отец Онаний : вспоминая о Краснодаре

Получив своё первое "увольнение" рядовой Курков двинул прямо в центр Краснодара. Благо его часть была недалеко, на территории бывшего ракетного училища на улице Северной.
Надо же, он не выходил за периметр полтора месяца. Полтора месяца он видел гражданских людей, не слышал расслабленного смеха, не ходил прогулочным шагом. И вот на присягу он получил немного свободы. Родителей попросил не приезжать, не тратить зря деньги и не мотать нервы.
Город был местами разрезан старыми рельсами. Не знаю, ездили еще по ним трамваи или нет. Пахло осенью. Как-будто природу отпевают вещие птицы. Люди спешили по своим делам. Ветер трепал афиши. Витрины многообещающе звали в своё логово. Кафе и рестораны мучили своими запахами всевозможной снеди, о которой солдат может только мечтать. Хотелось гулять по этому городу до рассвета. Но "увольняшку" дали лишь до восьми вечера.Таких же как я, т.е. к кому никто не приехал было немного. Из всей роты человек 10-12, пожалуй. Но всем нам был обещан дружеский "грев" от пап и мам. Солдат всегда хочет есть. А тут, признаться, кормили очень паршиво. Мяса мы не видели, сплошной бикус да минтай. Полтора месяца муштры на звание духа-убийцы, подъемы-отбои и отбои-подъемы. Мармеладный курс молодого бойца был прерван лишь на один день- присягой. Ни до этого дня, ни после послаблений ждать не приходилось. Там, где круглое катали. мы его таскали на руках, зато то, что имело неправильную форму нами нещадно перекатывалось, оставляя колеи не хуже танковых. Армия- это цирк, в котором не смеются.
Поздняя осень бросала мне под ноги свои чудесные пейзажи. Солнце становилось багровым. По центру городу гуляли рано одембелевщие солдаты, которые пару часов назад вместе со мной втягивали как свисающие из носа сопли присягу. Теперь они чувствовали свободу. Были чаще пьяны и в обнимку с возлюбленными. Сзади плелись счастливые родители. Отцы вспоминали свою, советскую службу в рядах СА, матери молча улыбались на мокром глазу.
Я ненавидел всё армейское. оно казалось мне чуждым. Хотелось взять и улететь. Или вот сейчас, имея на руках военный билет, сбежать домой. Шестьсот километров- это же так мало. Человек идет со средней скоростью 5 км в час, значит если идти 12 часов подряд, то за день можно пройти 60 км. Итого мне потребуется десять дней. Но за десять дней меня или отловят по дороге. Или, даже добравшись до дома, я буду встречен там милицией. Хрен редьки не слаще. Моим сослуживцам казалось, что я зря так убиваюсь о службе. Должность писаря- блатная. Строевой минимум, зарядка через раз, с офицерами на короткой ноге. А должность "пулеметчика"- это просто бирка и ПКМН №ДН 107 будет пылиться в оружейке без моего участия в деле обороны страны.
Но мне всё равно было грустно. Мне, привыкшему к свободе, уже почти шесть лет живущему без надзора родителей было тяжело в банке со шпротами. Я пошел в армию в 24 года. Пошел, психанув на работе. потому что не смог сдать экзамен по английскому языку на нужный бал и не поехал на работу в ОАЭ. Сейчас бы продавал заезжим шейхам и туристам золото и бриллианты. Но я пришел в военкомат и сказал:"забирайте, пока не передумал". И они забрали. Забрали с радостью, заменив мой гастрит на А1. Отправили в спецназ. А спецназ отправил меня делать то, что я умею лучше всего- быть писарем. И пусть денно и нощно, но так было предначертано.
Увольнение подходило к концу. Я уже топал к КПП. Уже примерял строевой шаг. Никак не мог надышаться воздухом свободного города. Воздухом без пота и страха, без запаха минтая и капусты. Пятьдесят метров и я у цели. С докладом о том, что за время увольнения происшествий не произошло, с "легким" отбоем на сегодня, потому что некого отбивать и тяжелым, как кирзовый сапог сердцем, потому что до дембеля еще далеко.