Арлекин : Изнанка [3/10]

13н:

Ты убрала в рюкзак полпакета макарон, брызнула в кастрюлю с остатками варева немного воды из бутылки и протёрла её тряпкой. Все твои действия казались мне замедленными раза в полтора. Я заворожено следил за тем, как ты хозяйничаешь, и у меня при этом был, наверное, тупой вид, потому что ты то и дело театрально ухмылялась в сторону и бросала на меня косые взгляды. Ночь стояла густая и тихая, и ничем не отличалась от всех предыдущих. Я прожил их все, и каждый раз меня опутывал страх. Вот сейчас ты сделаешь все дела, возьмёшь мою куртку и ляжешь рядом с костром, положив голову мне на колени. Мы перекинемся парочкой шутливых фраз. Ты сомкнёшь глаза, постонешь и уснёшь, и я останусь один на один с десятью часами темноты... Больше всего пугала сама длительность, а не то, что окружит и стянется вокруг моей шеи, пока я на время ослепну.
Боялась ли ты? Мои наблюдения показывали, что нет. Ты была раздражена и взвинчена, вспыльчива и агрессивна, но не боялась. Ты знала не больше меня – может, даже меньше – и оставалась... живой. Ты смогла настроиться на жизнь в новом ритме; эта новая жизнь, по сути, мало отличалась от любого другого её образа: в ней тоже были цель, средства, функция, идея, даже философия. Ты приняла новый уклад с необъяснимым равнодушием и подчинила все свои действия новому порядку. Мне не верилось, что я когда-нибудь смогу разгадать тебя. На первый взгляд ты вся была – поверхность, вся – снаружи, как манекен. Иногда ты казалась плоской, выпиленной из фанеры. Несколько раз я ловил себя на том, что обхожу тебя, чтобы проверить и разубедиться. Ты часто казалась роботом без чувств и эмоций. Ты казалась холодной и безразличной. Однако я пока мог провести грань между иллюзией и реальностью. На самом деле ты была заполнена до краёв. Всё твоё внешнее – так тщательно проработанное и детализированное, чтобы создавать исчерпывающую картину личности – скрывало под собой правду. Ты укрывала и защищала себя от окружающих и окружающих от себя – там, под покровом, оставаясь настоящей собой, неизвестной смотрящему, в чьих глазах красота. Я не понимал, почему ты не открываешься мне – этот и множество других беспокойных вопросов занимали меня ночами.
Ты спала, шмыгая носом. В городе, набирая воду в бутылки, мы решили умыться – животная гигиена, в целом, разочаровала. Из колонки хлестала ледяная струя. Раздевшись до пояса, мы смыли с себя липкую грязь. Мы не мыли головы, боясь простуды, но холодный ветер нас всё-таки достал – в ночном холодке обоим заложило носы.
Я вслушивался в твоё прерывистое дыхание, пока какие-то шумы не отвлекли моё внимание и не перенесли его в сторону дороги. Через минуту я отчётливо различил голоса. Осторожно убрав твою голову со своего бедра, я подобрался ближе к дороге и затаился за кустами. Затянутое тучами небо погружало всё во мрак, но за две недели моё сумеречное зрение обострилось достаточно, чтобы рассмотреть их – четыре или пять фигур, ещё далёких, но уже слышимых. Я заволновался, опасаясь, что это идут наши отмороженные преследователи – вероятность такого поворота была совсем маленькой, но ночью паника подавляет здравый ум. К тому же мой ум давно не был здравым. Когда они приблизились, я понял, что это девушки. Их было четверо, они несли на плечах большие походные рюкзаки, были одеты в штаны с накладными карманами, тёплые куртки и обуты в высокие ботинки. Четверо хорошо подготовленных девушек.
Подождав, пока они не подойдут метров на двадцать, я вышел на дорогу. Они остановились. Зашептались.
Я постоял несколько секунд и двинулся им навстречу, стараясь, чтобы они не заподозрили в моих движениях никакой угрозы.
Одна из девушек вытянула руку в моём направлении. Ободрённый этим знаком приветствия, я ускорил шаг, но, подойдя ближе, увидел, что в этой руке что-то сжато, а потом услышал металлический щелчок, полоснувший бритвой по нервам.
Я остановился.
– Чё ты хочешь? – спросила вооружённая девушка.
– Отобрать у тебя ствол, изнасиловать вас и убить. Забрать вашу тёплую одежду и рюкзаки.
Все захихикали. Девушка убрала пистолет в карман. Другая чиркнула спичкой.
– Можно к вам подойти?
– Валяй.
У них были некрасивые лица спортсменок.
– Ты на смерть похож, – сказала девушка с пистолетом. – Совсем не кушаешь?
– Макароны и леденцы. Изредка.
– Понятно. Любитель, – сказала она, обращаясь к подругам.
– А вы – профессионалки?
– Вроде как.
– Это твой костёр горит? – спросила другая.
– Да. Я с девушкой.
– Понятно... Но вы, всё-таки, постарайтесь больше костров по ночам не жечь. Здесь столько уродов шатается...
– Мы уже много дней никого не встречали.
– Это вы так думаете. – Она помолчала немного, разглядывая меня. Потом обернулась к курящей девушке: – Ладно, идём.
– Стойте, стойте, – заволновался я. – Подождите, я её сейчас быстренько разбужу, и мы пойдём с вами.
– Э, нет. Так не годится. Мы вас не возьмём.
Я уставился на них, обмозговывая ответ.
– Ты что, тупой?
– Нет. – Подумав, я добавил: – Просто давно не спал.
– Сколько ты не спал? Год?
– Почему вы не хотите взять нас с собой?
– А что, у тебя или у твоей девушки есть снаряга?
– Ну, рюкзаки...
– Нет, я говорю о другом. Там, впереди – горы. Да вы с первых же пяти метров упадёте и сломаете свои шеи.
– Горы?
– Ну да. Вообще, честно скажу, я не врубаюсь, зачем вы пошли этой дорогой. Есть общая трасса, по которой идут все нормальные люди. Она огибает горы и чуть подлиньше, но зато прямая. Как вас сюда занесло?
– А далеко отсюда трасса?
Она указала на восток, но чуть левее нашего направления.
– Туда километров двадцать, может, пятьдесят. Точно не скажу. Вы бы поторопились. Хоть в конец очереди бы пристроились.
– А много там их?
– Людей?
– Ну. Людей.
– А сколько, ты думаешь? Они, как речка. Текут и текут.
Курящая девушка затоптала окурок и все они пошли дальше, к горам, оставив меня одного на дороге. Одна, та, что всё время молчала, обернулась и крикнула:
– Удачи тебе, тощий! Тебе и твоей девушке! – и помахала рукой.
Я вернулся к костру и к тебе и стал дожидаться рассвета.
 
13д:

– Доброе утро.
– Доброе.
– Спал?
– Нет...
– Ты можешь умереть, ты знаешь?
– Не думаю.
– О.
– Сегодня мы меняем направление.
– Да?
– Ага. Нам нужно туда. Километров двадцать. Дойдём до перекрёстка и свернём.
– А если дорога опять уведёт нас в сторону?
– Мы дойдём до хорошей широкой трассы. Так вернее будет.
– А может, лучше вернёмся? Мы ведь как раз мимо такой дороги прошли. Пять кило от силы.
– Да, наверно, лучше так.
– Ночью кто-то приходил?
– Не то, чтобы я твёрдо уверен. Может, приснилось.
Ты встала, отряхнулась.

14н:

В домике было темно и тихо. Ты зачем-то шептала об этом, нарушая тишину. Мы жались друг к другу на тесной койке, производя много шума. Иногда замирали – специально, чтобы прислушаться, и становилось действительно тихо. Мы слушали бабушкин храп за перегородкой, скрип деревянного пола, по которому никто не ходил, шорохи на чердаке. Может, мыши.
И ты всё шептала, обдавая ухо горячим дыханием, шептала о тишине и скрипах и шорохах, о том, какая странная эта бабушка. Ты вдруг сделалась маленькой девочкой и воображала себя в избушке на курьих ножках, в логове Бабы Яги – тем более, что приютившая нас старуха и правда соответствовала большинству книжных иллюстраций. Ты боялась, что Баба Яга испечёт нас и употребит в пищу.
Первое время я утешал и успокаивал тебя, но быстро оставил эту затею, уяснив правила игры, развлечения, на которые последние полмесяца твоей жизни были не слишком богаты.
Безусловно, то была странная старушка, и странно мы наткнулись на неё, пересекая деревню, и странно мы остались ночевать в её доме, но ещё более странным казалось то, что она осталась дома, когда вся деревня ушла. Она жила, как и прежде, содержала хозяйство, доила корову и ела манную кашу. Мы спросили, как это вышло. Неужели, она не чувствует необходимости бросить всё и идти? А она: «Ась? Чаво?»
 
14д:

Хозяйка сама разбудила нас утром. Мы позавтракали пирожками и молоком, чем привели свои желудки сначала в экстаз, а потом в несварение. Бабуля очень интересовала нас как исключение из правил – до этих пор мы и не подозревали, что кто-то мог остаться дома. Мы пытались выведать у неё подробности, но наладить контакт мешала её глухота и отсутствие зубов. Со слов старушки мы смогли понять, что все куда-то сорвались в одно утро, а она так и не сообразила, куда и зачем. Пожала плечами и осталась приглядывать за хозяйством, пока дети не вернутся.
Мы отблагодарили её, нарубив дров и натаскав воды. Незаметно наступило время обедать. Мы решили, что поедим и сразу же тронемся в путь – с каждым часом оставаться в гостях у бабушки становилось всё сложнее. Мы должны были идти.
На обед мы ели густые и очень жирные щи. Доев, я отодвинул от себя тарелку и сделал глубокий вздох облегчения.
– Ещё супу? – спросил меня этот румянощёкий комочек престарелого благодушия.
По правилам хорошего тона я поставил точку, положив ложку в тарелку.
– Нет, спасибо. Насупился.
Я сходил за нашими рюкзаками. Твой поставил рядом со столом, пока ты сражалась с наваристыми щами. Борьба шла нешуточная: я заметил, что тебя бросает в пот, услышал твои судорожные вдохи и понял: ты пойдёшь до конца. Любой ценой.
В итоге, распрощавшись со старушкой и выйдя на дорогу, мы с трудом передвигали ноги. Тяжесть была невыносимой.

15н:

После того как ты уснула, я услышал такие слова:
– Милый мой! Когда-нибудь между нами произойдёт то самое сближение, полное чувствами и наслаждением. Ты узнаешь, что можно получить всё, с кровоизлияниями в мозг, разрывами сухожилий, мышечными спазмами и стёртой кожей...
Я разбудил тебя.
– О ком ты говоришь?
– О ком я говорю? Который час?
– Кто он такой?
– Кто?
– Кто тебе снился?
– Мне снилась крыша. Дай поспать...
– Ты была там одна?
– Нас было девять человек. Но я уже всё забыла. Слушай, сам не спишь, не мешай другим...
– К кому ты обращалась?
– Ни к кому.
Ты закрыла глаза, и через несколько минут снова спала.
 
15д:

Я так сильно этого хотел, и положил все свои силы на то, чтобы найти их. Но, увидев ещё издалека их шествие, я почувствовал тревогу. Мне стало не по себе, и я уже не был уверен, что хочу влиться в эту реку. Я помнил, как мы шли в самом начале – все вместе, растянувшись по дороге на многие километры.
И вот снова эта сплошная масса, огромная колония гигантских муравьёв, и они ничем не отличались друг от друга – так казалось, когда я смотрел на них с расстояния в полкилометра.
Когда мы заметили их – смутную рябь вдалеке – не было ни восторга, ни воодушевления. Ты не издала ни звука. Пощурилась, вглядываясь вдаль, и снова опустила голову. Я отреагировал почти так же, но это не назовёшь безразличием. Просто мы поняли, что не хотим к ним. Хотя другого выбора у нас не было.
Мы приблизились с северной стороны, вклинились в поток и пошли вместе с ними. Кто-то рявкнул:
– Эй! А вы откуда взялись?
– Откуда все остальные, – ответил я не слишком любезно.
– Вы двое – не из наших.
Ты посмотрела на этого типа с не скрываемым презрением.
– А все эти люди – из ваших?
– Да.
Что тут можно было сказать? Мы молча шли, угрюмо глядя себе под ноги и мечтая, чтобы он отцепился. Но, видимо, для него было очень важно выяснить, кто мы такие.
– Что вы делали на севере? – спросил он.
Мне не понравился его командный самоуверенный тон. Мне не понравился и весь этот хер, и вся эта толпа. Не прошло и пяти минут, а я уже начал жалеть, что мы присоединились к ним.
– Я спрашиваю, что вы двое делали на севере? – повторил он ещё грубее и потянулся рукой к моему плечу.
Я резко отвёл его руку в сторону, схватил утырка за воротник и дал ему с головы так, что его недружелюбная рожа откинулась назад.
– Отцепись, – прошипел я.
Он вытаращился на меня шальными глазами и скрылся в толпе. Я сплюнул кому-то на штанину. Ты по-приятельски закинула руку мне на плечо и улыбнулась.
Я успел сделать не больше десяти шагов. Чей-то кулак возник из месива тел и выбил меня из колеи. Я услышал твой крик, успел заметить, как кто-то тащит тебя за собой, а ты, яростно матерясь, лупишь его кулаками. Потом ещё удар, и я обмяк. Не теряя сознания, я наблюдал за толпой, пока меня волокли сквозь неё. Никто не проявлял интереса.
– Где Самуил? – спросили у меня над ухом.
– Два кило, – ответил другой голос.
Я очухался и попытался выкрутиться, но меня держали крепко.
– Козлина в себя пришёл, – сказал тот, кто спрашивал про Самуила. – Может, опять его вырубить?
– Не, пусть сам идёт.
– Где она? – спросил я.
– Не кипиши.
Больше они на мои вопросы не реагировали. Время от времени они спрашивали у идущих, где Самуил, на что им отвечали: «кило», «полкило», «триста мэ», «сто мэ» и так далее до тех пор, пока кто-то вместо ответа не крикнул в толпу:
– Самуил! К тебе!
Между тел прошмыгнул мой старый знакомый и пристроился рядом с нами.
– Оп-паньки! – удивлённо воскликнул он.
– Здорово.
– В чём дело? – спросил Самуил у парней, которые меня привели.
– Чужой. На вопросы не отвечал, полез в драку.
– Понятно. А девушки с ним не было?
– Щас приведут. Тормоза отстали походу.
– Да не держите вы его. Всё нормально, я его знаю.
Парни отпустили меня, но продолжали идти рядом.
– Объясняй давай, – сказал я зло.
– Я на этом участке вроде рулевого. Смотрю, чтоб порядок был.
– На каком это основании? – удивился я.
– Да у нас кормчих как попало выбирали, честно говоря, – ответил он, слегка смутившись, – в спешном порядке. Мне, например, с именем повезло. А через двадцать кило настоящий мэр ведёт. В общем, где как получилось.
– А что с твоим именем не так?
– Наоборот, всё так. – Он усмехнулся. – На арамейском означает «я – бог». Ну, кто знал, решили, что это достаточное основание.
– У вас теперь порядок.
– Ну. Сто пятьдесят городов слились. А сельских сколько! Нужен какой-то порядок. Ты почему в драку полез?
– Придурок хамить начал, мы только пришли. Руки тянул.
– А откуда вы пришли, если не секрет?
– Оттуда вон.
– С севера? Интересно, как вас туда занесло?
– Да мы думали, что правильно идём, а на самом деле отклонились. Больше недели по пустой дороге отшагали. А потом ночью я встретил девчонок-альпинисток, и они сказали, как вас найти.
– Альпинисток?
– Ну. Они сказали, что впереди горы, и без снаряжения там не пройти, а вы, типа, в обходную идёте.
– Херня.
– Что?
– Какие горы? Что ты гонишь?
– Они так сказали.
– Ты посмотри! Видишь ты где-нибудь горы?
Я внимательно всмотрелся в горизонт, но, действительно, нигде не было никакого намёка на горы.
– Ну, не знаю.
– Мне кажется, ты гонишь, – с сомнением сказал Самуил.
– Послушай. Мы оба знаем, что здесь никто не способен врать. Так почему же ты мне не веришь?
– Неспособность ко лжи – это ещё не любовь к истине. Кто не может лгать, не знает, что такое правда.
– Но ведь это касается и всех остальных, не меня одного.
– Да, знаю. И меня тоже. И я тоже не знаю, что такое правда – вот поэтому и сомневаюсь. Беда в том, что у нас застывшие умы. Это создаёт кучу проблем. Ты извини, если что. – Он примирительно похлопал меня по спине. – Просто ходят разные слухи...
Тут нас догнали ещё двое дружинников. Они держали тебя под локти, а ты непрерывно материлась.
– Отпустите её и валите куда-нибудь.
Увальни пожали плечами и исчезли.
Я обнял и поцеловал тебя.
– Всё нормально. Это недоразумение.
Ты всё ещё была на взводе, твои глаза злобно блестели, но ты кивнула и стала не без презрения созерцать нашего приятеля.
Я снова обратился к Самуилу:
– Но ведь мы все говорим правду. Никто не может лгать.
Самуил задумчиво посмотрел на меня. Толи при первой встрече я сделал о нём неправильный вывод, толи он поумнел с тех пор. Сейчас он производил впечатление далеко не тупого человека.
– То, о чём ты говоришь, – начал он, – не есть порядок вещей, понимаешь? То есть, это не закон мира. Это – стратегия. Тактика правды. Она не естественна – навязана искусственно. Вроде бы это должно исключать ложь. Но тактика правды – не то же самое, что честность. Мы говорим правду не потому, что мы честны. Просто, чтобы убедить кого-либо в чём-либо, мы выбираем ту тактику, которая работает.
– Я ничего не понял. То есть...
– То есть, несмотря на то, что ты, несомненно, говоришь правду, я тебе не верю. Только не обижайся, ладно?
Идя рядом, ты мрачно поглядывала на Самуила. Неожиданно ткнула его кулаком в плечо.
– В чём дело? – беззлобно спросил он.
– Я смотрю, ты, всё-таки, нашёл свой кусок хавки.
Самуил улыбнулся, достал из своего рюкзака пару печенюшек и протянул тебе.
– Угощайся, сделай мне приятное.

17н:

Так называемые «граждане» этого мобильного государства оказывали на нас постоянное и подавляющее психологическое давление. Бесперебойный поток вопросов, порождённый сомнением, недоверием и подозрениями людей, было проще отражать днём – когда их мысли вились вокруг множества эпицентров. Мы могли вполне легко и безопасно перевести разговор в более свободное и спокойное русло. Ночью всё внимание людей обострялось, они точно знали, о чём хотят спросить и пристально отслеживали ответы на свои одинаковые вопросы. Они набросились на нас прошлой ночью, и мы с трудом держали оборону до самого утра. После этого у нас ушёл весь день на разработку универсальной версии, которая удовлетворяла бы каждого. Настала вторая ночь, и люди встали. Тот участок дороги, где остановка застала нас, был с двух сторон зажат лесом. Пришлось располагаться между деревьями – проблема многосоткилометровых толп. Ещё до ужина наша тщательная версия разлетелась в дым.
– Это же чистой воды пропаганда, – сказала девушка, уничтожившая нашу искусственную теорию. – Поймите, как только вы начинаете использовать в гражданских нуждах военные методы, те сразу теряют свою эффективность, становятся прозрачными, наивными и слишком явными.
– О чём ты говоришь?
– Вы решили не врать. Решили: в правду скорее поверят. Но, по каким-то таинственным причинам, вы не хотите выкладывать правду, как она есть. Поэтому вы искажаете и видоизменяете её. Ваша правда – шаткая и неустойчивая, потому что вы кое-где изъяли причины и следствия, не подлежащие огласке. Тем самым вы нарушили естественный баланс. Чтобы эта стена не рухнула, на места вынутых блоков вы ставите подпорки.
– Вот, значит, как ты себе это видишь, да?
– На самом деле, это больше напоминает восстановленные руины.
– Потому что так оно и есть. Нашу правду, как она есть, вообще никто за стену не принимал. Мы рассказывали её, но нас перебивали: «Хорошо-хорошо, а теперь откройте, как всё было на самом деле». Нам пришлось самим построить что-то, что можно было бы открыть.
– Риторикой вы вполне владеете, но беда в том, что ваш рассказ – чушь, и это – точно. Вы что-то скрываете.
– Почему никто не хочет верить, что мы забрели на север случайно? Нам посчастливилось воссоединиться с основным потоком идущих только спустя неделю.
– Потому что пропаганда всегда оправдывает затраты. Мне известно, как это работает, и я знаю, что вы не умеете пользоваться этим механизмом. Так что у меня возникает вопрос: почему вы, не умея, всё же пытаетесь этот механизм эксплуатировать? И знаете, какой напрашивается ответ?
– Ну?
– У вас нет другого выбора.
Она ушла, оставив нас сбитыми с толку.
– Ты что-нибудь понял?
– Кажется, север – больная тема.
– Не пойму только, отчего такой ажиотаж.
– Всё здесь как-то милитаризуется, ты не находишь?