Тяпкин Олег : Обрывки войны

Штукатурка падала с потолка, будто февральский снег. Сквозь выбитые глаза окон виднелся соседний дом, вернее его обгрызенный авиацией силуэт. Дым, гарь, копоть и крики, все что осталось от тишины моего города. Мы сидели в своей квартире на осколках прошлого, которое буквально вчера еще было для нас теплым и счастливым настоящим. Тем самым настоящим, в котором зарождалось счастливое будущее, тем настоящим, в котором по небу не скользили лучи прожекторов. Тем настоящим, в котором городская сирена еще не разорвала время на до и после.
Одну из стен вырвало взрывом, словно тетрадный лист. Ветер и снег непрошеными гостями ворвались в мой дом, а за ними стальной походкой шевеля кандалами авиационных снарядов вошла смерть. Молчаливая, холодная, она забирала всех , кому улыбалась. Пепел, смешавшись со снегом, превращал его в свинцовую стружку покрывающую все вокруг. Падая на тех, кто мгновение назад еще вдыхал тяжелый воздух жизни. Укрывая их своим холодным одеялом и тихо шепча им « Все будет хорошо, спите, спите…»
Я сидел среди кусков штукатурки, обломков кирпичей, возле лестницы , которой безжалостно переломили хребет, разделив между собой 5 и 6 этажи. Покрытый пылью я сидел и курил, уставившись на стену с которой сорвали кожу, оголив ребра кирпичей. С улицы доносились знакомые голоса, голоса моих соседей по дому по подъезду, их было тяжело узнать. Они были исковерканы страхом, изуродованы отчаянием, но я все-таки их узнал. Бомбежка продолжалась около получаса, бесконечные полчаса, полчаса которые вырвали из рук жизни сотни людей. Оставив их наедине с вечностью. Пока смерть шагала по моему городу срезая своей ржавой косой тех кому повезло чуть меньше, чем другим. Я прятался в своей чугунной ванне, словно черепаха в панцире, в голову мне, почему то пришел кадр из какого-то зарубежного фильма, где главный герой от взрывов прятался точно так же. Вот он проклятый кинематограф, кто мог подумать, что он меня спасет. Хотя все мы понимаем, что мне просто повезло, как и многим другим. Докурив, я ловким движением соскочил на нижний этаж, добрался до двери подъезда, которая была расщеплена вражеским осколком на двое. Выскочив на улицу, я устремился к своему другу, который жил через несколько домов от меня. Я знал, что у него был дома пистолет, почему то я подумал, что именно это сейчас и нужно. Видимо шок и то, что на голову мне все-таки прилетело несколько кирпичей поселило во мне эту странную идею. Улица была обезображена несчастьем, окровавленные лица людей вселяли в меня какой-то животный страх, и я старался бежать еще быстрей. Огонь охватил несколько домов еще старой постройки, эти дома были деревянные, но их обшили кирпичом уже очень давно. Создав из них тем самым настоящие печи, печи в которых сгорала наша прошлая жизнь. Огонь обвил эти постройки свои руками и нестерпимо сжимал их, под его чудовищной лаской я слышал хруст и треск старых костей этих обреченных домов. Возле дорог полыхали автомобили, напоминающие сигнальные костры, оповещающие всех о начале чего то страшного, чего то неизвестного. Те самые улицы, по которым мы еще несколько беззаботных лет назад гуляли, обласканные теплым дыханием ночи. И резали тишину города своими пьяными голосами, напевая невпопад песни вечно живого Цоя. Мы видели ночь и гуляли всю ночь до утра, не зная более счастливых мгновений хрупкой жизни. Теперь эти улицы мертвы, теперь ночь всматривалась своими черными, как уголь глазами в наши глаза полные отчаяния и слез.

Добежав до дома, где жил мой друг Серега, я остановился. На месте дома, лежала груда железобетонного мусора, когда то бывшего дома для многих семей. Вокруг этой горы бродили серые сгорбленные люди пытавшиеся достать из под всего этого, своих родных, многие из которых теперь навсегда остались заключенными дома номер 35. Взобравшись на самый верх, я стал яростно рыться, откапывать, откидывать куски бетона с арматурой в разные стороны пытаясь добраться до места, где как мне казалось, должна была быть похоронена квартира Сереги. Я копал около часа, разрезав руки до крови об осколки чьей-то прошлой жизни и наконец добрался до того чего искал.
С Серегой мы были знакомы с детства, со школы. Он переехал в наш город из Питера. Я никогда не мог понять, как можно переехать из Питера в другой город и жить там. Среди бетонных призраков Советского прошлого, среди серых близнецов 5 этажных Хрущевок. Но у его семье, это получилось. Он почти никогда не рассказывал о Питере, а мы и не спрашивали. Однажды лет в 27, он снова там оказалась, но уже по работе. Прожив там неделю, он вернулся опустошенным, он встретил там девушку. И как водится у прекрасных дам, она тут же вырезала ему сердце, и выкинула его за борт жизни. После приезда, он долго был в запое, проклиная и ту девчонку, и город на Неве, и все что только можно. Серега был мужик крепкий, поэтому через полгода страданий и возлияний, успокоился. И на удивление быстро пришел в себя. Ко всему можно привыкну и со всем справиться. Да и время, кто бы что ни говорил, хоронило под своим раскаленным песком страдания и боль, не хуже пьяных могильщиков, которым всегда было наплевать, кого закапывать.
В кромешном шуме, криках людей, я расслышал стук, стук повторялся примерно с одинаковым интервалом. Я понял, что я нашел, я нашел его. Попросил троих крепких мужчин мне помочь. Мы отодвинули несколько больших осколков плит и наконец, я увидел руку сжимающую пистолет. Рука была Сергея, он был мертв. Рядом с ним сидела его маленькая сестра и била молотком по железному пруту. Когда дом обрушился, плиты над ней сложились маленьким шалашом. Оставив ей, ее маленькую бесценную жизнь. Сереге не повезло, его придавило. Бомбардировщики зашли на второй круг.
Подвал вмещал довольно много людей, но жить в нем 2 месяц подряд было очень тяжело. Нога у меня практически зажила, я даже несколько раз выползал на обожжённую весенним солнцем улицу, чтобы раздобыть пропитание для нас с Алисой. Город был в осаде, беспилотники коршунами кружили над вымершими улицами, ища новую добычу. Мелкими перебежками по городу перемещались солдаты, периодически вступая в перестрелки за очередной дом или переулок родного города. Я почему то вспомнил время, когда по тв показывали и рассказывали, что все будет отлично, скоро прямо с неба польется на нас сладкий мед беспечной жизни. Но вместо меда мы получили раскаленный свинец, кассетные бомбы и холодное дыхание смерти. Еще через месяц, я уже был в строю. Нас осталось очень мало, смерть щедро раздавала свои поцелуи. Слухи, что нас бросили на съедение волкам набирали обороты. И в правду тяжело было представить, что про нас еще помнит Родина, но мы про нее никогда не забывали. Кроме нее у нас, по сути, и ничего не осталось. Алиса уже привыкла к звукам войны. Звуки, которые не забываются, которые осколками застревают в памяти. Иногда выдавались тихие дни, дни без выстрелов и смертей. Именно в эти дни солнце чаще всего выходило из-за туч, чтобы посмотреть на наши лица. Выходило, чтобы согреть нас, вырвать на мгновения из холодных рук войны. В такие дни мы с Алисой играли в прятки, гоняли мяч с ребятней. Всего несколько месяцев в аду и ад становится твоим домом, а прошлое постепенно блекнет и начинает напоминать сон. Сон, обрывки которого, разлетелись по городу. Превратившись в расколотые фонтаны, раскуроченные трамваи, разрушенные кинотеатры и изрезанные снарядами площади. В такие дни казалось, что все закончилось. Иногда в дни тишины, мы с ребятами выпивали раздобытый коньяк или водку. И делились воспоминаниями о будущем, как бравые воины. Хотя многие из нас взяли оружие в руки совсем недавно. Мы смеялись и травили байки и анекдоты, так как будто смерть не стояла над нами и не смеялась вмести с нами.
Раздобыв пачку LM красного, я забрался на старый, изъеденный пулями икарус. Я лежал на крыше, не думая ни о чем. Небо было чистое, звезды смотрели прямо на меня, будто хотели о чем-то поговорить, но стеснялись. Поэтому мы лежали с ними молча. Только я, звезды и пачка красного LM. Лучший вечер пятницы за последние 4 месяца.
Прорыв прошел под вечер субботы. Треск пулеметных очередей сменялся одиночными выстрелами вползающих в город танков. Смерть накрыла город своим черным плащом. Снаряды, пули, машины, дома, все было пропитано ядом смерти. Время остановило свой ход. Мы держали оборону около 3 часов. Снаряды грызли дома и землю, как обезумевшие псы. Пожар охватил дом, в котором пряталась Алиса. Добраться до него мне не позволял шквальный огонь, да и приказа командира я не мог нарушить. А приказ был простой, стоять на смерть, как стояли наши деды. Огонь бродил по комнатам здания, постепенно спускаясь вниз, туда, где прятались люди. Снаряд разорвался метрах в 7 от того места, где я держал оборону. Похоронив меня под кусками битого стекла и земли пропитанной кровью. Провалившись в пустоту, оставшись с ней один на один, я вдруг ясно ощутил вкус времени, вкус жизни. Пустота оставила для меня лишь обрывки жизни, обрывки войны.
Я видел, как Алиса выбежала из горящего подвала, языки пламени пытались ее догнать, она плакала, звала Серегу, звала меня, звала жизнь. Алиса стояла посередине улицы и плакала. Я не мог ей помочь, меня ранило осколком. Я лежал, сжимая в руке Серегин пистолет, иногда делая выстрел куда-то в пустоту, во тьму, которая скоро станет моим домом.
Наши отбили город в июле. Алиса выжила, спустя много лет она так и не выбросила свое детское, обожжённое войной платье. У неё даже остался Серегин именной пистолет, ума не приложу, как он у нее остался. По вечерам иногда она выходит на балкон, когда небо особенно звездное. Достает пачку красного LM, курит и смотрит на звезды. Мы курим и смотрим друг на друга, молча. Она снизу, а я сверху.