О Херов : Пятый по счёту день Рождения маленькой девочки Гульнары

Гуля встала из стола, поправив маленькой загорелой ручкой золотую картонную корону на голове. Она впервые поела не дома, и теперь как всякий ребёнок после новых проишествий, улыбалась и шустрила, будто кто-то невидимый пощипывал ей бока. Все вокруг нравилось Гульнаре - бумажные стаканы с красивыми картинками, пластиковый жёсткий поднос, одинокий розовый шарик, привязанный к стулу, с нарисованной на нем чёрным фломастером улыбкой, Тётя Айнура в специальной футболке-поло с английскими приятными буквами на спине, и мама, Айгуль, смеющаяся и говорящая громко на родном языке.

Гуля глазела на людей иной внешности - они казались ей чересчур грустными и тоскливыми, они косились на весёлую троицу с явным неудовольствием, но молчали. Все вокруг было таким тихим и будто умершим, словно люди забыли жизнь и про то, что у них тоже есть дни Рождения и любящие матери.

-- Мама, сколько мне лет? - спросила девочка, взявшись ручонкой за длинную чёрную косу.
-- Пять, моя девочка.
-- Я уже взрослая, правда, мама? Мне уже можно замуж?
-- Всему своё время дочь. Солнце завтра встанет все равно, а когда оно сядет, его сменит Луна. Так и ты, Гуля, когда Солнце с Луной пройдут необходимое количество небесной дороги, обязательно выйдешь замуж. А я буду плакать.
-- Почему ты будешь плакать, Мама?
-- От счастья, но и от страха. Ты поймёшь, когда также как мать дашь этому миру нового человека.

Слушая этот диалог, звучавший для русского уха неприятно и отвратительно, словно маленькая девочка и её златозубая мать сейчас грязно хаяли все окружающее и насмехались над укладом Российской жизни, женщина лет сорока, полная, короткостриженная, в чёрных туфлях с коротеньким каблуком и коричневых колготках, которые стягивали толстые икры, словно кожура докторскую колбасу, не давая заплывшим ногам распоясаться и вырваться наружу, сделала Гуле и её матери замечание:
-- Вы можете вести себя тише, гражданка? Вы все-таки не на Родине.

Мать Гули, привыкшая уже к замечаниям, как мы привыкаем к тому, что утром человеку приходиться вставать и завтракать, извинилась, и стала уводить дочь к выходу, но вмешалась тётя Айнура, убиравшая неподалёку с соседнего стола поднос с остатками еды.

-- У девочки день рождения, женщина. Пусть хоть в своё день рождения она немного пошумит.

-- Пусть шумит у себя дома. Не в моей стране.

-- Это страна не ваша. --буркнула Тётя.

До женщины долетели звуки, но ни слова, потому не поняв суть сказанного, она тяжело и нелепо, уперевшись жирными ладонями в стол, приподняла задницу и стала говорить, постепенно повышая голос до градуса истерики.

-- Вот из-за таких как вы наша страна приходит в упадок и хаос! Вам, безмозглым, можно доверить только швабры и мётлы, это максимум ваших способностей! Убирайтесь отсюда, пока я не вызвала полицию!

И женщина топнула толстой ногой, сломав напряжением каблук.

В самом углу заведения, прикрывшись выступающей конструкцией стены, пил кофе харизматичный мужчина в тёмных очках. Одет он был в брюки и чёрную водолазку, которая закрывала шею мужчины, изрезанную уродливыми шрамами. Определённый круг людей знал его как " Доброго Самаритянина", но процентов 70% этих людей были мертвы, а 20% сидели ежедневно, употребляя в пищу баланду.

Мужчина, внимательно слушавший диалог матери с дочерью, и зная то, о чем говорили они, так как знал этот непопулярный язык, неприятно удивился выскочившей из нравственных берегов женщине с её претензиями. И сразу после того, как она топнула ногой, мужчина подошёл к ней вплотную, жёсткой рукой привзял за талию и притянул к себе.

-- Женщина, вы так безобразно себя ведёте, что я даже испытал стыд. Вы похожи на взбесившуюся собаку, бросающуюся из конуры на прохожих, а бешеных собак убивают.

Не ожидая ответа женщины, он задрал штанину и вытащил из носка пистолет и приставив тот к уже вспотевшему лбу дамы, выстрелил.

Гуля закричала и прикрыла глаза, а мать её в испуге бросилась к выходу, позабыв про дочь.

Мужчина подошёл к Гуле и положив руку на плечо, сказал на родном для неё языке:

-- Ты обязательно выйдешь замуж, девочка. И запомни, нет никаких чужих стран, есть люди чужие любым странам.

Гуля округлила глаза и спросила незнакомого и странного дяденьку, впервые спросив кого-то чужого в этой стране:
-- А кто вы?
-- Добрый самаритянин, Гуля.

С этими словами он вышел из кафе и затерялся в проспекте, среди людей и хаотичных машин.

Женщина, уже совершенно мертвая, не могла почувствовать как завибрировал телефон в её кармане, и не могла прочитать сообщение, пришедшее ей сейчас от Алишера.

Алишер писал:

"Мариночка, дарагая мая, мой рассвет глас и закат серца маево, я дико люблю тебя. Прасти"


(С) О'Херов.