Шева : Квант милосердия

Нечасто, но раз в две недели Порфирьевич устраивал себе званый ужин.
Ну как - званый? Одно название. Подсмотренное в телевизоре.
На самом-то деле никого Порфирьевич не звал.
Некого и незачем.
После того, когда жены не стало, и остался он доживать бобылем, жизнь его изменилась не в лучшую сторону.
Поэтому иногда он и устраивал себе такие маленькие радости.
Взял в маркете полкуры, зажаренной на гриле, дома почистил и отварил картошечки, салат сообразил из квашеной капусты и оказавшегося в наличии солёного огурца. Сверху колечками лука покрошил, а потом еще и зубок чеснока.
Любил он такой привкус - с чесночком.
Для придания душистости капнул подсолнечного масла. Как завершающие картину последние мазки стол украсили возникший из холодильника селёдочный хвост и оставшаяся с прошлого раза водка.
Полбутылки - норма.
Так что ужин получился на славу.
Но сегодня у него, как говорят в рекламе по телевизору, был дополнительный бонус.
Уже вторую неделю по одному из каналов каждым вечером показывали фильм про Джеймса Бонда.
Начали с первых, со старых, еще с Шоном О‘Коннори. Там, где костюмы, автомобили, девушки были будто сошедшими со страниц редких заграничных журналов еще тех времён - времён его молодости.
С удовольствием Порфирьевич посмотрел парочку фильмов, а потом и втянулся.
И теперь каждый вечер, устраиваясь в кресле поудобней, предвкушал очередной фильм Бондианы.
Сегодня показывали «Квант милосердия».
Хотя Порфирьевич и считал лучшим Бондом Шона О‘Коннори, но к Дэниэлу Крэйгу он тоже уже привык.
В «Кванте» Порфирьевичу очень понравилась очередная подруга Бонда.
Которую играла Куриленко.
- Ох, и хороша мулатка-хохлушка! - не выдержав, несколько раз восхищённо произнёс Порфирьевич.
Наконец фильм завершился. Как обычно - традиционным хэппи-эндом.
- Эх, кино…Если бы оно в жизни так бывало! - умудрённый непростым житейским опытом, сказал Порфирьевич.
Допил последнюю стопку, крякнул старым селезнем, и поставил чайник.
После фильма, как обычно, началась реклама.
Причём, суки эдакие, начали с экрана тыкать ему прямо в лицо очередные чудо-прокладки. То ли с крылышками, то ли с клювиками, то ли еще с какой херней.
- Да когда вы ими уже наедитесь! - бросил в сердцах Порфирьевич и сердито переключил канал.
Буркнул еще, как гранату вдогонку швырнул, - Себе в жопу их засуньте!

На другом канале попал на новости. Как раз на начало сюжета.
Парнишка двадцати лет, сирота, детдомовец. Работает дворником.
Дворницкой или угла какого ни хрена ему не дали. Так хлопец взял и построил себе сам хибарку-сарайчик. Из кусков фанеры, пенопластовой упаковки.
И живёт там. С собакой-дворнягой и тремя кошками.
А ему выписали предписание - снести незаконную постройку срочно!
Его же ЖЭК выписал.
И когда он был на работе, пригнали бульдозер.
- Вот же ж бляди! - прошептал Порфирьевич, не отрывая глаз от телевизора.
На рёв бульдозера из ближайшей девятиэтажки повыскакивали жильцы. Которые парня подкармливали, одежду ему давали.
Видели ведь - что сирота казанская, Богом обиженная.
Отстояли хибарку. Телевизионщиков позвали. Те пришли в ЖЭК, спрашивают у начальницы парня, - Вы же знали, что он у вас работает, что жилья у него нет, как же вы могли?
Эта толстожопая «застыдалась», - папкой лицо закрывает, убежать пытается.
- Ну не йобжежтвоюмать! - не выдержал Порфирьевич, прокомментировал.
Потом паренька показали, - хорошее, чистое лицо, внятная речь.
- Да если мне было где приткнуться, - разве бы я здесь жил? - оправдывался тот беспомощно.
Как выброшенная из какого-то сверхмощного ускорителя или коллайдера мини-частица, неожиданная мысль сначала просто сверкнула в голове Порфирьевича, но потом быстро пробежала по всем закоулкам черепушки и овладела всем его естеством.
Он прошёл во вторую комнату, которая после смерти жены большей частью пустовала. Вот же ж диван имеется, стол, платяной шкаф - что еще для жизни надо?
Завтра позвонить на телеканал, узнать, где именно, в каком районе снимали сюжет - да и все дела.
Что они - не уживутся вдвоём?
Да и ему веселее будет. Всё-таки будет в доме еще кто-то…живой.

Порфирьевич уже лёг, как вдруг взгляд его остановился на стальном ящике, «сейфе», где он хранил старую ижевскую двустволку.
Он опять вспомнил толстожопую начальницу ЖЭКа, закрывавшую лицо, и неожиданно подумал, - А хорошо бы зарядить солью, подойти к этой жопе, да и спросить, - Слы, Гюльчатай, личико покажь! Да и жахнуть потом из обоих стволов!
Рот Порфирьевича растянулся в непроизвольной, детской улыбке.
Перед тем, как заснуть, мышонком в голове пробежала последняя мысль, - Ладно, утро вечера мудренее.

Бледно-жёлтая, круглолицая луна, давно заглядывавшая в окно Порфирьевича, облегчённо вздохнула, - Заснул, таки. Утром, когда буду дневному светилу дежурство передавать, надо не забыть подсказать, чтобы случайно лучи на тот ящик не бросило! Может и забудет. Да и не надо оно ему.
Какой с него Джеймс Бонд?
И так - дай-то Бог.