Жан Франко : Дизайнерское дно

Зимнее солнце уже перевалило за свою полуденную фазу, когда я наконец то добрался до дворца. Несмотря на ужасный холод, настроение мое было прекрасным — я выспался, да и воспоминания об интересных, наполненных приключениями (подчас, кстати, весьма сомнительными) выходных грели душу и вызывали непроизвольную улыбку на моем лице.
В выходные, параллельно с увеселительными мероприятиями, о которых я не склонен распространяться, мне выпала честь нарисовать новогоднюю открытку для Императора, или точнее одной из ближайших придворных, ибо его сиятельство изволили отбыть в Европу. Признаться честно, я был очень доволен результатом — вещь получилась весьма не дурна по силе выразительности образа. Однако, звонок из приемной Императора, а также четыре не отвеченных вызова в телефоне, которые я обнаружил находясь уже в холле, не на шутку встревожили меня — было вполне очевидно, что в недрах дворца зреет недовольство моей работой. Испив кофейку и пообщавшись с коллегами, я решил посетить приемную. Поднимаясь по дворцовой лестнице, ступень за ступенью, чувство тревоги нарастало. Интуиция меня не обманула — как только я вошел, придворная фрейлина ледяным голосом объявила, что меня желает видеть Бабушка. Здесь я вынужден сделать некое отступление, дабы пояснить читателю специфику дворцовой иерархии. Итак, Бабушка была вторым человеком после Императора, а соответственно внушала ужас подчиненным, всем своим видом демонстрируя, что в отсутствии его сиятельства вся власть во дворце сосредоточена в ее руках. Бабушка боялась Императора, и этот придворный страх, который пропитывал ее существо до каждой клеточки, естественно, проявлялся в повышенном давлении на подчиненных. Я был напряжен, но перед входом в приемную все таки попытался изобразить небрежную, расслабленную походку. Получилось не важно. Бабушка медленно оторвала взгляд от монитора, после намеренно выдержанной паузы, и зло посмотрела на меня. Признаться честно, я был одним из не многих людей во дворце, которые не боялись Бабушку, но от этого взгляда у меня похолодело в душе. Разговор оказался резким, однако, мой опыт дипломатии в сочетании с природным остроумием позволили не только парировать многократные выпады, но и ввести оппонента в некоторый ступор. Буквально через несколько минут тональность разговора смягчилась, и Бабушка решила перейти к конструктивному диалогу, по итогам которого, мне предстояло нарисовать нечто принципиально иное. Лишь спустившись в нижние палаты дворца, где располагалось мое рабочее место, я осознал весь ужас произошедшего — мне предстояло создать открытку, ужасающую по своему художественному образу. Мало того, что дизайн был ворованный, он еще и являл собой некий гибрид между шаблонными изображениями, коими изобилует всемирная паутина, и творением среднестатистической секретарши. Сложно описать в каких страданиях пребывала моя тонко организованная психика — мои эстетические чувства сопротивлялись, пытаясь вытянуть из переданного материала хоть толику гармонии цвета, композиции, но тщетно. Однако и отказать Бабушке значило немедленно отправиться на эшафот. Невероятным усилием воли я подавил эмоции и принялся за работу. Через несколько часов все было закончено. Результат ужасал — даже шрифты были безобразны. Однако, я понимал, что уже взял грех на душу, дело было сделано.
Бабушка отдавала распоряжения фрейлинам, когда я вошел. На сей раз моя походка была твердой и уверенной, ибо я достиг некоего творческого дна, и хуже быть уже не могло. Фрейлины, изящно выполнив реверансы, моментально испарились, и мы остались наедине. В отличии от предыдущего моего визита Бабушка лишь скользнула по мне взглядом, в котором читалось только безразличие. Я молча отдал открытку. Воцарилось тягостное молчание, длившееся, казалось, целую вечность. Мне даже показалось что ритм моего сердцебиения замедляется и тело обретает некую легкость. И лишь огромные часы, мерно отсчитывая минуты (секундной стрелки на них не было) напоминали о реальности происходящего, возвращая меня в просторное помещение приемной Императора. Наконец Бабушка оторвала взгляд от моего творения, и медленно повернула голову в мою сторону. Когда наши взгляды встретились, я чуть было не отшатнулся — в ее глазах больше не было ледяного безразличия. На меня просто смотрела пожилая женщина. Уголки Бабушкиных губ слегка дернулись, казалось, она вот-вот улыбнется, но мы оба прекрасно понимали — положение, занимаемое ей в дворцовой иерархии никогда не позволит сделать этого. Я молча развернулся и вышел. Спускаясь по дворцовой лестнице меня охватила невероятная легкость. Постепенно пришло осознание того, что я сотворил. Да, я поступился творческими принципами, нарисовал ужасающее по своей художественной сути произведение. Но ведь при этом избежал смерти. Да и улыбка (если это можно так назвать) Бабушки навсегда останется в моей памяти.