Артур Финч : И в горе, и в печали

Лифт не работал уже третью неделю, и Григорий смирился с этим, как примирялся и привыкал ко всем неудачам и разочарованиям. Ему было 36 лет, и он все еще считал себя молодым. Кто-то мог бы назвать его толстым, но самому Григорию так не казалось. «Я плотный», — отвечал он, если кто-то (а чаще всего это была жена) говорил ему, что он набрал лишнего. Он медленно поднимался по ступенькам на седьмой этаж, то и дело останавливаясь, чтобы передохнуть. Во время этих вынужденных остановок он читал надписи на стенах, сделанные разными поколениями выросших в этом доме детей. Любовные послания, послания к чертям, карикатуры и другая настенная живопись конца XX — начала XXI века. В одной руке он держал заранее приготовленные ключи, а в другой — пакет с овощами, из которых он приготовит себе диетический, но потрясающе полезный и вкусный ужин. Григорий отказался от мяса около месяца назад. Он смог убедить себя, что это его осознанный выбор, но на деле все было несколько иначе. Погибая от постоянных упреков любимой жены — которые он, надо заметить, принимал с достоинством — он решил, что несколько килограммов все же сбросить не помешает. Да и расшалившееся сердце, думал он, может быть, успокоится.
Когда он все-таки добрался до своей двери на седьмом этаже, Григорий пообещал себе, что завтра же пойдет в ЖЭК и решит, наконец, проблему с проклятым лифтом. Но, вспомнив о том, что на завтра запланированы другие, не менее важные дела, он отменил собственное обещание. «Значит, послезавтра», — подумал он.
Его жена была дома, но звонить в дверь он не стал, так как обычно в это время она смотрит свою любимую передачу и оторвать ее от экрана практически невозможно. Он открыл дверь своим ключом.
— Я дома! — сказал он громко. Но в ответ услышал лишь крики и споры, доносящиеся из телевизора. Жена не отвечала.
Он положил пакет с овощами на тумбочку, снял куртку и повесил ее на вешалку, которая под весом остальных вещей чуть не обрушилась на внезапно разболевшуюся голову Григория. К счастью для него, он успел поймать вешалку и снова придал ей вертикальное положение. Скинув ботинки, он подхватил пакет и заглянул в комнату, где любовь всей его жизни смотрела в большой и плоский экран.
— Я дома. — сказал он снова, чувствуя, что головная боль слегка усилилась.
— Шо? — дернулась она. — А, это ты. Привет. Я не заметила, как ты пришел.
— В прошлой жизни я был котом.
— Ага, — ее губы слегка дернулись, но женщина не улыбнулась. — Ты купил мне сигарет?
— Да, да, — проговорил он, входя в комнату и роясь в пакете. Он выудил оттуда пачку тонких сигарет и шоколадный батончик. — Волшебные атрибуты для моей волшебной принцессы.
— Спасибо. — сказала она, и в этот раз ее губы изогнулись сильнее, но это все равно не напоминало улыбку.
— Ты прекрасно выглядишь.
Сказанные слова были правдой. Но правдой это было лишь для Григория. Истина же заключалась в том, что его жена, может быть, когда-то и могла похвастаться милыми и симпатичными чертами, но сейчас она походила на высыхающую рыбу. Когда-то светлые волосы как-то потускнели, а корни и вовсе практически почернели. Лицо было худым и даже желтоватым, отчего ее немаленький нос казался еще длиннее, чем то было на самом деле. Губы были тонкие и сухие. Я предполагаю, что на шее ее виднелись синие вены и проступали жилы, но она носила черный теплый свитер, закрывающий ее горло. Можно сказать, она утопала в этом свитере, потому что он заменял ей и кофту и юбку. Когда она сидела, то одежда покрывала ее полностью, оставляя нагими лишь пальцы ее ног.
На комплимент она не отреагировала никак, поэтому Григорий, выждав паузу в диалоге на экране, спросил:
— Что смотришь?
— Я смотрю это каждый день, Гриша. — казалось, она начинала раздражаться. — Это «Шоу Сонечки Говноедовой». Ты знаешь кто такая Сонечка Говноедова?
— Конечно.
— И кто же она, по-твоему?
— Она телеведущая…
— Нет, Гриша. Андрей Малахов — вот это телеведущий. Сонечка Говноедова — это величайшая женщина из всех когда-либо живущих, ты это понимаешь?
— Понимаю…
— Что ты там можешь понимать?
Телевизор показывал красивую, наверняка дорогую студию, набитую разными людьми, которые то осуждали то поддерживали гостей. Это зависело от того, кого именно Сонечка Говноедова приглашала в студию. Гости сидели на дорогих диванах. Диванов было аж три, чтобы поместились все. Чтобы шоу имело дискутирующий характер. Сонечке Говноедовой нужен был скандал. Сонечка Говноедова, по мнению жены Григория, была величайшей женщиной из всех когда-либо живущих на этой планете.
Пока Сонечка Говноедова задавала вопросы девочке, которую на протяжении нескольких лет насиловал ее же отчим, жена Григория, разорвала пачку, достала одну сигарету и закурила, впуская в свои легкие дым и выпуская в мир чувство глубокой неудовлетворенности.

Переодевшись и выпив таблетку от головной боли, Григорий принялся готовить ужин. Пока на двух конфорках варился рис и тушились овощи для него, на третей жарился внушительный кусок говядины для нее. Он глотал предательски выделяющуюся слюну и успокаивал себя тем, что овощи тоже могут быть вкусными, если их правильно приготовить. В одной руке он держал лопатку, которой переворачивал мясо и помешивал рис, надеясь, что туда попадет хоть капелька жира или крови. В другой руке у него был роман Дефо «Моль Флендерс», который он почитывал только когда готовил или когда сидел в туалете. История была скучной, но Григорий не мог бросить книгу, не дочитав ее. Иногда этот дурацкий принцип его раздражал, но не так, чтобы сильно. Читал он довольно редко.
Когда ужин был готов, он разложил еду по красивым широким тарелкам. Себе положил много риса и много рагу, а жене — немного риса и тот кусок говядины, который он перед этим разрезал на несколько кусков, наслаждаясь его запахом и одновременно тренируя свою выдержку. Протер вилки, положил их возле тарелок, тонко нарезал хлеб, поставил чайник на медленный огонь и только после этого позвал жену.
Она вошла на кухню, держа в руках почти дотлевшую сигарету. Свитер закрывал ее тело от шеи до бедер, но оставлял открытыми острые коленки. Ее покрытые странными синяками ноги были тонкими, как спицы. Она потушила сигарету, макнув ее в чашку, стоящую в раковине и выкинула окурок в приоткрытую форточку.
— Приятного аппетита, дорогая. — сказал Григорий, стараясь не смотреть в ее тарелку.
— И тебе. — ответила она.
Григорий стал есть, представляя, что в его тарелке не овощное рагу, а мясное. Это не помогало, но он держался, не подавая виду. Жена вяло жевала мясо, видимо, не испытывая такого трепета перед едой.
— Не вкусно? — спросил Григорий.
— Вкусно. — коротко ответила она и запихнула в себя еще один кусок мяса.
Григорий вздохнул и продолжил есть свое рагу.
Его жена съела еще немного риса, отставила тарелку, достала сигарету и закурила. Григорий подумал, что сейчас самое время поговорить с ней.
— Я работу нашел. — сказал он.
Она выдохнула дым и равнодушно спросила:
— Зачем? У тебя же есть работа.
— Здесь платят больше. Мы же попутешествовать хотели когда-нибудь. Да и условия получше, понимаешь?
— Ага.
— Только есть проблемка небольшая…
Она курила все с тем же равнодушным видом, но пауза затянулась, и женщина все же спросила:
— Какая?
— Да ерунда полная. Я уже был на собеседовании. Меня берут. Только нужно сдать мочу на анализ. Мол, чтобы ничего запрещенного там не было и все такое.
— Что?
— Ну, самый обыкновенный анализ. На наркотики там или что-то такое еще.
— И в чем проблема, Гриша?
— Да есть тут одна проблемка…— сказал он, отводя взгляд в стену, где висел большой календарь. — Я недавно на работе покурил кой-чего…вот боюсь как бы это дело не всплыло…
Она залилась громким и раскатистым смехом.
— Ты? — смеялась она. — Покурил? Ой, мамочки…— она хохотала, то затихая, то снова взрываясь в новом приступе смеха. Но вдруг она успокоилась, ее лицо снова погрустнело, обрело прежние мрачные черты и даже как-то осунулось.
Несмотря на то, что ему было немного стыдно за свой проступок, Григорий улыбался, радуясь, что все еще может рассмешить любимую.
— Можешь за меня сдать этот анализ?
— Что?
— Мне завтра нужно отнести анализы в лабораторию и все, через пару дней можно выходить на работу.
— Ладно. — сказала она, поднимаясь. — Чего ж добру пропадать в канализациях.
Она ушла к телевизору, оставив Григория со смешанными чувствами. Его радовало, что ему так легко удалось уговорить жену сдать мочу вместо него. Он просто не мог понять, нормально ли это для супругов? Ну, то есть, может ли любой другой муж попросить о таком свою жену и не почувствовать стыда или чего-нибудь такого? Наверное, это я странный, подумал Григорий, странный потому что обычные вещи мне кажутся странными. Он не удержался и взял небольшой кусочек мяса из ее тарелки. Он проглотил его, практически не пережевывая, и вспомнил, как это здорово — есть то, что хочется. В этот момент, наконец, закипел чайник.

Он умылся, почистил зубы, несколько раз провел задней стороной щетки по языку, надеясь уничтожить как можно больше бактерий, постоянно размножающихся в его ротовой полости. Почему-то его очень беспокоили бактерии, о которых вечно говорили в перерывах между новостями и «Шоу Сонечки Говноедовой».
Хороший день подходил к концу, Григорий уже чувствовал, как гудела голова и слипались веки. Прежде, чем отправиться в кровать, он взял пластиковый контейнер, купленный вчера после собеседования, и заглянул к жене. Она сидела в той же позе, в которой он застал ее днем. Рот ее был открыт, а между пальцев левой руки дымила сигарета.
— Милая…— сказал он тихо, чтобы не испугать ее своим внезапным появлением. Но она не отреагировала, и он повторил, но чуть громче: — Милая…
— Шо? А…это ты.
— Нет, это мой двойник, и тебе лучше не доверять ему.
Ее губы оставались сомкнутыми.
— Ладно, — вздохнул он. — Я оставлю его здесь. — он положил контейнер для мочи на стол, где стоял телевизор.
— Что это? — спросила она.
— Ну как. Это для анализов. Помнишь, я тебе говорил вечером?
— А. Ага.
— Спасибо тебе. Тебе правда не сложно?
— Нет, все нормально.
— Спасибо, милая. — он хотел подойти, чтобы чмокнуть ее в щеку, но почему-то передумал. Не потому что ему не хотелось, а скорее потому, что боялся ее реакции, боялся, что это может ее разозлить. Она очень импульсивная, думал он. — Спокойной ночи, дорогая.
— Спокойной.
Уже проваливаясь в долгожданный сон, Григорий думал о двух вещах: о том, что все-таки нужно было ее поцеловать, и том, что завтра он наверняка купит себе огромную шаурму. Или хот-дог. А лучше несколько.

Григорий спал крепко и без сновидений. Ранее пробуждение было для него делом привычным. Не открывая глаз, он включил светильник и, наконец, позволил свету коснуться его сетчатки. Новый день уже наступал на горло ночи, но мир все еще спал. В кровати он был один. Наверное, уснула на диване, подумал Григорий и поднялся с постели. Накинув халат, он поплелся в ванную, сонно перебирая ногами. На стиральной машинке стоял желтый пластмассовый контейнер с коричневатой жидкостью. Повертев его в руках, он пристально всматривался, вытянув руку так, чтобы контейнер оказался между его лицом и лампочкой. Жидкость была густой и непрозрачной. Почистив зубы, Григорий умыл лицо, вытерся и, захватив контейнер, отправился на кухню.
Пока жарились яйца и нагревался чайник, Григорий смотрел как силуэты за окном обретают форму и наполняются жизнью. Позавтракав, он сделал несколько глотков не очень крепкого чая и пошел одеваться. День обещал быть коротким и легким. Ему всего-то нужно отстоять очередь в лаборатории, отдать анализы, вернуться домой и ждать звонка с новой работы. Вчерашнее собеседование прошло гладко. Вначале ему задавали стандартные вопросы, предполагающие стандартные ответы, но когда выяснилось, что Григорий занимал почти идентичную должность, вопросы отпали и разговор превратился в очень даже дружелюбную беседу. Но анализы все же нужно сдать.
Одевшись он заглянул в комнату с телевизором. Она спала на спине, как-то нелепо раскинув тонкие ноги. Ее руки были скрещены на груди так, словно она уснула, очень на что-то обидевшись. Несмотря на то, что ему уже нужно было уходить, он не мог оторвать взгляд, полный любви и какой-то собачьей преданности. Но она перевернулась на бок, и Григорий все-таки вышел из комнаты.






***


В больнице Григорий провел немного больше времени, чем ожидал. Несмотря на раннее время, очередь собралась довольно-таки приличная. Преимущественно она состояла из древних людей, настроенных весьма и весьма недоброжелательно. Все они что-то держали в руках: контейнеры с мочой или спичечные коробки с чем-то еще. Григорию вдруг захотелось спросить у одной из старушек, мол, по чем коробок, мать? Но он промолчал. Как выяснилось, лаборатория еще не открылась.
Он уселся на скамейку подальше от очереди и принялся рассматривать плакаты о туберкулезе, СПИДе и раке легких. Вскоре лаборатория все-таки открылась и очередь постепенно рассасывалась. Когда оставалось человек пять, Григорий подошел к ним и, дождавшись своей очереди, вошел в кабинет. Его анализы приняли бесплатно и поставили контейнер на отдельный стол.
— Вы от Никиты Михалыча? — спросила пожилая, но бодрая медсестра, с интересом разглядывая коричневатую жидкость в контейнере.
— От него, да.
— Он предупреждал, — говорила она, отложив анализы и открыв тетрадь с городским пейзажем на обложке. — Сказал сделать в срочном порядке.
— Да?
— Да. Вы не переживайте. До завтра сделаем. Вы Никите Михалычу свой телефончик оставляли?
— Оставлял. — ответил Григорий.
— Ну тогда хорошо.
Внезапно Григорий услышал что-то странное в ее голосе, его пронзила мысль о том, что медсестра обо всем догадалась. Но женщина улыбнулась, и мысль показалась ему дурацкой и совершенно невозможной. А вдруг, подумал Григорий, вот эта ее улыбка была не просто улыбкой, а знаком о том, что она все знает, догадалась. Нет, решительно подумал он, это уже паранойя. Он поблагодарил медсестру и направился домой.
По дороге ему встречалось на удивление много ларьков с хот-догами, булочками, пирожками и шаурмой. Забегаловки, ресторанчики и пивные так и манили, но зашел он только в супермаркет, где и купил себе очередную порцию пищи, которая, может быть, сделает его здоровым. Наверное, сделает.
От тяжелых пакетов с продуктами ныли руки, и Григорий очень надеялся, что лифт уже починили. Надеялся, что его соседи не могут похвастаться таким терпением, как у него. Но лифт не работал, и ему предстояло очередное утомительное испытание. Он останавливался через каждые два этажа и несколько минут просто стоял, ожидая когда дыхание придет в норму, а сердце перестанет так бешено колотиться. Нет, подумал Григорий, это невозможно, завтра же иду в ЖЭК. Но, вспомнив, что завтра, может быть, ему позвонят с новой работы и попросят зайти, чтобы оформить все как положено. Значит, послезавтра, подумал он.

***


А позвонили ему на следующий день. Звонок был неожиданным и, чтобы ответить, ему пришлось выключить плиту со сковородками на ней и полететь в комнату, где жена с утра пораньше выслушивала крики в студии Сонечки Говноедовой. Телефон разрывался, но жена никак на него не реагировала. Григорий подбежал к трубке, схватил ее, надеясь, что звонивший до сих пор на проводе.
— Алло!
— Григорий Вадимович?
— Да, это я.
Тон в трубке был серьезным, деловым и даже каким-то слегка агрессивным. Звонил Никита Михалыч, говоривший с Григорием во время собеседования. Он взглянул на любимую, но та все так же смотрела в телевизор. На ее лице не было никаких эмоций, словно они причиняли ей боль, и она решительно старалась их не показывать.
— Скажите, пожалуйста, вы нас за дураков держите?
Сердце Григория застучало быстрее, к горлу подступал неприятный ком.
— Что…— он попытался произнести хоть что-нибудь, но слова рассыпались еще в гортани, а уцелевшие звуки все равно не могли выйти из-за дурацкого кома в его горле.
— Мне только одно интересно, Григорий Вадимович, вы надеялись, что никто не будет проводить анализы? Что это формальность? Вы что, совсем ненормальный?!
— Я не понимаю…
— Что вы не понимаете? — человек в трубке злился, и голос его срывался.
— О чем вы говорите…
— Я ГОВОРЮ О ТОМ ЧТО МЫ НЕ БЕРЕМ НА РАБОТУ НАРКОМАНОВ! Так понятнее?
Сердце Григория стучало так быстро, что начинало покалывать. Ему стало нехорошо, комната закружилась, пол под ногами стал вязким и липким.
— Но я не…— успел проговорить Григорий, но в трубке уже слышались гудки.
Он посмотрел на жену, та была целиком увлечена телевизором и как будто не замечала того, что происходило вокруг нее.
— Представляешь…— начал он, но остановился, испугавшись своего слабого голоса.
— Я слышала, — спокойно ответила она.

«Дорогие зрители, — говорила Сонечка Говноедова, — если у вас есть истории, о которых вы не можете молчать, которые грызут вашу душу, не дают спокойно жить, звоните нам. Расскажите обо всем, что вас беспокоит».

— Я не понимаю…

«Наши постоянные эксперты готовы выслушать вас и помочь. Звоните и расскажите нам свою историю!»

Внезапно жена повернулась к Григорию и залилась оглушительным хохотом.
— Боже! — почти кричала она, задыхаясь от смеха. — Боже, Гриша, какой же ты тупой уебан…Гриша!
Это сон, подумал Григорий.

«Звоните по номеру, который вы видите на экране. Звоните и мы поможем», сказала Сонечко Говноедова и началась реклама.

Одним движением она избавилась от своего огромного свитера, и Григорий впервые за долгое время увидел уродливое, высохшее, костлявое тело своей жены. Кожа была желтая и сухая, кое-где виднелись темные пятна, а вместо некогда прекрасной груди висели два отвратительных мешочка, наполненных какой-то жидкостью…
— Что с тобой, любимая…
Она подошла ближе и подставила согнутую в локте правую руку прямо к его лицу. Он увидел несколько засохших и парочку свежих точек на коже. Одна из ранок гноилась и была покрыта черной засохшей кровью. Ее вены напоминали дорожную магистраль на карте, а точки указывали на то, что в этих местах дорога перекрыта препятствием.
Оставив Григория в состоянии близком к обмороку, она ушла в другую комнату. Если бы его тогда о чем-то спросили, вряд ли бы он сумел найти ответ. Мысли в его голове потеряли очертания и хаотично носились туда-сюда, не успевая закрепиться на языке. Минут через пятнадцать появилась она. Одетая и обутая. На плече висела дорожная сумка.
— Чао! — воскликнула она и вышла из комнаты.
Григорий более менее пришел в себя, когда хлопнула входная дверь. Он посмотрел по сторонам, как бы проверяя, реально ли происходящее? Казалось, нет. Он выскочил в прихожую, а затем выпрыгнул на лестную площадку, надеясь застать уходящую жену. Он слышал удаляющееся цоканье ее каблуков и хотел было побежать за ней, но понял, что ни за что не догонит ее. Здоровая пища и все такое, но он все еще оставался «плотным». Он подбежал к лифту, нажал кнопку, но ничего не произошло. Слышалось лишь совсем тихое цоканье каблуков любви всей его жизни. Вскоре и этот звук прекратился.
Лифт так и не приехал.
Он еще раз взглянул на ступеньки и оглушенный, пораженный и разбитый зашел обратно в квартиру.

Он сел на диван, который все еще сохранял отпечаток тощей задницы его жены. Реклама давно закончилась и Сонечка Говноедова, противно кривляясь, разговаривала с каким-то полицейским, якобы сбившим ребенка. Полицейский вел себя сдержанно, говорил спокойно и грамотно. Сонечка Говноедова провоцировала его, но мент не поддавался. Это был крепкий орешек. Внизу бегущая строка повторяла текст, сказанный Сонечкой Говноедовой до рекламы:
«ЕСЛИ У ВАС ЕСТЬ РЕАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ КОТОРОЙ ВЫ ХОТИТЕ ПОДЕЛИТЬСЯ, ЗВОНИТЕ НАМ ПО ТЕЛЕФОНУ +7495 617-76-28».
Не вставая с места, Григорий потянулся за трубкой и набрал номер. Ответили очень быстро, но из-за помех он не услышал, что именно ему сказали.
— Здравствуйте! — начал Григорий, — Скажите, а вам все еще нужны темы для передачи?
— Шоу Сонечки Говноедовой? — спросила женщина в трубке, явно заинтересовавшись.
— Да, да.
— Опишите вкратце вашу историю, пожалуйста.
— Ну, в общем…у нас в доме третью неделю не работает лифт…