Ваня Не-Спит : Рано ещё…

Опыт. Человеческий опыт – вот, что важно. Конечно, опыт не самое важное, что есть в человеческой жизни, но занижать его ценность, всё равно, что ровнять Любовь с безволием, а Ненависть с глупостью. С самых древних времён человек каждый день ошибался. Отделяя мух от котлет, и просеивая через сито песок, он извлекал из ошибок золото - опыт. На полках в магазинах, библиотеках, в красивых обложках и под слоем пыли, на глянцевых страницах и на стенах пирамид вьётся бесконечным узором букв и иероглифов тысячелетний опыт человечества. Опыт – это вирус. Он мутирует, обогащается, эволюционирует. Человеческий опыт – есть то, что просто необходимо культивировать!


Тёмный, сырой подвал. На потолке сиротливо висит лампочка, дрожит жёлтым и тусклым мерцающим светом, отгоняя тьму в углы подвала. Вдоль стен расположены несколько столов, на которых, застиранными простынями, накрыты тела умерших. Где-то в углах подвала попискивают крысы, мелькая в темноте лысыми хвостами.
По подвалу в белых халатах с толстыми книгами и исписанными тетрадями от стола к столу ходят студенты. Среди них высокий и немного коренастый старик с непослушной копной седых волос. Он что-то рассказывает им, они старательно записывают.
В этом же подвале, в его дальнем и тёмном углу стоит ни кем не видимый, почерневший от времени тяжёлый дубовый стол. На столе шахматная доска, а на ней идёт свирепый бой между "чёрными" и "белыми", обещая скорую развязку. По бокам доски в хаосе раскиданы битые фигуры.
За "чёрных" играет старик в чёрном балахоне. Капюшон сдвинут так низко, что тьма почти полностью скрывает его высушенное тысячелетиями лицо, вдоль и поперёк испещрённое глубокими бороздами морщин. То и дело из-под капюшона вырывается густо синее облако дыма крепкого табака. Костлявая рука тянется к пешке и неспешно передвигает её на границу "белых".
Его противник - мужчина в белом балахоне без капюшона. Его лицо молодо свежо, ни единой морщинки, а глаза наполнены искренним счастьем, покоем и глубокой мудростью. С первого взгляда, кажется, что он не старше тех же студентов, но стоит приглядеться и тут же кажется, что он едва ли не ровесник "чёрного". Стряхнув первое впечатление и дальнейшие рассуждения, в итоге становится решительно невозможно определить возраст "белого". "Белый" не торопясь тянет руку к доске. Берёт "слона", и, пронося его почти через всю диагональ доски, опускает на место дерзновенной "чёрной" пешки. Битая фигура отправляется на кладбище, что раскинуло свои беспорядочные владения рядом с шахматной доской. Следом "белый", тянет другую руку к кружке и делает глоток.
"Чёрный" стряхивает пепел в пепельницу и глубоко затягивается:
- Томят меня эти школяры. - Выпускает струю дыма под потолок, где та расползается синим облаком - каждый день всё лазят, смотрят, вынюхивают…
- Оставь - пустое. Они учатся. - "белый" делает ещё глоток из кружки.
- Кем мнят себя, что смерть хотят познать? Богом? Дьяволом?
Где-то во тьме сырого угла с писком проносится крыса.
- Да, брось. Что ж они, не люди что ли? Ладно бы были псами, кошкой… Или той же крысой. Не ума, не мечты, да и памяти той! Нет же - человеки. Бог дал орлу крылья, зоркие глаза и очертил тому предел в развитии; летать меж небом и землёй и выслеживать зайцев с высоты в полторы тысячи метров. Бог дал волку острый нюх, и очертил его пределы в выслеживании добычи за три километра. Назначил в лесу следить за чистотой. Бог дал человеку разум. И пределы очертил высокие. Да только как же им исполнить волю Господа в собственном развитии, отрицая опыт поколений?
В полумраке подвала процессия студентов во главе с седым преподавателем подошла к очередному столу. Рука профессора отдёрнула пожелтевшую простынь, и явила очередное тело утопленника. Седой старик вновь стал втолковывать студентам прописные истины. Молодые люди торопливо черкали в тетрадях столетний опыт исследователей.
Волею костлявой руки "чёрного", грозная ладья вылезла из своего углового убежища, грозя белому ферзю гибелью.
- И ты защищаешь эту подлую породу! Где твои волки? Где твои орлы? Где тигры и леопарды? Или Господь создал их для праздных нужд человека? Но не это гневит меня в них всего больше. А то, как они смеют судить о помыслах предвечных. Кто дал им мантию? Кто вложил в руки судьбоносный молот? Пусть сажают пшеницу. Пусть возделывают землю. Но не нужно мнить себя ни Господом, ни Дьяволом.
И тут посреди толпы студентов один мальчишка робко взглянул на профессора и спросил:
- А что если этого человека нельзя было лишать жизни? Что если смерть ошиблась?
"Чёрный балахон" медленно развернулся всем телом в сторону мальчишки и приподнял голову так, что лампочка бросила тусклый свет на его костлявое лицо. Тяжёлым, мрачным взглядом, начисто лишённым сострадания, смотрел "чёрный" на мальчишку. В пальцах тлела сигарета. Пепел упал на стол.
- Оставь его. - сказал "белый". Рано ещё…
Рука "белого" двинулась над доской и поставила коня в роковой близостью с королём "чёрного":
- Мат.