Святополк Унаги : Город печальных мышей

Сумасшедшие в Брюсселе предпочитают ездить на трамваях ночью, когда мало людей, а в салоне сухо и в меру светло. Покачиваются за окном отошедшие ко сну дома с гербами времен Бельгийского Конго и пахнет морем, которого здесь нет. В мостовых отражаются светофоры - значит, западный ветер принес атлантический дождь. Светофоры раскрашивают струи в красный или зеленый цвета. Когда дождь красный, трамвай останавливается и долго ждет зеленого, даже если перекресток пуст.
В центре вагона стоит выходец с Балкан лет сорока пяти, высокий, плечистый, с рубленым лицом революционного рабочего Пулковского завода. Он изображает игру на арфе, вертикальный поручень для него - музыкальный инструмент. Глаза балканца прикрыты, движения плавные, видимо, исполняет что-то элегическое.
На нем остроносые черные туфли, кучи таких лежат на барахолках по всему миру, 10 долларов пара. Но если покупаешь, надо следить, совпадают ли по размерам левый и правый ботинок. Брюки на балканце короткие, носков нет. Между туфлями и брюками белые волосатые ноги, на левой щиколотке — синеватые следы собачьих зубов.
На сиденье неподалеку араб лет тридцати. Этот громко говорит сам с собой, размахивая рукой. На пальце - большой перстень с черным камнем. Другой рукой он плавно поглаживает себя между ног через узкие джинсы. Ноги у араба толстые и короткие — наследие бесчисленных поколений земледельцев, столетиями упиравшихся в сухую пыльную землю где-нибудь в Междуречье.
Трамвай идет в центр, где допоздна открыты пивные, на ратушной площади блестит брусчатка и капли дождя отскакивают от осколков пивных кружек.
Психи в трамвае по мере приближения к центру становятся активнее. Арфист уже рвет струны и пускает слюну, будто его призвали к священной жертве во время эпилептического припадка. Араб переходит на крик, машет рукой по кругу и так люто мнет себя между ног, что становится страшно за его детородный орган.
При подъезде к Gare du Midi, Южному вокзалу, оба вдруг прекращают свои занятия и двигаются к выходу. Тихая станция трамвая внизу, а вокзал — этажом выше, оттуда слышен обычный тревожный гул.
Араб переворачивает козырьком вперед рэперскую бейсболку с эмблемой Yankees, надевает темные очки и вразвалочку поднимается по лестнице в клоаку главного железнодорожного узла столицы Евросоюза. Сверху ему машут такие же, тоже в обтягивающих толстые короткие ноги джинсах и в темных очках, чтобы полицейские не запалили обкуренный взгляд.
Наверху люди спешат на ночные поезда во все концы Европы, грохочут и скрипят чемоданами на колесиках, покупают плюшки с изюмом по 2 евро плюс кофе с молоком, итого 3.50. Там хорошо стоять и смотреть, как отходят составы на Амстердам, Антверпен, Дюссельдорф, Берлин. Снаружи у станции негры продают уже забитые косяки. «Десять евро, бро, держи и наслаждайся, только отсюда отойди куда-нибудь».Но уходить за пределы освещенного периметра вокзала неуютно, потому что дождь не утихает и в темноте под деревьями стайки темнокожей шпаны. Лучше сделать несколько затяжек прямо за углом, у обосанной желтой стены вокзала, оглядываясь, не идут ли полицейские или местные гопники. А потом снова зайти внутрь, и лавируя между нестерпимо грохочущих чемоданов, дергаясь, озираясь и улыбаясь извинительно, пройти на платформу, чтобы отыскать поезд на Венецию. Но в расписании ничего нет про Венецию, там лишь много неизвестных названий, и совершенно непонятно, как попасть на площадь святого Марка, где украденные крестоносцами из Константинополя кони, и мозаики, и утренний туман над лагуной, а из тумана высовываются носы гондол, привязанные скрипучими кожаными ремнями к деревянным сваям. И лучше всего в таком случае сесть в углу, прижать к груди сумку, запрятать поглубже кошелек с паспортом, чтобы чувствовать их локтем, и постараться успокоиться, смотря на быстрые иглы дождя в свете прожекторов электровозов.
Но долго так не усидишь — слишком тревожен желтый искусственный свет на вокзале, раздражающе гудит трансформаторный шкаф за спиной, поезд на Берлин только что отошел, и пассажир в последнем вагоне смотрел каким-то продолжительным и недобрым взглядом. В Венецию уже не надо, лучше бы вернуться в отель, где тихо, сумрак, и можно курить, сидя в пластиковом исцарапанном кресле на балконе.
Для этого надо миновать арабов в темных очках, по-прежнему разглядывающих идущих мимо, и спуститься вниз, на тихую пустую ночью платформу трамвая.
А там у станционного цветочного ларька чинно, с прямой спиной сидит балканец-арфист. У его лица темно-малиновые розы и большие белые хризантемы, такие кладут на могилы, когда не экономят на букетах.
Балканец закрывает глаза, трогает розу, проводит по ней губами. Вроде бы, розы очень любят сербские вурдалаки, и поэтому над их могилами всегда вырастают розовые кусты.
Анорексичная прозрачная ночная блондинка сидит в цветочном ларьке под ярко-белой энергосберегающей лампой. Кажется, что ярко-оранжевые лилии просвечивают прямо сквозь нее. «Раньше я училась на корпоративного юриста, но мне нравятся цветы, и я им нравлюсь, - она говорит по-английски с французским акцентом, картавя и делая странные ударения. - Я попросилась работать каждый день, я хочу быть с цветами». Она рассказывает это заученными фразами каждому, кто спросит. Ей не хочется общаться с людьми, цветы интереснее и красивее. На балканца она тоже не обращает внимания, тем более что того и не видно почти за розами.
Девушке хочется сесть среди цветов, ее пластиковый красный стул окружен фиолетовыми тюльпанами, и читать новый комикс «Король Леопольд в королевстве гигантских печальных мышей», он очень популярен сейчас в Бельгии. Речь там идет о путешествии короля Леопольда. Он, в мундире и аксельбантах, поехал зачем-то в Демократическую республику Конго. Где-то в тропическом лесу его величество попал в плен к гигантским разумным мышам, которые ставят на нем медицинские опыты, пытаясь сделать короля тоже мышью. А в промежутках между опытами они рассказывают королю про свою жизнь, и все истории у них с печальным концом — кто-то умер, кто-то эмигрировал и умер на чужбине, кто-то был покусан заразной обезьяной и умер, и так далее.
Между тем возлюбленная короля Леопольда, итальянка по имени Мария, ищет его в Африке, собирает слухи о местопребывании любимого, но никто не знает, где он, зато все норовят воспользоваться красивой женщиной, которая по законам комикса всегда в сексуальных обтягивающих джинсах и белой рубашке, расстегнутой на груди больше, чем надо, и в ложбинке между грудей у нее католический крестик, освященный Папой.
Мария попадает к повстанцам, штурмующим столицу Центрально-Африканской республики, и предводитель, гигантских размеров негр, выпускник Университета им. Патриса Лумумбы, берет ее в наложницы. В последнем выпуске комикса перед Марией стоит задача улизнуть от предводителя, пока тот спит в огромной кровати, на шелковом белье с вензелями бельгийского королевского дома из запасов колониальных времен, и добраться наконец до Леопольда. Правда, женщину тревожит вопрос — не подхватила ли она СПИД за время поисков?
А мыши тем временем близки к успеху, они уже создали препарат, после укола которого король Леопольд наконец-то станет гигантской печальной мышью. И тогда его вернут в Брюссель, чтобы он сделал Бельгию мышиной страной.
«Иначе мы сдохнем тут, все такие печальные, под пологом душного, пряного, тревожного, бескрайнего, сырого тропического леса», объясняют грызуны свои соображения его величеству.
Балканец все водит губами по розе. Ночная западноевропейская печаль моросит дождем на трамвайные рельсы. На электронном табло, обещающем следующий трамвай через 3 минуты, сидит очень большая мышь, которая подперла хвостом подбородок и чего-то ждет. На морде у нее печаль, а взгляд направлен на девушку в цветочном ларьке, которая в этот момент как раз нюхает лилию. Она смотрит поверх цветка и встречается взглядом с мышью.
- Помогите, они уже здесь, эксперимент удался! - девушка расталкивает балканца, отрывает его от розы, которую тот в задумчивости почти объел, и указывает ему на мышь. - Сделайте что-нибудь!
Балканцу не надо объяснять дважды. Он понимающе кивает, и начинает играть на воображаемой дудочке, глядя в глаза грызуну. Мышь явно недовольна, она старается не обращать внимания на музыканта, но не может. Балканец обходит табло и пятится задом, продолжая играть и не отрывая взгляда от большого печального зверька.
Вдалеке гремит трамвай.
Мужчина спускается на рельсы, и грызун, неуклюже спрыгнув с табло, идет за ним. Он плачет на ходу, утирает слезы хвостом, но какая-то сила тянет его за балканцем.
Мышь спускается на рельсы как раз в тот момент, когда трамвай подкатывает к платформе. Брызги крови попадают на боковое зеркало, стекают темными струйками, мешаясь с дождевыми каплями и светлея.
Прозрачная девушка смотрит на кровь, нюхая лилию, у нее возбужденный взгляд, тонким язычком она облизывает оранжевые лепестки цветка. С другой стороны путей балканец опускает невидимую дудочку, и ждет, пока трамвай уедет, чтобы снова сесть на скамейку рядом с розами.