Припадок спокойствия : Было и прошло

Через неделю я решил ей позвонить, и объясниться, иначе всё выглядело бы совсем уж ужасно. Мы прожили год, а потом я собрал свои пожитки, и пока она была на работе, ушел, оставив на столе записку - "Всего тебе хорошего". Мне тогда показалось, что это лучше, чем сказать ей правду...

За праздничным столом гостиной шумно. У Василия Петровича день рождения. Не слабо располневший школьный друг тяжело сопит, обводя осоловелыми глазами забитый деликатесами стол, и покачивается на нетвердых ногах с зажатой в кулаке рюмкой водки. Воротник его рубахи расстегнут, капелька пота сползает по виску. Тостует худой, измученный незначительной должностью сослуживец. Долго расписывает достоинства своего начальника. Василий снисходительно кивает, мол да, я такой, мудрый, щедрый, снисходительный. Ему конечно насрать на лесть, не такой он человек, чтобы его можно было купить словами, но пусть мол старается. Гости пропустив по пятой, закусывают, и откинувшись на спинки стульев, ведут неспешные беседы с соседями, забыв про именинника. Тост слушаем только Васька да я. Наконец оратор повышает голос, и предлагает всем выпить за здоровье Василия. Это предложение объединяет гостей, они поднимают рюмки, чокаются, выпивают и начинают поднимать зады, чтобы выйти покурить на лестничной площадке. Василий мне делает знак, чтобы я следовал за ним, и мы выходим на балкон, прикрыв за собою двери.


Когда на прошлом дне рождения, я встретился взглядом с только что вошедшей в комнату красивой темноволосой женщиной - внезапно почувствовал, как в груди перекатилась, из-за частых упоминаний в литературе пошлая, но от этого не менее осязаемая и горячая волна.
- Кто это? - выдавил я.
- Лида, - пожал плечами Васька.
- Познакомь.

Утро мы с ней встретили в её постели. Наблюдая как медленно светлеет комната, я радовался тому, что могу смотреть на её лицо, и не хотел убирать затекшую руку, на которую она положила голову. Днем я переехал к ней со своей съемной квартиры.


- Опять берлогу снимаешь? - Васька внимательно смотрит, пытаясь разглядеть, что у меня на душе.
- Да, - киваю я, и отвожу взгляд.
- Что же было не так?
- Не смогу тебе объяснить.
- А ты попробуй.

Я начал с начала.

Одним сентябрьским вечером - мы уже прожили вместе полгода - я сидел за столом, и что-то писал. Солнце уже нырнуло за крышу соседнего дома, и настольная лампа освещала исписанные листы бумаги и ручку в руке. Лида готовила на кухне.
- Иди ужинать! - донесся оттуда неожиданно резкий командный голос.
Я поднялся, и пришел на кухню. Она возилась с кастрюлей.
- Нарежь хлеб.
Ненавистный от всех прошлых моих работ начальственный тон. Ах да, она же и была начальником.
- Слушаюсь и повинуюсь, майн либе херц.
- Не остри.
- Ладно, что ещё мне не делать?
- Просто делай, что я говорю, ладно?

Я тогда промолчал, подумал что это хуйня, что это пройдет. Но с каждым днем ветер усиливался, и в отношениях наших что-то начало меняться. Лида все чаще приказывала, я не желая скандала не сразу, но исполнял, в душе начиная посылать её куда подальше. И вот однажды снежный ком который с того вечера начал во мне расти, стал огромным, и целиком сковал все теплые к ней чувства.

- Ты что, другую бабу завёл?
Я смотрю на Ваську и понимаю, что не смогу ему объяснить, какая это хуйня, быть рядом с человеком, вдруг ставшим тебе чужим, особенно после того, как ты поверил, что все у вас получится.
- Да, - говорю я, и Васька улыбается.
- Так бы сразу и сказал, а то снежный ком, потерял к ней чувства. Сказал бы сразу, что нашел моложе. Сиськи то большие?
- Ага, - киваю я, и смотрю как во дворе дома, парень в белой рубашке провожает девушку. Они мнутся у подъезда, не желая расставаться, держат друг друга за руки.
- Пошли в комнату, - кивает на дверь Васька, и я следую за ним.
Лучшее решение всегда приходит само. Завтра позвоню Лиде, и скажу, что нашел другую. Это и вправду будет понятнее, чем объяснять, что я не терплю, когда мною командуют.