Постоянная Планка : Идиотка

Апполинария проснулась от жуткой вибрации. Стены, пол, люстра, даже книги на полках отбивали синхронное "хдыжь..хдыжь..хдыжь..". Девушка протерла глаза, зевнула и посмотрела на Федора Михайловича.

- Что там, Феденька?

Федор Михайлович отпрянул от окна и аккуратно поправил штору.

- Маршируют Поленька. Сегодня ж десятое число. Патриотическое шествие Смертоносной дивизии.

- Так вчера же ходили, - Аполлинария в недоумении развела руками.

- Вчера шли Дневные собаки. Записывали детей на добровольные курсы по обучению игре на виолончели.

- Хорошо, что у нас нет детей, Федечка, - барышня встала с кровати и подошла к писателю.

- Хорошо Поленька. Очень хорошо.

Аполлинария осторожно отодвинула краешек занавески и боязно посмотрела на происходящее за окном: худощавые халдеи, облоченные в костюмы колорадских жуков, бездумные и радостные лица высохших стариков, виноватые интеллегентские рожи, женщины-анарексички, дети-карлики - все смешалось в мазахическо-патриотическом экстазе народной массы.

- А до какого числа у нас освобождение от участия?- Поля вдруг тревожно посмотрела на мужа и обхватила руками свою талию.

- До четырнадцатого. Четыре дня ещё..., - Федор Михайлович тоже посмотрел на тело своей возлюбленной и ужаснулся.

Аполлинария бросилась к весам, забыв в панике отключить их от тотальной системы контроля физической массы патриотической единицы. Сорок девять килограммов превышали допустимо разрешенный вес на десять и по новому патриотическому закону такое превышение являлось неоспоримым докательством умышленной растраты государственной провизии и приравнивалось к государственной измене.
Аполлинария немедленно выдернула проклятые весы из розетки и достала батарейки в надежде, что информация ещё не передалась. До участия в шествии целых четыре дня и внешнее отсутствие дистрофии можно было попробовать скрыть.

Федор Михайлович крепко обнял девушку и поцеловал в лоб.

- Как же так, милая? Што ж мы с тобой не углядели все это дело, ох горе мне!

В дверь уже настойчиво били кулаками. Федор Михайлович впустил двух высоких красивых национальных гвардейцев и указал им на Апполинарию. Они схватили девушку за волосы и поволокли её вон из квартиры.

- Полюшка, любимая, лучик мой, цветочек нежный и единственный, знай, что все это не зря так случилось с тобой и ещё будет случаться с нами со всеми, ибо всем этим великая миссия нами исполняется и главное помни любимая, что Крит теперь наш! Ты слышишь, Полюшка? Наш! Весь нашь! Весь наш...

Дверь за гвардейцами закрылась и Достоевский с облегчением выдохнул. Усевшись за письменный стол, Федор Михайлович закурил трубку и вытащил из тумбочки толстую пачку чистых листов. Задумавшись на несколько секунд, писатель мокнул перо и большими буквами посреди листа вывел: "ИДИОТКА".

Возможно это было название ещё одного великого романа гениального автора.