отец Онаний : в поисках Ленинграда

В лабиринте Питерских улиц он искал свой Ленинград. Искал много дней. Сколько точно уже не помнил. С кем и что пил, где ночевал и почему еще жив было для него загадкой. Память имела лишь частичное предназначение.Только бы наткнуться на тот город, в котором родился, город, где была первая любовь... Линии улиц пересекались с улитками переулков. Улитки прятали головы в тупики, было мерзко от наступившей весны. Весна была котенком, которого топят в ведре. Она сопротивляется, хватает подступившую воду, захлебывается в очередной раз. От весны пытаются избавиться не проходящая как насморк зима и оголтелое короткое лето. Кто кого. Чтобы было не так страшно искать он пил. Пил всё, что горит. Пил с бомжами и ментами,пил с политиками и военными,с женщинами и подростками, с эмигрантами и коренными. Легче не становилось. Путь не делался короче. Истина не становилась ближе. Паутина улиц, холодный ветер с Невы, угрюмое небо...
Его родной город был раскулачен почти четверть века назад. Голову посадили на кол, тело набили соломой и сожгли, ногти раздали туристам на сувениры. Город лишился сна. Он давился белыми простынями, сквозь которые, как не застирывай, проступали пятна крови. Будь он невестой, непременно обрел уважение и почет. Но невозможно хранить девственность триста лет. Его насилывали, выкручивали руки, топили. Город ветшал. Его глаза стали стеклянными. И в стеклянных глазницах отражалась лишь боль. Возможно, больше никто не искал прежний облик города. Все просто смирились. Обрели душевный покой. Перебегая с вокзала на вокзал, меняя простыню за простыней, пили, ели и сношались как ни в чем ни бывало. Приезжал ли Кобзон или Iron Maiden всё мерилось едиными щепотками молитв. Только самых глупых отправляли за сказками на Валаам.
Тем, кто родился в новую эпоху, уже после переименования, не понять тоски. Серость и мрак сгибали в бараний рог свободу. Теснота коммуналок, опущенность парадных- всё ощетинилось в одном человеке. Больное воображение сыграло злую шутку. Он пустился как Колобок в бега. Он искал свой Китеж-град. Но не находил. Видел булочные, музеи, гонял голубей на Рубинштейна 13. Нева выла холодом. Мосты скрипели, медный Петр молчал, прохожие курили и отводили глаза. Город пустел и уже не откликался на старое имя. Он подманивал его сахарной косточкой и хлебными крошками. Городу изменился. Город стал гордым и завистливым. Еще бы, кругом Европа, бутики и пьянящая мораль. А кто ты такой, чтобы звать его по имени?! по несуществующему уже имени- так сказали в старом ЗАГСе. У них всё задокументировано, им врать не с руки.