Pogrebnoj-Alexandroff : Без тысячи, но не одна... ночь.

– И вот; пришёл он опять – сел у порога и стал ждать. А чего? Сам...

– Продолжай. Да кстати... Привет.

– А чего продолжать? сам всё знаешь. Привет!

– Ну... я так не играю...

– Так ночь только наступила и ещё вступает в свои права, неся новую тайну приключений и утех –бытия в ностальгии прошлого.

– Ух, ты! Как завернул-то, а... – молодец! Ну; так, когда продолжение истории?

– Не сразу сказка сказывается, мил мой, как дело делается – созреть надо в созерцании мысли. Это не то, что телом двинуть: мысль-то... – она материальна и витает кругом – ухвати её (за хвост) она и извернётся – строчкой ляжет на лист, аль словом мудрёным обольстит.

– Красиво...

– Знать на подходе уж, милая. Колышется и витает в эфире пространства, неся в себе тайну мироздания и слово доброе, али весть лютую (то видно, скоренько будет). Только речь держать подобает, да нить не упустить, сказочную. А ведь: "сказка – ложь"? Ан, нет – намёк. Добру молодцу не впрок от благих вестей скрываться, иль в той вести потешаться. Мудру слову вникни ты – глядь... и сбудутся мечты.

– А что ж тебе молвить-то, мил человек? Ведь как думы мудрые думать, коль над тобой работёнки непочатый край... Вот и уповаю на твоё расположение свободной минутки; может ты, чем подсобишь? и мне легче станет... Что ж дальше-то?

– Спозаранку баба встала: ночь ебли – она устала; сиськи до-полу висят, в сперме рот, а рожа... взгляд... – непонятный и туманный... толи спьяну, толь... Не званный, гость! припёрся к ней с луной. Попросился на покой. Денег кучу предложил и... красу приворожил. Но не думай, что деньгами! Лестными, порой, речами – нежной мудростью с игрой, лаской... Впрочем... ты постой. Я начну тебе словами, молвить и его речами.

– Интересно просто жуть...

– Ну... послухай. То, не муть. Сели, выпили немного. Поразмыслив: «...время сколько?» Глядь... – ведь спать уже пора. Баба думает: «Игра... иль с сурьёзным намерЕньем?» Тут навеяло прозренье: «Дай-ка... вместе ляжем спать... Только: как ему сказать?» – думала она. Легонко... прикоснулась. Глазки только, опустила (твою мать.) и... так нежненько: «В кровать... Я, в сенцах вам постелила – жарко в комнате, решила. Коли надо Вам чего, я к услугам». Всё равно, обольстить его пытаясь, покраснела... (дурью маясь!)

– Вот прикольно... ну, а дальше «тую мать» я поклонник твой опять.

– Подливала хмелю в чан, а из чана и в стакан. Потчевала и поила, отвела в сенцы; накрыла, а сама... – пизду подмыть! Вдруг, чего чтоб не позабыть, у порога задержалась – пот смахнув, покрасовалась, юркнула на пять минут и... опять же – тут, как тут. А мужик, хотя и пьяный, хуй стоит... – ну и упрямый. Лезет прямо из штанов! Благо, не было трусов и ширинка не сдержала. ВЫСКОЧИЛ!

У сеновала шум стоял... и вздохи... – вой... "Милай, что же ты? Постой...» – то и слышалось в сарае. Там еблись! в спиртном угаре... Ну, а дальше... – спать опять. Завтра новый день встречать.

– Как всегда... Ну, я не смею вновь задерживать тебя, милый сказочник... (любя).

– Вот второй уж день прошёл. Сказка... что же... хорошо – расскажу тебе я завтра, что случилось: нет, ужасно; всё ж её помятый вид...

– Думаю, что завтра вновь мы услышим сказ прелестный...

– Но я думаю, что время, нас с тобой уж и простит: за срамные речи эти. Что ж, пора; мы все на свете днём и ночью жизнь живём и, порой, нам нужен сон! Как и бабе той, в сенцах, что еблась...

– И где же страх? Грех земной...

– Не думай... – нету. То пустое; без греха, жизни нет во все века! Мир стоит... и вновь, с грехом, детей рОдятся потом, чтобы жизнь не пропадала. А ведь этого – не мало!!!