамейки, подошел к Паше и положил ладонь на его плечо:
- Спасибо тебе. И тебе спасибо, - перевел он взгляд на Марину. Та в ответ качнулась сильнее, и двор снова наполнил жалобный скрип.
- Теперь мне точно пора, - заторопился Паша. – Я так рад, что встретил вас, ребята, и что Вова завтра придет ко мне в гости.
Паша сиял. Он вновь сложил руки ракетой и «полетел», рыча, к двадцатому подъезду.
Я тоже пойду, - сказал Вовка. – У одноклассника хочу заночевать, надо проверить, дома ли он вообще. До встречи в школе, Марина.
- Пока, - тихо ответила она.
Вовка развернулся и тихонько побрел. Мишка жил в соседнем подъезде, поэтому торопиться было некуда. Весьма скоро он услышал, как Марина спрыгнула с качелей и побежала в его сторону. Обогнав Вовку, Марина, преградила ему дорогу и возмущенно спросила:
- Вова Царь! Сам-то что думаешь про «серьезно поговорить»? Так не честно: у всех спросил, а сам утаил.
- Я, Марина, думаю, что это значит вот что: когда человек что-то говорит другому человеку, то он уже решил это сказать, поэтому ведь и говорит вслух, а из этого следует, что для человека это – очень важное. Ну, то есть, дело серьезное.
Марина нахмурилась:
- Еще говори, - все так же раздраженно и нетерпеливо скомандовала она.
Вовка продолжил:
- Вот смотри: ты сейчас хочешь узнать, что я еще думаю. А как бы я узнал, если бы ты не сказала? Никак. Поэтому то, что ты сказала вслух, оно и есть для тебя «важно» и «серьезно». Да ты просто уснуть не сможешь, если я не скажу – интересно ведь, правда? Так со всем происходит. Если что-то говорят, значит важно. Даже если кажется, что это глупость какая-то, то это совсем не глупость для того, кто тебе это сказал. Потому что все разные и у каждого свое «серьезно» и своя глупость.
От напряжения Марина сжала кулаки и помотала головой:
- Вова! Ты неправильно считаешь! Люди говорят много чепухи, а еще постоянно ругаются или просто обзываются заглаза. Ты что, серьезно думаешь, что для них так себя вести это и есть «важно»?
-Нет, - ответил Вовка. – Люди, когда ругаются или говорят чепуху, никогда не говорят о том, что для них важно, поэтому и получается некрасиво. Обманывают сами себя, а злятся на тех, кто под руку попался.
Марина посопела и несколько раз укусила себя за нижнюю губу:
- Что-то я запуталась, философ. То есть, когда моя мама ругается на папу, что он мало денег зарабатывает, для нее это совсем не важно? Но зачем тогда она ругается? Настроение на целый вечер, а то и на неделю, пропадает.
- Ругается, потому что для нее важно, что она что-то не может сделать без денег и чувствует нехорошее, зависть или обидно ей просто. Только вместо того, чтобы сказать, кричит. От этого понятнее не делается, только страшно и грустно.
- Все так, - кивнула Марина. – Вова, я часто вообще в толк ни возьму, что они так друг на друга. Эх… – Она с отчаянием пнула комок грязи. – А самое непонятное то, что они все про одно и то же ругаются. Я уже все их слова и предложения выучила… Как ни стараюсь хорошо учиться и вообще быть тихой, не помогает. Надоело уже...
- Я теперь понял про фотографию, - тихо сказал Вова.
- Какую еще фотографию?
- Ту, с доски почета. Ты не для себя эти «пятерки» получаешь.
- Конечно, нет, - отрезала Марина. – Зачем они? Почти все не получают одни лишь пятерки и живут себе.
- У мамы и папы твоих совсем разные «серьезно», только надо захотеть узнать их друг у друга.
В Марининой куртке запищал телефон. Она вытащила его из кармана, мельком взглянула, сбросила вызов и сообщила:
- Мама. Мне пора. В школе увидимся.
- Давай, - согласился Вова.
Марина переминалась с ноги на ногу, будто что-то хотела сказать и не знала, как это сделать. Поколебавшись, она сделала над собой усилие и все-таки ушла.
Вовка снова двинулся к Мишкиному подъезду. Подойдя вплотную, он поднял голову и всмотрелся в окно кухни на втором этаже – в нем маячила тетя Катя, Мишкина мама. Она заметила мальчика, прижалась носом к стеклу, приветливо ему помахала и одними губами вывела:
- Д-О-М-А. «Мишка дома!» - догадался Вовка.
Он тоже помахал тете Кате и нырнул в подъезд.
Глава 6
Около восьми утра на следующее утро, Вовка ключами открыл дверь и вошел в квартиру. Свет нигде не горел, хотя родители уходили на работу только в восемь тридцать.
- Мам, пап, - позвал он. – Я за портфелем. Мне в школу надо. Мы с Мишкой уроки сделали. Потом листки в тетрадки вклею.
Вовка включил свет в прихожей. Около трюмо стояла огромная дорожная сумка на колесиках, с которой два года назад они ездили на море. Он толкнул ее – она оказалась тяжелой, полной.
Из спальни вышел отец. Он был в домашней одежде, не бритый, с огромными синяками под глазами.
- Привет, Вовкин, - сказал он.
- Пап, а ты не пойдешь на работу? - осведомился Вова, с изумлением рассматривая отца.
- Нет, сегодня не пойду, - совершенно спокойно ответил тот.
- А это чего? Это для кого? Мы поедем куда-то?
- Это мое, Вовкин, - все так же спокойно сказал отец и прислонился к дверному косяку. – Я поеду. Только я один поеду, без вас.
- Папа, вы поругались с мамой, да?
- Можно и так сказать, - подумав несколько секунд, согласился отец.
Из-за его спины вышла мама. У нее были заплаканные злые глаза и такие же, как у отца, черные синяки под ними. На ней был спортивный костюм, из чего складывалось, что на работу она тоже не собиралась.
Ее взгляд шарил по Вове, будто пытался зацепиться за что-то мало-мальски знакомое. Наконец, на ее лице отобразилось подобие спокойствия, и она сказала:
- Сынок, Вовчик. Знаешь, нам нужно с тобой очень серьезно поговорить.
Вова посмотрел на отца, но тот никак не реагировал на происходящее. Тогда он подошел к матери и погладил по руке:
- Я понял, мам. Я сейчас.
Вовка ушел в свою комнату и через несколько минут вытащил в коридор маленький чемодан на колесиках. В комплекте было два чемодана – большой и маленький. Большой уже дважды был в путешествии: два года назад Вовка с родителями ездил в Болгарию и полгода назад папа брал его на конференцию в Крым. Он тогда привез этот чемодан, битком набитый фруктами и рыбой. Даже после химчистки ему пришлось проветриваться на балконе еще пару недель – подкладка намертво впитала ароматы «подарков». Мама сердилась, но больше смеялась, вспоминая этот случай. А вот маленький чемодан еще нигде не был. «Не пришел ему срок» - говорили.
- Это зачем? Чего? – ошарашенно глядя на чемодан, спросила мама.
- Это чемодан. Для вещей, мама. Я не хочу ругаться, лучше просто вещи соберу. Наверное, ты просто устала и хочешь, чтобы тебя не трогали.
- Да откуда ты это взял, а? – сорвалась мама на крик. Она подбежала к Вовке и принялась трясти его за курточку, тщательно выговаривая слова: - Я же по-го-во-рить хо-чу с то-бой.
- Вы с папой вчера тоже серьезно говорили. И что? Поругались. – Вова показал на большой чемодан у двери. – Получается, что зря разговаривали, так друг у друга «важно» и не поняли!
- Вовка! Замолчи! Какие «важно»? О чем ты? Ты маленький еще, ерунду городишь всякую. Отец бросил нас, нет у тебя теперь отца!
Мама опустилась на пол и тихо завыла.
Отец отделился от дверного косяка и выпрямился:
- Вов, а куда пойдешь? – внезапно спросил он.
- Пойду послушаю про Великобританию, как там. А потом, наверное, к Мишке. Только мне сейчас в школу надо. Мишка ждет, кстати, на улице. – Он поочередно смотрел то на мать, то на отца. – У нас диктант сегодня, - добавил он.
Отец сходил в Вовкину комнату и принес рюкзак.
- Держи. Я тут, - показал он на мать, - сам. А чемодан не трожь пока, успеешь. Иди в школу.
Вовка надел рюкзак и попытался обнять маму, но та лишь разрыдалась с новой силой, обхватив себя руками и мотая головой. Он отошел к двери и, приоткрыв ее, не оборачиваясь, громко сказал:
- Ладно. Ушел.
Как и вчера, ему никто не ответил.
В подъезде Вовка расплакался. На их этаже по-прежнему ничем не пахло, словно никто и не жил.