Маючая Елена : Сын сапожника

Почти сказка

Мы с Гансом его ненавидели. Не потому что Йозеф инвалид, хотя при виде его горба тоже не особо хотелось умиляться, просто человек был гадкий, любил пакостить. Например, мы не брали его вратарем на ворота, и тогда Йозеф весь матч косился в нашу сторону, терпеливо ждал окончания, а потом плелся за мной до самого дома. Гансу везло больше, он жил в другом районе.
– Отвяжись, – поворачивался я к Йозефу.
Он криво усмехался и отвечал:
– Ну что ты, Алекс, нам же по пути. Я зайду к отцу в мастерскую.
Мать часто встречала меня возле дома. Йозеф вежливо здоровался:
– Добрый день, фрау Хельга.
– Добрый день, Йозеф. Как дела в школе?
– Отлично. Особенно по алгебре. Я очень люблю алгебру. Если бы Алекс так любил алгебру, у него тоже были бы отлично, и тогда не пришлось целый вечер решать задачи, – и обращался ко мне. – Ты точно не пойдешь сегодня гулять?
Мне хотелось надавать ему по морде. О, как часто в мечтах я видел Йозефа, перепачканного кровавыми соплями, валяющимся на земле. Но лупить его категорически запрещалось.
– Это низко – бить инвалида, – сказала как-то мать. – Ему и так досталось. Знаешь, вряд ли он долго проживет, этот его горб, он растет.
Поэтому оставалось лишь, сжав зубы, шепнуть «сдохни» и прошмыгнуть в подъезд, а вечером с завистью смотреть на улицу и заниматься алгеброй. Йозеф и тут не отставал: приходил в наш двор и качался на старых визгливых качелях: скрип, скрип, скрип… Я затыкал уши и пытался сосредоточиться, но ни черта не получалось.
– Знаешь, Алекс, надо попросить Йозефа позаниматься с тобой. В воскресенье. Я испеку пирог. Бедняге, наверное, нечасто доводится полакомиться домашней выпечкой. Угостим Йозефа пирогом с черникой, а потом он поможет тебе с уроками. Как ты на это смотришь?
Как я мог смотреть? Только отрицательно. Да, он инвалид, да, наполовину сирота – мать Йозефа умерла в родах, да, у него угрюмый и нелюдимый отец – работяга, сапожник, а не как у нас с Гансом – инженеры, уважаемые люди. Но причем здесь его поганый характер? Или его манера ябедничать и выставляться в лучшем свете? Причем тут десятки воскресений, загубленных горбатым выродком, которому захотелось пирога с черникой и уюта чужой семьи?
Гансу Йозеф мстил по-другому. Отец Ганса держал голубятню. Когда Йозефу надоедали пироги с черникой, он ошивался возле голубятни, заводил с отцом Ганса разговоры о турманах и трубачах, расплывался в улыбке при виде воркующих парочек и сетовал, что не может каждый день возиться с голубями.
– Будь я на месте Ганса, вообще бы отсюда не уходил, – и преданно смотрел отцу Ганса в глаза.
Укол прямо в сердце. Ганс-то был абсолютно равнодушен к голубям, его куда более интересовали футбол и Мари – самая красивая девочка в школе.
– Посмотри на Йозефа, сынок, вот он никогда бы не забыл накормить птиц, пока отец в командировке. Помнишь, как из-за твоей безалаберности погибли восемь голубей?
В общем, мерзавец умело давил на слабые места наших родителей.
Уж и не знаю, нужна ли была Йозефу наша дружба или это проявление привычки: раз у тебя здоровенный горб, имеешь право на сострадание, но только он от нас не отвязывался. А может, ему просто не хватало общения, сапожник с утра до ночи работал. Как сейчас помню его в дальнем углу, согнутого над машинкой, в старомодной шляпе, надвинутой на лоб, с негаснущей никогда папиросой, отчего в мастерской стояла серо-синяя завеса…


В марте Йозеф заболел, промочил ноги и слег с воспалением легких. Как-то вечером я шлялся по улочкам и встретил отца Йозефа. Он держал за лапы маленькую курицу (мать никогда бы не купила такую, поэтому я обратил внимание) и банку с молоком.
– Вот, доктор велел сварить бульон. Йозефу нужен бульон, – сказал он. – И еще молоко. Не хочешь его проведать?
Я пообещал зайти позже и, конечно же, не зашел. Через несколько дней мать отправила меня сдать в ремонт туфли.
– Что же ты? Йозеф ждал, – укорил сапожник, принимая заказ. – Очень ждал. Говорил, что ты его друг, – и пристально посмотрел на меня.
– Я не смог. Хотел, но не смог, – солгал я.
– Э-э, не ври. Я знаю, вы не любите Йозефа. Только ведь я и не прошу его любить, просто проведать. Когда-нибудь и ты заболеешь и захочешь увидеть приятелей, чтобы поболтать о том, о сем. Разве нет?
– Если я заболею… – начал было я.
Сапожник усмехнулся:
– Конечно, заболеешь. Уж поверь мне. Сильно заболеешь.
– Вы отремонтируете ко вторнику? – я не желал продолжать этот странный разговор.
– Даже раньше. Ну так что, заглянешь к Йозефу?
– Постараюсь, – снова соврал я и уже собрался уходить.
Но он остановил.
– Алекс, окажи-ка мне одну услугу, примерь сапожок. Хочу со стороны посмотреть.
– Хорошо, – я сел на табурет и разулся.
Он принес высокий сапог. На левую ногу.
– Надевай.
Я выполнил.
– Впору? – спросил он.
– Вроде, – ответил я. – А второй где?
– Хватит с тебя и одного. Заглянешь к Йозефу? – и ощупал мою ногу, проверяя, как ее облегает голенище.
– Постараюсь, – повторил я, стягивая сапог.
– Он очень ждет… – вздохнул мне вслед.
К Йозефу я так и не зашел. А через неделю он вернулся в школу – тощий, бледный, еще более убогий.
– Знаешь, я хотел, но все как-то не получалось, – попытался оправдаться я.
– Да ничего, Алекс, ничего. Можно я сегодня постою на воротах?..


Перед самым Рождеством я, Ганс и Мари отправились на каток. Я-то катался так себе, а вот Ганс и Мари такое выделывали, залюбуешься. Особенно Мари, уж очень грациозно у нее получалось. Не успели мы пробыть и пяти минут, как пришел Йозеф. Сначала он просто наблюдал, а потом взял напрокат коньки и поехал к нам. Он раз десять брякнулся, прежде чем добрался до нас. И вообще, все это смахивало на пантомиму, так он размахивал руками и морщился, потирая ушибленный зад. К тому же этот идиот умудрился прийти на каток не в куртке и спортивной шапочке, а в длиннющем пальто и дурацкой кепке с ушами. Мы надорвали животы, глядя на него.
– Привет, Алекс. Привет, Ганс. Мари, можно тебя на минутку? – спросил он.
– Это еще зачем? – возмутился Ганс.
– На минутку, – и опустил глаза.
У Мари была очень любопытная рожица, видимо, чертовски заинтересовало, с какой стати она могла понадобиться Йозефу.
– Хорошо, – подхватила Йозефа под руку и увлекла в сторону.
Он достал из кармана шоколадку и открытку и протянул Мари. Та взяла, прочла и громко рассмеялась.
– Эй, мальчики, идите сюда, – позвала она. – Бедняга Йозеф тронулся умом. Представляете, что он хочет?! Вы только взгляните, – и дала нам открытку.
«Дорогая Мари, желаю тебе хорошего Рождества и предлагаю стать моей женой. Через два года мы с отцом переедем в Берлин, я хочу, чтобы ты поехала с нами».
Что тут сделалось с Гансом. Он со всего маху врезал Йозефу по носу. Тот навзничь рухнул на лед. Но Гансу этого показалось мало, он стал пинать Йозефа. Я еле оттащил товарища:
– Да прекрати же! У него кровь идет. Да хватит, хватит! Лежачего не бьют, – кричал я.
– Горбатый урод, что ты о себе возомнил?! Что Мари выйдет за тебя замуж?! Да она в сторону твою не посмотрит! Думаешь, ей нужен твой поганый шоколад?! – не унимался Ганс.
– Еще чего, – хмыкнула Мари и бросила шоколадку на лед. – Меня не интересуют горбатые уроды, – и поехала к выходу.
Ганс за ней. Я хотел помочь Йозефу подняться. Если честно, мне было жаль его. Униженный, растоптанный, с разбитым носом он лежал на льду и скулил.
– Вставай, – потянул я его за рукав.
– Эй, Алекс, я не понял, ты мне друг или нет?! – окрикнул Ганс. – Бросай этого ублюдка, пойдем в кафе, мать дала мне немного денег.
Я покатил к ним.


В Берлин Йозеф переехал через полгода. Тогда, на катке, он сильно ударился горбом, тот стал расти намного быстрее. В Берлине один профессор брался помочь ему, вот они и уехали. Накануне отъезда у него был день рождения.
Йозеф нас пригласил. Впрочем, удивительно не это, он быстро забывал обиды, а то что мы – я, Ганс и Мари, пришли. Причем даже не договариваясь друг с другом.
Было уныло. Унылая погода, унылая стряпня, унылая музыка. Хотелось, чтобы это поскорее закончилось. Отсидев положенное время за столом, мы собрались уходить.
– Постойте, ребятки, у меня для вас есть подарки – на память, – отец Йозефа вынес две коробки и вручил Гансу и Мари. – Для тебя ничего нет, ты уж извини, – и похлопал меня по плечу.
Это были шикарные подарки. Гансу достались летние сандалии, а Мари белые лаковые туфельки. Размеры подошли.
– Какая прелесть, – Мари тут же надела туфли. – В таких и замуж не стыдно.
– Само собой, – улыбнулся сапожник.
Тем временем Ганс застегнул сандалии.
– Вообще-то я рассчитывал на ботинки, – пошутил он. – Но и за это огромное спасибо.
– Ботинки? Вряд ли, вряд ли, – ответил сапожник и подмигнул Гансу. – Мне видится, не понадобятся ботинки.
Тогда мы не поняли, что он имел в виду. Да и не до этого было, мы хотели успеть на вечерний сеанс. Наскоро попрощавшись с сапожником и Йозефом, мы поспешили в кинотеатр…


Не обижай сына сапожника, кто знает, чем это может закончиться…


Ботинки Гансу не понадобились. Он утонул в Майне в июле. Мне хватает и одного сапога. В семнадцать лет я заболел саркомой, мне ампутировали левую ногу. Мари после окончания школы уехала в Берлин и вышла замуж за Йозефа. Отец Йозефа сапожничает, а в свободное время нянчится с внуком…