Марина Левандович : Финский пиджак

На третьем курсе медицинского института Гена понял, что он клептоман. Эта странная штука началась с ним после того, как он выкурил три банки порядочной яготинской шмали и съел пакетик псилоцибиновых грибов, которыми угостил его сельский фельдшер Толик Мыколайчук. Сам фельдшер только дристал три дня и не обрел никакого тайного познания, потому что по натуре был быком и жлобом, а вот Гена..Гена выпал из жизни на неделю. Что с ним было все это время - он так и не вспомнил, но вернулся Гена в себя малость странным, совсем другим. С тех пор после занятий в манипуляционных кабинетах в его модном портфеле с сэконда всегда обнаруживались пинцеты, корнцанги, тряпичные женские влагалища, набор иголок с кетгутом в подарок, зеркало Куско, ларингоскоп, прибирки, карточки для диафильма на тему «Сифилис и другие интересные заболевания», катетер, несколько пустых упаковок из-под таблеток с красивыми и замысловатыми названиями, бутылка физиологического раствора, поролоновый муляж матки.

Однажды Гена обнаружил у себя даже рашпиль и пилу Джильи. После медицинской конференции в Тернополе Гена вернулся с огромным пластмассовым глазом, который можно было разбирать и учить анатомию глазного яблока. Собственно, 10-часовая конференция была собрана ради этого глаза, который гордо возвышался на столе под плакатом: «Современные открытия в офтальмологии». В готеле Гена пришел в ужас, обнаружив у себя этот дурацкий глобусообразный глаз, который смотрел на него из глубокого портфеля хоть и осуждающе, но не очень. Глаз понимал свою участь, и, видимо, пока лежал в удобном портфеле, смирился, принял, осознал.

Проходя практику, Гену отправили в школу, искать вшей у первоклассников. Всю дорогу он думал о том, что слово «педикулез» достаточно резкое, суровое, и лучше бы им назвали какой-то государственный орган. Вшей ни у кого не нашли, в самом-то деле, цыгане, что ли? Обидное мероприятие, унижающее неокрепшую психику ребенка. Дети виновато выставили свои головы, и, судя по вздохам, каждый из них боялся быть униженным присутствием вшей. Гена брезгливо и не особо внимательно ковырялся в мягких детских волосиках, нашел у одного мальчика себорею, а другому посоветовал мыть голову батиным шампунем от перхоти, потому что это пиздец. Девочки стыдливо крутились вокруг симпатичного студента, но Гена не отвечал им взаимностью, ибо не хватало еще к клептомании педофилии.

Все это время учительница – седая поебаная ондатра, противным голосом учила детей петь гимн Украины. Ну, чтоб не зря стоять, склонив педикулезные головки. Кто-то воспользовался моментом и пустил вонючего шипуна, от чего у Гены начали слезиться глаза. «Кто это сделал – тот сгорит в Аду, понятно?», - разозлился он. Дети начали переглядываться, а самый жирный мальчик вышел в центр класса и сказал: «Нет, я не попаду в Ад, потому что я всегда молюсь перед едой, а раз пукнул – это вообще хорошо, это бесы из меня выходят». Все похлопали малому, как на собрании анонимных набожных пердунов. «Что за хуйня у вас творится, ребята?», - подумал Гена, но малость повеселел.

Закончив это похабное действо, Гена вернулся в поликлинику. На сей раз он разжился музыкальным пеналом с Фиксиками и «Анкетой для друзей». «Любимая песня» - «Каспийский груз «Табор уходит в небо», - написала какая-то Ульяна Корабленко. «Шмара», - подумал Гена, и вырвал эту страницу. Какой-то мальчик написал в анкете, что хочет стать космическим пришельцем. «Долбоеб и имбицил», - подумал Гена. А один даже вклеил свою фотографию, типа рыцарь в доспехах, и Гена не сдержался - выколол на фотке глаза скарификатором. «Какие хуилы растут, бог ты мой», - расстроился он.

Когда группу Гены водили в морг, он и там не растерялся. Он долго осматривал тесное помещение, а потом каким-то образом спиздил пиджак с покойника и салфеточку, вязаную крючком, которая лежала под бумагами патологоанатома. Пиджак он обнаружил в кофейне, когда полез в пакет со сменкой, и сразу же залился истерическим смехом. Он тут же его надел, и удивился, насколько угадал с размером. Пиджак, пропитанный запахом формалина, придавал Гене какой-то мистический флер. Хмурая женщина, сидящая за столиком напротив, вдруг начала вертеться по сторонам и принюхиваться. «Чувствительная шалава, уловила запах смерти. Значит, она уже близко». Гена сдвинул брови и скорчил этой женщине такую гримасу, что та быстренько оделась, бросила пару купюр чуть ли не в тарелку с надкушенным пирожным, и свалила. Вязаную штучку Гена придарил любимой кофейне, и улыбчивая официантка сразу же застелила ее на барной стойке.

Гена тоже поспешил в люди, потому что он был счастлив и вдохновлен. Хотелось всем рассказывать о своем приключении, останавливать случайных прохожих, хвастаться удобной и красивой вещью, показывать, что ему даже нигде не жмет. По пути домой, он зашел в аптеку и напиздил целую кучу использованных бахил, а так же три мятные конфетки «Доктор+».

Дома Гена любил открывать шкафчик с напизжеными вещами и перебирать их, трогать, прижимать к сердцу. Перед этим он тщательно мыл руки, как и полагается в медицине, но никто так все равно не моет. А Гена мыл. Правда, когда осматривал кого-то на практике – тоже не мыл так как надо. Но его фетиш – это же совсем другое дело. Он нежно, прям по-матерински, мял в руках поролоновую матку, гладил изящный корнцанг, как ноги стройной брюнетки, а пластмассовый глаз сегодня даже поцеловал, и Гене на секунду показалось, что глаз подмигнул ему, ответив на такую крепкую мужскую любовь молчаливой взаимностью. Тряпичное влагалище Гена периодически подшивал, потому что оно было трухлое и постоянно рвалось в некоторых неожиданных местах, а ларингоскоп натирал до блеска. «Шанель №5», спизженые у главврача Марины, служили для Гены дезинфектантом. Даже аппарат Боброва, который Гена спиздил в терапевтическом кабинете, казался благороднее хрусталя, потому что был натерт до такой степени, что проходя с ним рядом, из глубин его доносилась музыка моря и обиженные голоса тех, кого так и не спасли с помощью этого аппарата.

Закончив с инструментами, Гена лег в кровать в своем чудесном пиджаке и закурил. Он смотрел в потолок, улыбался, и заставлял себя уснуть, чтобы поскорее приблизить новый день, в котором столько еще неизведанных мест с чудесными вещами. Казалось, что в этом пиджаке Гена обрел какие-то новые знания, причем, было ощущение, что именно они сделают переворот во Вселенной. Что-то новое, неодолимое, сильное управляло подкорками Гены, и он на секунду понял, что самая главная миссия в его жизни заключалась в находке этого пиджака. В нем вдруг все стало понятно и легко, будто решилась самая сложная и самая длинная задача в учебнике Гольдмана.

Ночью ему приснился тот покойник, с которого Гена снял пиджак. Щуплый мужик смотрел на него с глазами, налитыми кровью, и монотонно приговаривал: «Отдай мне мой пиджак, мудак, это моя вещь, мне жена из Финляндии привезла. Отдай мне мой пиджак, мудак, это моя вещь, мне жена из Финляндии привезла. Отдай мне мой пиджак, мудак, это моя вещь, мне жена из Финляндии привезла». И так он его заебал во сне этим дурацким монологом, что Гена проснулся. «А пиджак-то еще и финский», - подумал он и улыбнулся, погладив левый рукав. В окно светили фары от тачки, какие-то бандюки выясняли отношения на своем привычном жаргоне, какая-то пьяная шлюха визжала на перекрестке, пытаясь перепеть Светлану Лободу в плеере.
В окно постучали птицы с рыбьими головами и прокричали: "Пора, пора, пора" на разные лады.

Все намекало на то, что новый день начнется незамедлительно. Гена решил уже не засыпать, а просто покорно ждать, сидя в прихожей в своем шикарном финском пиджаке, нежно тиская поролоновую матку. А чтобы было не так скучно, он соорудил петлю над входными дверями, да и вздернулся.