Вероника Критская : И ты тоже

Глава 1
Сегодня у Максима было 4 урока: рисование, чтение, русский язык и природоведение. Все они уже закончились, и уже около двадцати минут он был полностью не свободен от мыслей, чем ему теперь заняться. Дома говорили – это «свободное время», «счастливое время», «делай, что хочешь». Но Максим знал, что все сложнее.
Он точно знал, чего хочет от него мама. Дома говорили, что хотеть нужно учиться на «А» (в гимназии это было самой высокой оценкой), еще нужно хотеть посещать уроки скрипки, а после них хотеть приходить домой очень быстро, чтобы бабушка успевала уйти на работу к пяти и передать Максиму двухлетнюю сестренку Аленку.
Бабушка работала гардеробщицей в театре, это было важно для нее. Когда она возвращалась поздно вечером, она улыбалась. Не говоря ни слова, запиралась в своей комнате и не выходила до следующего утра. Наверное, это то, чего она хотела.
***
Год назад, в мае, когда Максим заканчивал первый класс, мама второй раз вышла замуж, и они все переехали в центр города, к Михаилу Руслановичу.
Бабушка тогда сказала «вот и хорошо». И еще сказала, что самый первый серьезный коллектив в жизни человека – это школьный класс, и его ни в коем случае нельзя бросать. К тому же, так удачно сложилось, что по старой прописке Максима зачислили в языковую гимназию (она располагалась на выезде из города и занимала суммарно со всеми постройками и спортивными сооружениями несколько кварталов). В общем и целом, причин для перевода мальчика в другую школу не нашли и решили «не калечить парню психику» переводом в другой класс.
Вместе с основной школой мама тогда отвела Максима в музыкальную, на класс скрипки. О том, чтобы сменить музыкальную школу тоже и речи быть не могло, ведь педагога так тщательно выбирали.
От гимназии до нового дома ходил скоростной трамвай. Его маршрут составлял 43 минуты. Максиму было все равно, ездить один он привык почти сразу. А вот Максима Руслановича называть «папой» так и не привык.
***
Часы в школьном вестибюле показывали 12:47. До музыкальной школы было рукой подать, всего три перекрестка, урок начинался в 14:00. Это значило, что у Максима еще целый час «свободного времени», в течение которого он может быть абсолютно «счастливым и свободным». Он надел рюкзак, тщательно отрегулировал его лямки, взял футляр со скрипкой.
Учебный год в обеих школах почти закончился. На улице пахло какими-то свежими листьями и гудели какие-то насекомые. Аленка считала, что все насекомые – это «масски зукы» (майские жуки). Действительно, май ведь на дворе, все жуки потому и майские.
***
Родного отца Максим помнил, но очень плохо. Тот был гитаристом. Где-то очень глубоко в воспоминаниях мальчика хранилась картинка: папа сидит в кресле, играет, прикрыв глаза. К нему подходит мама, касается плеча. Папа одной рукой держит гитару, второй привлекает к себе маму и сажает к себе на колени. И оба они смотрят на него, Максима. А он смотрит на них.
***
Сам Максим хотел танцевать. Иногда, когда взрослые возвращались с работы и все садились ужинать, он пытался поговорить с ними. Однако, любой разговор заканчивался одинаково: трехголовый змей-горыныч с головами мамы, бабушки и Михаила Руслановича изрыгал насмешки.
Последний такой разговор был вчера. Очень неприятный. Максим поежился от внутреннего холода, несмотря на яркое майское солнце, вспоминая вчерашний вечер:
- Не для пацана хобби ты выбрал.
- Друзья ж смеяться начнут, ты не подумал что ли?
- Как девчонка, ей-богу.
- Когда подрастешь, на тебя трико в облипончик натянут и так плясать заставят – красиво? Нравится что ли? Это ж позорище.
- На скрипке наигрался уже? Бросаешь, да? А как же учительница твоя по музыке? Вкладывала в тебя силы и знания. Самому-то два года не жалко? Может, ты способный окажешься?
- А когда выяснится, что я способный или не способный? – спрашивал Максим. – Как понять, когда уже можно не ходить на скрипку?
Никто не знал. Михаил Русланович предположил:
- На это время нужно. Точно больше, чем два года. Я, Максимка, в детстве на фортепиано ходил, меня мать водила. Так мне в пятом классе учительница сказала, что я посредственно играю. Предложила решать, заниматься дальше или нет. Мать разрешила тогда на занятия больше не ходить, послушала грамотного педагога.
- И Вы стали ходить туда, куда вы хотели? – сосредоточенно задал вопрос Максим.
- Типа того, - засмеялся Михаил Русланович. – Стал по улицам шарашить, гулять, друзей назаводил во дворе.
Мама строго посмотрела на него, вскинула брови и приложила указательный палец к губам, мол, не надо при ребенке так говорить.
- Понятно, - вздохнул Максим. – Только я не хочу новых друзей заводить во дворе. Мы тут год живем, я особо никого еще и не видел. Я бы танцевать хотел…
- Максим, не начинай, ладно? – раздраженно отрезала мама. – Хочешь танцевать – в ванне перед зеркалом кривляйся.
- Ну, мама! – расстроился мальчик, - почему? Я могу и на танцы, и на скрипку ходить, если это важно для тебя.
- Учиться за тебя кто будет? - вспылила бабушка. - Это сейчас ты в начальной школе, потом сложнее будет. А ты собираешься по кружкам пропадать. Будь серьезнее.
- Я серьезный, - еле сдерживая слезы ответил Максим. – Я фильм посмотрел про Билли Элиота. Он тоже мальчик был, и его отец вовсе не хотел, чтобы он танцевал. Зато потом помог сыну и очень гордился им. В конце фильма Билли стал настоящим танцором и над ним никто не смеялся.
- Сынок, - мать почти сочувственно на него глядела, - ты не Билли Элиот. Ты Максим Горшков. Танцуй дома, а? Тебе ж никто не запрещает, правда? Только вот портить себе жизнь не надо.
Максим чувствовал себя плохо. И очень беспомощно.
- Но вы ведь ходите на те работы, которые вы сами выбрали? Которые вам нравятся? Вы не спрашивали ни у кого, можно ли вам туда ходить? Или спрашивали? – прошептал он быстро и очень испугался собственных слов.
- Так. Достаточно. – Бабушка встала и с грохотом задвинула табуретку под стол. – Видишь, что творится? – она гневно смотрела на мать. – Я тебе говорила тогда, что смотреть надо, от кого рожаешь. Генофонд, вон, повылазил, творчества ему захотелось, одной скрипки уже мало. Завтра, глядишь, гитару затребует и в переход метро плясать пойдет.
Губы бабушки были почти белыми и подергивались. Посверлив взглядом каждого, она молча развернулась и вышла с кухни.
- Гитару мне не надо, - пошевелился Максим. Он подтянул руками свою коленку к груди и обнял ее.
- И мне не нужно, - почему-то сказал Михаил Русланович.
- Вот и славно, мальчики. – Мама несколько раз качнулась на табуретке. Туда-сюда. – Вот и славно, - повторила она. – Максимка, пойди к сестре, посмотри, как она?
Максим встал. Мама тоже.
- И к бабушке зайди, извинись перед ней.
- За что?! – возмутился Максим.
Мама посмотрела ему в лицо и, глубоко вздохнув, ответила:
- За свое поведение. Разве ты не видел, как она расстроилась?
- Но я не расстраивал ее! – не унимался Максим. – Она сама себя расстроила. Я же не виноват, что у меня другой папа, а не Михаил Русланович.
- Максим, - как можно спокойнее попыталась сказать мама, - ты знаешь, что нужно извиниться. Иначе как с бабушкой разговаривать?
- Ну ма-а-а-ам?! – мальчик затопал ногами от возмущения. – Я не понимаю, за что я извиняюсь. Мне тоже обидно от бабушки, но она за свое поведение не извиняется никогда. Ни перед кем. Мама! А если через семь лет, когда Аленке будет девять лет, как мне сейчас, и ты выйдешь замуж за кого-то еще, то бабушка будет и про нее говорить «смотреть надо, от кого рожаешь»?
Мама медленно опустилась на табуретку и испуганно посмотрела на Михаила Руслановича. Тот встал, подошел к Максиму и взял за руку, присел возле него:
- Никто не знает, парень, что она будет говорить. Только я не хочу, чтобы твоя мама еще за кого-то замуж выходила. Мне нравится, что мы вместе с ней, тобой и Аленкой.
- Мне тоже, вроде, нравится, - ответил Максим и стер кулаком слезу. – Только извиняться я не буду. – Подумав, он добавил - Сегодня точно не буду.
- Ладно, Максим. Пойди к сестре, пожалуйста, в комнату. Мы тут посуду приберем и поговорим. Сделаешь?
- Не вопрос.
***
Войдя в комнату, он включил настольную лампу, подошел к детской кроватке и погладил сестру по кудрявым темно-русым волосам. Аленка спала.
Уроки Максим все сделал. Настроения как-то тихо себя развлечь – порисовать или почитать – не было. Тогда он подошел к окну и некоторое время рассматривал сизые сумерки и огни в соседнем доме: их становилось все меньше, люди ложились спать. Максим, не раздеваясь, тоже лег и очень скоро уснул.
***
Покачивая футляром со скрипкой, Максим шел вдоль небольшого парка, вплотную примыкавшего к остановке скоростного трамвая.
К завтраку бабушка не вышла, хотя считала соблюдение правил питания залогом красоты и долголетия. Мама и Михаил Русланович всегда уезжали рано, часов в семь. Они работали в одной фирме, только в разных кабинетах. Ехать нужно было куда-то на окраину, как и Максиму в его школу. На столе он нашел записку от мамы «Не всегда есть, за что извиняться. Отношения и общение важнее. Подумай. Пора стать мудрее».
Максим думал об этом все время, пока ехал в школу. И еще чуть-чуть на каждом из четырех уроков. Но с мамой все равно не согласился. Видимо, быть мудрым у него пока не получается.
Максим шел и злился. То ли на себя, то ли на маму, то ли на бабушку, то ли еще на кого – не разобрать. Рука, в которой он нес футляр, вспотела и чесалась. Он хотел присесть, но все лавочки в парке, к сожалению, были заняты. Резко остановившись, он понял, что сегодня извиняться тоже не будет. И на музыку не пойдет.
Тихим шагом он дошел до остановки, сел в трамвай и поехал.
Маршрут был знаком до мелочей. На двадцать третьей минуте следования они проезжали центральный городской железнодорожный вокзал. Максим никогда тут не был один, но сегодня вышел. Он не знал, зачем, потому что все еще злился.
Толпа подхватила его, и уже через несколько минут он стоял в центральном холле вокзала под огромным постоянно шуршащим названиями городов табло.
По указателям он нашел зал ожидания. Заприметив несколько не занятых мест, Максим добрел до них и плюхнулся на понравившееся.
Глава 2
Вчера Карина как-то нечеловечески устала на репетиции в танцевальной школе. Нет-нет, она не привыкла ныть, жаловаться или преувеличивать, но вчера усталость случилась такой сильной, что Карина с трудом могла определить, подняла она ногу или уже опустила. Сложное это дело, однако, идти домой с репетиции, когда сама не понимаешь, ты уже шагнула или еще только думаешь шагнуть.
А до танцевальной школы была еще и обычная, целых четыре урока: рисование, чтение, русский язык и природоведение. В рюкзаке, кроме трех учебников и трех тетрадей еще лежали краски, альбом и мешок с шишками для урока природоведения. Еще в рюкзак же Карина запихала школьную сменную обувь и тренировочную форму для танцев. В голове шумело. Ощущение, что она что-то забыла или не сделала сильно свербело во всем теле. Рюкзак с каждым шагом казался все тяжелее, поэтому Карина приняла решение - не думать - и просто идти к трамвайной остановке.
***
Танцевальная школа была хорошей, известной. В ней преподавали строгие, стройные дамы. Их руки, ноги и шеи казались Карине логическими продолжениями танцевального станка, за который она держалась, делая очередное плийе или батман-танью. Тоненькими и неживыми.
Только вот ездить в танцевальную школу нужно было почти через весь город. Карина с мамой, папой и тетей Анной, маминой сестрой, жили на окраине, а танцы ее были в центре, выходить нужно было сразу после железнодорожного вокзала. Взрослые поначалу волновались, как первоклашка одна будет ездить в такую даль, провожать ежедневно некому – все на работе. Но, как поволновались, так и успокоились. Рядом с домом проходила ветка скоростного трамвая - садишься и через минут сорок выходишь у дверей танцевальной школы в центре. Обратно – так же. Трамвай допоздна ходит. Вот и перестали волноваться.
***
Вчера дверь Карине открыла тетя Анна, она всегда первой уходила на работу и первой возвращалась домой, потому что работала поваром в детском саду. Карина по ее взгляду сразу поняла, что тетя Анна ей недовольна:
- Каринка, какие синяки у тебя под глазами! Будто на тебе ездили. Ужас. В зеркало-то сама видела?
- Видела. Я устала просто. Тетя Анна, ты же знаешь, что у нас в зале там везде зеркала? Я тебе рассказывала?
- Рассказывала. Ты лучше подумай о том, что на тебя люди смотрят на улице. И другие девочки из танцевального. Поди, все, кто такую «красоту» у тебя под глазами видит, думает «совсем над девчонкой издеваются, не кормят ее что ли?» - она наклонилась к Карине и своими пухлыми пальцами потыкала ей в щеку. – Вон, дни кости. Сделаю тебе сегодня бутерброд с салом.
- Мне нельзя сало, - подумав, ответила Карина. – Мой балетмейстер говорит, что нужно есть только постное, иначе никогда не стать грациозной.
Тетя Анна хмыкнула:
- ГрациЁзной, - передразнила она девочку. – Кому это надо? Главное - здоровье. Я твоей матери задолбалась уже говорить, что балет – дело избранных.
Карина молча сняла рюкзак и посмотрела на тетю Анну, загораживающую своим телом проход. Та немного посторонилась:
- Иди, давай, начинай уроки делать, скоро родители придут, ужинать будем. Все-таки уже второй, а не первый класс. Нужно серьезнее относиться, а не все силы выпрыгивать на своих этих танцах. Поняла?
Карина неуверенно кивнула.
- Потом, что не успеешь, будешь дописывать. Сама знаешь, мать спать не отпустит, будет рядом сидеть, пока все не проверит.
Карина кивнула еще раз, на этот раз очень медленно. Да, она знала. Ухватив рюкзак за ручку и протиснувшись мимо тети Анны, она побрела в гостиную, где обычно делала уроки и где ей стелили на ночь. Своей комнаты у Карины не было.
- Ну-ка, стой! - услышала Карина возмущенный голос тети. - А это что еще такое? – тетя Анна нависла над ней и ткнула пальцем на ее ноги. - Ты что, так и шла через полгорода?
Карина оглядела свои ноги и сразу поняла, что же такое она забыла сделать – переодеть танцевальные чешки на уличные туфли. Туфли, видимо, вообще в танцевальном в шкафчике забыла. Ох.
Девочка сжалась, будто в комнате было очень холодно.
- Каринка! Отвечай, когда я тебя спрашиваю, - не унималась тетя.
- Это чешки. Я в них танцую, - наконец, ответила она. И тихонько добавила. – Видимо да, шла через полгорода. Точнее ехала. А потом немного шла.
- Внимательнее надо быть, на тебя же люди смотрят, - буркнула тетя. – Сколько можно про это говорить? Люди смотрят всегда. На все. Ты еще не сделала, а они уже знают, что ты собираешься делать. Всегда нужно держать себя в порядке.
Карина с трудом подняла голову и посмотрела на тетю Анну. Та в свою очередь смекнула, что девчонка ее просто не понимает. Натужно улыбнувшись, она стала пояснять:
- Вот, например, тетя Эмма увидит тебя, как ты в школьной форме и чешках идешь домой. Она поймет сразу, что ты забыла туфли после танцев надеть. Тетя Эмма преподает в ПТУ, и она очень внимательный педагог. И, конечно, она сразу позвонит твоей маме на работу, чтобы рассказать, что тебя видела в таком виде.
Карина пыталась следить за мыслью, тетя уже не улыбалась.
- Ты понимаешь, к чему я? - грозно спросила она.
Карина сначала кивнула и тут же помотала головой:
- Понимаю, но не вся.
- А к тому, милочка, что мне от твоей мамы попадет, что ты в таком виде ходишь, - подытожила тетя Анна. - Снимай, оставь тут, я вымою. Это будет наш секрет.
Почему тете Анне должно попасть, Карина не поняла. Она ощущала, как тете почему-то страшно и стыдно, но она слишком устала, чтобы анализировать нюансы ношения чешек на улице и прогнозировать возможные отрицательные стороны такой дерзости.
Тетя снова приблизила свой пухлый палец к ее лицу и потрясла им:
- Что нужно сказать?
- Я подумаю над своим поведением, - соврала Карина шепотом заученную фразу.
Только после этого тетя удовлетворенно ушла в кухню, откуда доносился запах пережаренных вместе макарон, картошки и сосисок (домашние называла это блюдо «чтобы не пропало»), а Карина, сняв на пороге чешки, поплелась к себе.
Ей не нравилось обманывать нарочно, она каждый раз скрещивала за спиной два пальца, как научил двоюродный брат Мишка. Но на этот раз думать о поведении было действительно некогда, завтра ждала неприятность покрупнее: первым уроком был русский язык и домашним заданием было написать сочинение.
***
Карина училась во втором классе и очень не любила писать сочинения. Учительница Елена Федоровна уже три раза давала такое задание: «помечтать и написать рассказ», то есть сочинить его. Это и было самым непонятным и сложным – Каринин рассказ мама ни разу не одобрила. То ли дело математика! Карина ее просто обожала, потому что мама охотно соглашалась с ее, математики, правилами и очень быстро проверяла тетрадь. Несколько дней назад за все прорешанные примеры мама даже поставила ей карандашом на полях пятерку. Или вот география – нужно выучить, что столица Италии – Рим, а столица Исландии – Рейкьявик, и тогда Карина чувствовала облегчение взрослых.
На этот раз тема сочинения была «моя будущая профессия». И что, скажите, пожалуйста, делать? Что писать?
***
Мама жила мыслью, что Карина станет великой балериной. Только благодаря ее хлопотаниям, Карина и поступила в танцевальную школу. Танцевать Карине нравилось, но не так много и усердно, как того требовали преподаватели. Да и музыка частенько была унылой.
- То ли дело, самой делать музыку! – часто втайне мечтала она. – Думаю, это так интересно.
Те сорок минут, которые трамвай вез ее к танцевальной школе, а потом еще сорок минут обратно – она тихонько напевала мелодии.
Папа только однажды выразил мнение относительно будущего дочери:
- Лучше технарем быть во все времена, - сказал он. – Платят нормально.
Мама моментально испепелила его взглядом:
- Хочешь быть технарем, вот и будь.
- Так я и есть…
- Тихо! Что ты лезешь? – прикрикнула мать на отца. – Кариночка будет балериной. – Она до боли сжала плечо девочки. - У меня мать дура была, мне запрещала, так хоть дочь твоя искусством занимается нормально. И голодать не будет, понял? Потому что примы не голодают.
Отец посмотрел на жену и дочь остекленевшим взглядом, пожал плечом и вышел из комнаты.
***
А еще рядом со школой Карины была музыкальная школа. Всего в трех перекрестках. Еще будучи дошкольницей, она про нее знала. Однажды на прогулке с папой набрели на нее и долго стояли, слушали, как играют разные инструменты. Иногда слышали, как пел хор.
Когда Карина пошла в школу, то к музыкальной начала приходить специально. Времени у нее было мало – как только заканчивались уроки в обычной школе, нужно было бежать на трамвай, чтобы ехать в танцевальную. Карина делала небольшой крюк, чтобы постоять под окнами музыкального таинственного здания хотя бы несколько минут, и только потом стремглав мчалась к трамвайной остановке.
Даже если и опаздывала немного на занятие, балетмейстер не ругала ее, понимала, что девочка с другого конца города спешит.
Для Карины самыми сладкими и долгожданными были те моменты, когда она слышала, как играет скрипка – так тоненько, что сердце замирало.
Однажды прошлой зимой, когда она стояла под окнами, из дверей музыкальной школы вышла девочка с футляром в руках. Девочка была явно не в духе: она бросила футляр в сугроб и сверху высыпала еще пару пригоршень снега.
Карина молча наблюдала. Она никогда не держала скрипку в руках. В конце концов, решилась:
- Привет, - начала она.
- Тебе чего? – огрызнулась девочка.
- Можно я посмотрю на скрипку? – с опаской поинтересовалась Карина.
Девочка задумалась. Она выгребла из-под снега футляр и молча его рассматривала, будто впервые видела.
- Не знаю, - промямлила она. – У тебя, что, своей нет?
- Нет, - стушевалась Карина. – Я вообще никогда ее близко не видела. Мне просто нравится, когда на скрипке играют. Я… бы хотела тоже.
- Хм… Ну, пожалуй, посмотреть, можно. Только чуть-чуть. – Девочка открыла футляр.
Карина подошла поближе и восхищенно начала разглядывать лежавшую внутри скрипку:
- Какая красивая! А как это называется? – она потянулась к красивому завитку, к которому были привязаны струны.
- Ты чего? – возмутилась девочка и сразу же захлопнула крышку. – Сама сказала, только посмотреть, а уже лапать лезешь.
- Извини, - пролепетала Карина.
- Не буду я тебе больше показывать ничего. – Девочка щелкнула заклепками на футляре и ушла.
Карина хлюпнула носом. Обидно очень почему-то стало. Потом глянула на часы, ахнула и побежала на трамвай.
***
Погрузившись в размышления о том, как писать сочинение, Карина незаметно уснула.
Проснулась она только тогда, когда мама пришла с работы и принялась трясти ее за плечо:
- Дочь? Э-эй? – звала ее мама и трясла. – Прямо ведь за столом уснула. Карина?
- М? – сонно пробормотала девочка.
- Каринка, ты чего на учебниках спишь, а? Уроки сначала сделай и спи в кровати. Будто тебе запрещает кто. – Мама покачала головой и укоризненно посмотрела на дочь. – Еще и не переоделась, как пришла. Почему? Карина? Мы уже говорили об этом: пришла, разделась, отдала тете Анне, чтобы она постирала. В чем на репетицию завтра пойдешь?
Карина молча встала и принялась раздеваться. Оставшись в майке и трусиках, она снова села за стол:
- Мама, мне сочинение надо написать. «Моя будущая профессия». Мне самой написать?
Мама собрала в кучу ее вещи и с подозрением глянула:
- А ты сможешь правильно написать слова «фуэте», «батман», «арабеск»?
- Не знаю, - задумалась Карина. – Мам, а что такое «арабеск»?
- Понятно. – Отрезюмировала мама. – Я напишу, тебе переписать своей рукой надо будет. Я сейчас набросаю, после ужина переписывать будешь. Что еще задали?
- Больше ничего. Завтра русский язык и два урока труда, и еще один – чтение. Учительница сказала, что начнем новую повесть читать, готовиться не нужно заранее.
- Хоть так, - вздохнула мама. – Через пятнадцать минут иди мыль руки и к столу.
- Угу…
Мама обернулась и внимательно посмотрела на дочь:
- Ты Анну про ее сало не слушай, ладно? Не надо тебе это.
- Иначе я не стану грациозная, - тихо добавила Карина.
- Вот именно. – Мама сверлила ее глазами. – Дочь, от сала ты и здоровой не станешь. – Она сделала какой-то неопределенный жест рукой в воздухе и вышла.
После ужина Карина переписала под мамину диктовку три страницы, на которых она уже взрослая, выступает в каких-то неведомых пока что залах, делает незнакомые, но, наверняка, очень красивые движения. И все ей хлопают. Люди на восьми ярусах театра встают, аплодируют и плачут от восхищения.
Карина прочитала мамино сочинение вслух. Мама улыбнулась, поцеловала ее в лоб, пожелала спокойного сна и вышла.
***
Утром Карина, как обычно, нашла на столе выглаженную форму для занятий танцами. Она спокойно упаковала ее в рюкзак, оделась и поплелась в школу.
- Хорошо, что уже конец года, - подумала Карина. – Летом нужно будет только на танцы ходить. Хотя… я бы лучше в обычную школу только ходила, а на танцы – нет. Но так нельзя…
В класс она пришла почти последняя, перед самым звонком. Елена Федоровна объясняла:
- Тетрадки с домашним заданием нужно положить на край моего стола. Все услышали?
- Да! – хором отвечал класс.
- Здравствуйте, - проговорила Карина, стоя на пороге класса.
- Здравствуй, Карина Гончарова, - с улыбкой ответила учитель. – Давай, скорее, садись. Сейчас звонок будет. И тетрадку сдать не забудь.
Потоптавшись, Карина подошла к своей парте, вытащила учебник русского языка и тетрадь с сочинением, села.
Елена Федоровна подошла к ней, положила руку на тетрадь и улыбнулась:
- Твое-то сочинение я сразу узнаю, да? Даже не читая фамилии.
Карина вопросительно на нее посмотрела. Учительница снова улыбнулась:
- Ведь балериной будешь? Чтобы ездить по всему миру и танцевать? Твоя мама на родительском собрании сказала, что это твоя мечта. И что, вероятно, в третий класс тебя переведут в специальное училище для маленьких балерин. Если так, я буду по тебе скучать.
- А-а-а? – Карина издала какой-то рассеянный звук и двумя руками вцепилась в тетрадь.
- Ну-ну, - Елена Федоровна погладила ее по голове. – Это очень волнительно, но ради мечты всегда найдется, чем пожертвовать. Так жизнь устроена. – Учительница потянула тетрадь на себя, и Карина сдалась.
Прозвенел звонок. Елена Федоровна отошла к своему столу и положила тетрадь Карины поверх стопки.
Весь урок Карина не могла сосредоточиться. Что же это такое получается? Ей нужно будет учиться в другой школе? А как же эта школа? А где находится та, в которой нужно учиться? В одной из передач про балет, которую она смотрела вместе с мамой, говорилось, что балету учатся в специальных закрытых училищах, откуда отпускают к родителям только на выходные. Но Карина так совсем не хотела… И еще это все значило, что она не сможет приходить к музыкальной школе слушать разные инструменты, хор, а особенно – скрипку.
На уроках труда и на чтении ей тоже было совсем не интересно. Она все смотрела на стопку тетрадей, лежавших на краю стола Елены Федоровны. Учительница порой смотрела на Карину и лишь качала головой.
Когда прозвенел звонок с последнего урока, и дети стали собираться домой, Карина все-таки подошла к учительнице:
- Елена Федоровна, можно я возьму тетрадку обратно? Я там ошибку сделала. Точно знаю.
Учительница внимательно на нее посмотрела, взяла тетрадь и протянула девочке:
- Сможешь исправить?
- Да. Думаю, да. Я знаю, где ошибка.
- Хорошо. Когда исправишь, положи, как лежала тетрадка, сверху. Хорошо?
- Хорошо.
- Карина, я выйду ненадолго?
- Да, Елена Федоровна.
Учительница вышла. Карина постояла с тетрадкой некоторое время, а затем решительно подошла к парте, вырвала из нее чистый листок и написала «Не знаю, кем хочу быть. Не хочу быть балериной».
Записку она положила поверх всей стопки, как сказала Елена Федоровна. В рюкзак сунула сочинение, пенал, учебники и вышла из класса.
***
Куда теперь деваться, Карина не знала. Машинально она пошла в сторону трамвайной остановки.
Пройти нужно было через небольшой парк. Стоял ясный день, воздух пах почти летом. Все скамейки в парке были заняты: бабушки вязали, молодые пары сидели в обнимку, женщины с колясками. Почти все молчали, наслаждаясь солнцем, свежей зеленью и ароматами. И лишь на одной лавочке сидящие громко и эмоционально что-то обсуждали.
Скамейка стояла прямо у дорожки, так что Карине волей-неволей пришлось идти мимо. Громкоголосыми оказались мужчина и женщина потасканной наружности, от них резко несло спиртным. Карина, устав от собственных невеселых мыслей, непроизвольно прислушалась.
- Ну, так чего ты, дорогая моя? – гаркнул мужчина. – Делать-то чего будешь?
Собеседница вытянула перед собой ноги и понуро принялась рассматривать заношенные шлепанцы и грязные ногти. Увиденная картина явно ее неприятно удивляла и раздражала. Поморщившись, она сунула ноги под скамейку и с вызовом продекламировала:
- Да ну его к лешему! Ничего не успеваю с этими кровососами. Уволилась я.
На мужчину это не произвело ни малейшего впечатления. Он лениво повернул к ней лицо и, казалось, ожидал, что случится нечто более интересное.
Карина с нескрываемым интересом остановилась невдалеке и принялась разглядывать их обоих.
Женщина, которую дядя называл «дорогая», совсем не выглядела дорогой. «Зато какая она умная, наверное, раз стесняется своих старых шлепанцев!» – пронеслось у Карины в голове.
***
Папа Карины всегда говорил, что в старье ходят только бомжи и дибилы. Совершенно недопустимо, чтобы люди видели тебя в «рванине». Когда Карине было пять, она спросила у папы, сидевшего перед плазмой диагональю в 47 дюймов и почесывающему правую ягодицу через внушительную дырку в трусах, кто он – бомж или дибил – за что получила увесистую затрещину, но ответа не получила. Было очень обидно, потому что папа явно не собирался ничего пояснять, и Карина разревелась.
Утром в садик ее привела мама, быстро раздела, как-то особенно посмотрела и быстро вышла из группы. Весь день воспитатель сочувственно пыталась выведать у девочки, почему она так задумчива и молчалива. К ужину Карина решилась и рассказала о своем вопросе и обиде на папу.
- Каринка…, - с облегчением вздохнула воспитатель. – И это все? – Она погладила девочку по голове. – Малыш, нельзя так родителям говорить. Они о тебе заботятся и любят. Ну, иногда и у них дырки случаются. А слова эти – они ругательные. Понимаешь?
- Понимаю, - ответила Карина.
- Не будешь ругаться на маму с папой?
Карина помотала головой. Ругаться на маму с папой она не хотела. Но в глубине этого своего понимания все равно обижалась на папу, а почему – не понятно.
***
Тем временем, мужчина все ждал от «дорогой» женщины чего-нибудь. Та нервно ерзала и зыркала на него. В итоге выдала:
- Нет, ну а чо? Иначе, куда, скажи-ка на милость, детей девать?
Мужчина почесал затылок откупоренной бутылкой:
- Слышь? Я не понял. Ты вот уволилась. Детей пять штук. Ни на жратву теперь, ни на бухло, денег не будет. Надо было думать, не куда детей девать, а откуда не брать. Смекаешь?
Тут он заметил Карину и рявкнул в ее сторону:
- Ты чего тут уши греешь? Из-за вас все, таких вот. Стараешься, чтоб вас меньше вылазило, но иногда все-таки вылазите.
Карина испуганно вздрогнула:
- Ничего… - пролепетала она. – Ничего не грею.
- Так вали отсюда, да?
Девочка вцепилась в лямки рюкзака и что есть сил рванула к остановке. Окончательно отдышалась и пришла в себя она только тогда, когда двери трамвая закрылись и они тронулись в путь.
***
- А теперь, что делать? – задавалась вопросом Карина. – Еду в танцевальную школу. Хотя танцевать совсем не хочу. И в музыкальную сегодня не зашла… Ой. Маме как сказать? И тетрадку я, получается, украла у Елены Федоровны.
Карина расстроенно прижалась лбом к трамвайному окну. Тук-тук, тук-тук – стучали колеса.
На остановке, где располагался вокзал, вышло много людей, салон почти опустел. Карине нужно было выйти на следующей, на «Балетной школе». Внезапно ей стало так тоскливо и одиноко, что хоть вой. Она вскочила и побежала к дверям – кое-как успела выскочить, закрывающиеся двери даже «цапнули» ее по рюкзаку.
Трамвай уехал. Карина стояла перед зданием железнодорожного вокзала. Вокруг сновали, толкались люди. Девочка стояла и чего-то ждала.
На вокзале она была лишь однажды. Тогда тетя Анна приехала к ним жить – они с папой и мамой ее встречали. Поезд задерживался, и они просидели в зале ожидания несколько часов. Это было, когда Карина еще в школу не пошла.
- Зал ожидания, - прошептала она еле слышно. – Посижу там, пока занятие по танцам идет, - решила она. – Потом домой поеду.
В здании вокзала Карина, следуя указателям, поднялась на второй этаж и вошла в гудящий людскими голосами зал ожидания. Она пошла вдоль рядов. Где-то в середине зала она увидела несколько незанятых мест. Справа сидел старик и читал газету, слева – мальчик. На его коленях лежал футляр со скрипкой, на соседнем сидении, видимо, его рюкзак. Было совершенно непонятно, один он или с родителями, потому что сидел он очень сосредоточенно, ни на кого не смотрел. Карина сглотнула и подошла:
- Можно я сяду рядом?
- Да, - ответил мальчик. – Тут не занято, как я понял. Целых четыре места еще есть.
Карина села рядом с мальчиком и молча, даже завороженно уставилась на футляр. Мальчик проследил ее взгляд.
- А ты одна? – спросил он.
Девочка кивнула.
- И ты тоже, - ответила она и посмотрела ему в глаза. – Я Карина.
- Максим, - аккуратно ответил мальчик. – А что я один, ты спросила? Или как?
- Не спросила. Просто сказала. Это видно. – Ее вгляд снова сфокусировался на футляре.
Максим подумал и ответил:
- Если вглядеться, так конечно.
Щелкнув застежками на футляре, он открыл его. Внутри лежала скрипка. Он тронул ее за то место, где начинались струны:
- Знаешь, как называется?
- Нет, - ответила Карина и отправила за ухо растрепавшуюся прядь волос.
- Это гриф и его завиток.
- Завиток, - повторила Карина. – Завиток же, точно. Как похоже. – Она широко улыбнулась, но не оторвала взгляда от скрипки.
- Держи. - Максим спокойно вытащил скрипку из футляра и протянул ей. – Хочешь?
- Давно хочу, - ответила Карина, принимая двумя руками скрипку. – Только… У меня для тебя ничего нет, Максим. У меня в рюкзаке только чешки и форма – купальник, юбка.
- Чешки? – с удивлением спросил Максим.
- Ага. Чтобы в них танцевать.
- Здорово. Можно я посмотрю?
- Конечно, можно. Достанешь сам?
Максим взял рюкзак Карины и потянул за молнию.
- Они там, внизу, - пояснила Карина.
Максим вытащил полиэтиленовый пакет, в котором лежали обычные белые чешки и пара носочков. Он достал чешки из пакета и тщательно осмотрел, будто хотел примерить. Карина так же тщательно осмотрела скрипку.
- И я тоже давно хочу, - сказал мальчик.
- Понимаю, - ответила Карина. – Давай еще помолчим и посмотрим?
- Давай, - согласился Максим.
И они еще помолчали в этом зале ожидания.