serge easyrider : Ephedra trash lyric

Поэма.
Ephedra trash lyric.

No rhyme – no limits.
I
Твои глаза полны неба -
того пустого пространства,
что лежит между нами и облаками,
тень от которых скоро накроет город из неона и смога,
пролив капли серы на микросхемы кварталов Гоморры,
из которой у тебя больше нет желания бежать,
потому что ее глаза – это два колодца,
в которые заглядывает божественный гнев и божественный восторг.
Все что может быть сотворено в седьмой день творения –
только joint, способный рассеять туман
в самом сердце живописной человеческой пустыни,
по которой ты мчишься, теряясь в вагонах метро,
навстречу с кармой или случайностью,
воплощенной в ту, что похожа на Лилу -
продюсера иллюзий вселенского масштаба,
из которых на досуге ты мог бы так долго складывать
коллажи наподобие американской мечты
или тибетской книги Бардо Тодол.
Пока ты спишь, волшебная пыльца оседает у нее на волосах
и сила твоей природы стремиться пропитать кожу ее спины
липким клеем, выработанным миллионами слюнных желез
твоих допотопных генетических предков,
чтобы потом намертво прилепить ей на спину записку,
на тот случай если она повернется к тебе спиной,
как бы намереваясь уйти.
В этот момент ты должен лишь успеть прочесть буквы
выдуманного тобой алфавита, заранее сложенные в слова:
«ты – мой сон
сделай мне еще одну дорожку
из белой ангельской пыльцы со своих волос,
иначе я проснусь».

II

Ты тянешь руки к солнцу
словно подросток к сигаретам
потому что солнце –
это кусочек огня, летящий в пустоте,
глядя на который где-то в пол второго
наши соседи скажут о порции свежих калорий,
для поддержания подкожного жира
который защитит всех от зябкости и абсолютного нуля,
если горящий шар погаснет, остынет, или
закатится за пластиковые жалюзи на оконной раме,
позволяя сиянию цветных экранов
наполнить пересохшие чрева и вагины
лубрикантом инсценированных чувств,
заставляя тела прижиматься друг к другу
в надежде обогнать кроликов
в демографическом спринте
гуманоидной расы сперматозоидов
до смерти преданных миссии
оплодотворения черных дыр.
И твои пальцы опять скользят по моим плечам,
волосам, ягодицам,
по ту сторону спальной перегородки -
между моргом посмертной привычки
творить любовь в ответ на пустое мерцание глаз,
и садом в эдемских шипах - твоих
выпадов в адрес моей некомпетентности
в тибетской практике осознанного сна с тобой
в одной мягкой постели, где каждый комок ваты
пропитан спермой вымышленного или неизвестного героя,
в сравнении с которыми я лишь халтурщик,
забытый в апокрифах на должности 13-го Апостола,
слишком робкого чтобы защищать веру в Любовь,
побиваемый пьяными фанатами экстремистской
футбольной тусовки с девизом: «Умри без смеха!».

Все что ты знаешь о себе – сплошная ерунда
шепчет чей-то голос в голове, когда я несу тебя на руках,
чтобы похоронить в белом пухе подушек,
выпотрошенных среди хаоса децибелов
по-животному сношающихся звуковых дорожек
пропущенных через синтезатор
моего старого как мир и безусловного преклонения
перед тобой - Богиней милитаризированных
но от того не менее любвеобильных амазонок.
Это будут самые радостные похороны,
потому что смерть продлится 2 часа –
ровно столько требуется пылающему красному шару
несущемуся сквозь невесомость,
чтобы вновь превратится в баскетбольный мяч и
послушно упасть к тебе в руки,
чтобы заново родившаяся из твоего силуэта тень
стала воплощением тебя из мяса,
крови, лимфы, слизи, мочи, фекалиев и слез,
способной быть соблазненной и развращенной
тем черным сарказмом, в котором отрезанная голова
на трамвайных рельсах похожа на вишенку с праздничного торта
всемогущего черного DJ, миксующего все со всем
на вечеринке падших духом инфернальных гастарбайтеров.
С учетом того, что happy end был скомпрометирован не однажды
в эпоху голливудского палеолита
я выберу бесконечное сражение с силами земной инерции и гравитации
в этом городе, населенном бациллами
из твоего рта, стерильному неоклассицизму среднего класса
в секторе «Альфа» того Дивного Нового мира
из чьих обломков газопровода, сияющих автострад и зияющих трущоб,
мой ангел гнева Локи однажды подав в отставку
сварганит коллаж для очередного Венецианского биеннале.

III

В каждом робком шаге и
в каждом отчаянном вздохе ты воплощаешь
действие космического масштаба
и если бы не фанатизм Эго, сказал учитель Кун,
ты онемел бы от красоты узоров вселенского пазла,
крохотная часть которого
вдруг отделяется и мчится прочь,
падая по причудливой траектории,
паря целых десять секунд в полной тишине вакуума,
ощущая себя счастливой,
свободной или исполненной страха
перед прикосновением
к ворсинкам ковра, на котором Кришна,
устав от бюрократов с голубой планенты,
по вечерам с супругой исследует мир Warсraft.

IV

Ты лизнула меня в мочку уха
словно любопытная ящерица
уснувшего в пустыне паломника
в Святую Землю, распростершегося в тени
радужного фургона, доверху наполненного
бесценным грузом из розовых колес.
наверняка ты хотела подсказать мне дорогу
но забыла спросить, как устроен мой GPS,
возможно потому как ты не поклонница электронных словарей и
высокопиксельных моделей седьмого поколения,
что могут бесстрастно исполнить плагиат
любого кусочка спины приглянувшегося атлета,
будь то армрестлер из придорожного провинциального паба
или марафонец мокрый от седьмого пота,
бегущий с перерывами на сон завтрак и секс
свою 33-ю милю по волшебной пустыне, которую
ты называешь скатертью для голодных дураков,
простыней с засохшими каплями семени
для гиперчувствительных нимфоманок,
оконным стеклом вагона для
покидающих втихаря страну поэтов-диссидентов,
равномерно голубым фоном рабочего стола для юзеров-чайников
или бумажной газетой «Here and Now»,
которую протягивает тебе тот, кто обожает твой голос
и принимает твои наркотики вместе со страстью
к конспирации страданий и удовольствий,
ту газету, которой ты позже обернешь
свое отлитое в совершенные формы тело,
все в мурашках от вечернего холода,
вчерашнюю газету без новостей,
лишь с мелким квадратиком экзотической поэзии,
чтобы позволить ему прочесть
всю историю приключений кожи твоих ступней
до последнего неологизма
и всего того, что, сублимируя, можно
пожелать взамен скучных порнографических фастфудов
с нулевым процентом витамина «нежность»,
а также взамен электронных сигарет
с ничтожным содержанием никотина,
предлагаемых концерном «Запретный плод incorporated»
в обмен на кубический сантиметр души,
как на самое безопасное средство обмена
в отполированных до блеска
ледяных дворцах городских shopping mallов.
Прыгая с их крыш, ты отдаешься невесомости, словно перо,
которое не знает другого способа падения,
кроме платонического экстаза
водителя радужного фургона
съехавшего на обочину посреди
знойной пустыни и протянувшего
случайно повстречавшейся девушке
свежую газету, с начерченным на первой странице
красным фломастером
хайку на фоне ванильного неба:
Солнце встает за бумажным окном.
Словно влюбленный сосед -
двухсотлетний кедр.

IV

Я говорил тебе: прощай последний лист
это осень или конец очередного тома
той фантастической азбуки классиков выживания
на неприспособленных для полетов в бикини улицах,
где небо topless лишь три месяца в году
а у стен домов застарелая гангрена,
идеологически проверенный недуг из страха перед которым
гламурные мухи попадают в сеть к
хищным самкам черных вдов,
беря кредиты на пожизненный абонемент
в парк садомазохистских аттракционов,
где батутная сетка из паутины
подбрасывает тебя до самого стеклянного неба,
украшенного энергосберегающими звездами
также легко как разрывается в лоскуты твой
костюм химзащиты, который я в восторге срываю с тебя,
когда заклятый враг сценариев жизни с happy endом
распыляет LSD над городом, где прошло твое детство
на качелях, с друзьями под тополями и амфетаминами.
И я представляю тебя распростершейся по земле
словно чья-то тень или последний лист, которым осень
украсила свое нагое тело полукровки,
капризной аппетитной рыжей потаскушки,
безвозмездно отдающейся каждому
дворнику, сумевшему удержать в руках карандаш,
посылая воздушные поцелуи
дирижерам уличных оркестров,
потому, что ее музыка – это ветер
в переводе на санскрит природы.
И этот ветер не утихнет до тех пор, пока
последний лист не будет подброшен и перевернут в воздухе,
пока не будет потоплен последний бумажный парусник
в прозрачном бассейне у тебя во дворе
на голубоватом кафеле, которого ты -
модель для фотосессии в стиле ню
после неудачного селфи в стиле military,
чья вера в любовь эволюционировала
до опыта сострадания каннибалам,
не способным заподозрить твоих сестер
в монополии на высший божественный кайф
от дарения новой жизни,
предохраняющихся от залпов артиллерии нежности
толстым слоем силиконовых сисек,
что носят их компаньоны - инвесторы Ктулху,
регулярно совершая забеги в суровой эстафете
«естественный отбор» и организуя джихад против
неверных жен, от скуки раздающих визитки
с телефонными номерами и пинкодами
от виртуального пояса верности
своему до невозможности скучному «завтра»,
в котором царит перманентный штиль.
К счастью твой осенний лист не полетит
в сторону тех опустевших площадей,
что были покинуты после парадов
синхронно марширующей толпы мясных шариков,
так как встречный ветер прижимает его
к лобовому стеклу Боинга «Rainy Air»,
летящего в тот самый город, на улицах которого
каждый таксист похож на Джина,
минуту назад выпущенного из бутылки,
с облезлой этикеткой,
той самой бутылки, что, по твоим словам,
была куплена во время финальной распродажи
в магазине ритуальных товаров и услуг,
на месте, которого сейчас sex shop.

V

Если бы зеркало имело страницы
хотя бы такое их количество как у вечерней газеты
мне было бы легче, потому что
температура газетной бумаги
в 75 градусов по Фаренгейту
той самой бумаги, в которую мы
оба обернуты словно мумии
оставляет (хоть и ничтожно малую)
возможность для самопроизвольного возгорания,
что вселяет мне надежду
на всемирный пожар, в котором
наши тела растаяли бы как конфетные обертки.
Благодаря такому происшествию
жидкость из моего трупа
смогла бы осесть в виде капель
на стенах и потолке бесполезного пластикового саркофага
формы двуспальной кровати
и стекая вниз, смешаться с твоими останками
из пирсингов, браслетов
и ожерелий из зубов
милитаристов и
лоббистов интернет цензуры.
Капли жидкости из твоего тела
обрушились бы на наш город проливным кислотным дождем
после которого обычно в парках заводского района чернеют листья
и у безнадежно больных проказой выпадают седые волосы,
тем дождем что будет весело отбивать по крышам
такт твоей любимой мелодии
из песни о беззаботном детстве
где храбрый юный пионер
запоздавшей психоделической революции
бросает пылающую спичку
в канистру с самой взрывоопасной
метафизической субстанцией
под кодовым именем «LOVE».