Scazatel : Сторож. Глава 1

Ночной сторож Кузьмич сломал ногу. Грохнулся с табурета, когда менял лампочку дома на кухне. Пьян был в стельку. Должно быть, поймал за хвост белку, которая повадилась свет из лампочек тырить.

Упаковали ему ногу в гипс, подвесили гирю, открыли больничный лист. На этом история о Кузьмиче заканчивается. Я, признаться, в глаза этого бедолагу не видел. Обязан же был ему возможностью немного подзаработать.

Родная тетка похлопотала. Устроила меня сторожем в школу сроком примерно на два месяца. Нелегально, правда, устроила. По документам другой человек на этом месте числился. Но так даже лучше. Деньги-то все равно мне в карман падали, а пометка «сторож» в трудовой книжке мало кому делает чести. Да и не имелось у меня еще трудовой. Я тогда был студентом. Учился на втором курсе в педагогическом институте. На физико-математическом факультете, если быть точным.

Трехэтажная школа новой постройки, где мне предстояло проводить ночи, была сдана в эксплуатацию всего несколько лет назад. Высокие потолки, бирюзовые стены, полы из мраморной крошки – монументальная, так сказать, красота. Пятьдесят с лишним классов сопрягались г-образными отростками коридоров, которые с первого взгляда могли показаться запутанным лабиринтом. Имелись здесь также большой и малый спортзалы, библиотека, столовая, гардеробная и еще неведомое мне количество подсобных помещений.

Тетя Шура работала в школе завхозом. Как полагалось, перед началом дежурства она провела мне инструктаж. Рассказала, что нужно делать (читайте ниже) и чего делать нельзя (читайте здесь: распивать алкогольные напитки, водить девчонок, листать антисоветскую литературу).

График дежурств: ночь через две. Основной обязанностью являлись почасовые обходы здания. Но эта обязанность, со слов тетушки, с полуночи и до пяти часов утра могла традиционно раствориться в призрачной поволоке сна. Такая работа меня очень даже устраивала.

Коротали время сторожа в гардеробной, там же, где вахтерши днем выдавали ключи от классов и циклично нажимали на кнопку звонка. Гардеробная в холле была выгорожена декоративной металлической оградкой. Отсюда сквозь большие окна холла хорошо просматривалась площадка перед главным входом, где обычно проходили первые/последние «звонки» и другие массовые беспорядки. Топчана предусмотрено не было. Дремота окутывала сторожей за канцелярским столом. Неудобно, конечно, но что поделаешь.

Первое дежурство. Третья декада сентября. Вечером после уроков здесь все еще полно народу. Родительские собрания, кружки, тренировки и прочая суета. Я дождался, пока закончится изнурительно долгий кружок хора. Шумной гурьбой промчались детишки навстречу ожидающим их в холле родителям. Усатый учитель пения вернул мне ключ от актового зала. Я повесил ключ на соответствующий крючок на стенде и сделал запись в журнал.

Школа опустела. Оставшись один, я запер двери на засов. Затем с фонариком в руке скороспешно прошелся по г-образным коридорам всех трех этажей. Удивительно, что школа, в которой я сам не так давно учился, сейчас показалась мне совсем чужой и недоброжелательной. Полумрак и тишина. Зловещая тишина? Или быть может могильная тишина?
«Уютная тишина», - убеждаю себя и быстренько иду дальше.

К часу ночи каждый скрип, каждый шорох ассоциируется с неосторожной поступью маньяка, который с топором за пазухой пришел сюда еще днем и затаился где-то в подвале, чтобы сейчас как следует поразвлечься.

На стене снаружи здания тень от реющего флага схожа какой-то уродливой тварью. О ее мотивах прокрасться ночью в школу я не желаю размышлять даже вскользь.

Жуть, короче. Сна ни в одном глазу. Надпочечники прицельно стреляют адреналином. Я сижу за столом в гардеробной и слушаю тихий ход настенных часов Орловского завода «Янтарь». Время идет предательски медленно. Секунд до конца смены еще ой как много.

Смею признать, на первом дежурстве мне мерещилась всякая чушь и в голову лезла ересь. Школу я обошел тогда всего один раз. Впечатлений с лихвой хватило. Утром чувствовал себя разбитым, словно ночь напролет разгружал лопатой вагоны со щебнем. На смену мне пришла отталкивающего вида вахтерша с бородавкой на носу. От нее несло застарелой мочой. Она без интереса спросила все ли у меня в порядке? Я лишь устало кивнул ей в ответ.

Третье дежурство. Первая декада октября. Я уже практически профессиональный сторож. Полностью здесь освоился. Ночью изредка доносящиеся откуда-то из глубины здания скрипы и шорохи теперь вполне мне привычны. Не важно, что некоторые из них я не могу рационально объяснить. Главное, чтобы среди них не было звона бьющегося стекла. Пока камни не летят в окна школы - я могу спать спокойно.

На стене снаружи тень от реющего на ветру флага действительно схожа с силуэтом какой-то дьявольской твари. Но это всего лишь тень, не так ли?

За смену я пару раз обошел здание. Особо утруждать себя не стал. Ради интереса даже заглянул в подвал. Осветил лучом фонарика унылое царство труб и вентилей. Больше там делать мне было нечего.

Энное дежурство. Третья декада ноября. В школе тепло. Топят, как положено. Руку на батарее дольше трех секунд не удержишь. За окном предсказуемо моросит дождь. Полночь. Может быть, час ночи. В холле привычный полумрак. Я кое-как устроился за канцелярским столом. Голова на руках. Руки на журнале выдачи ключей. Слушаю монотонный ход настенных часов. Тик-так, тик-так. То погружаюсь в мутное течение сна, то выныриваю на размытые берега реальности. Тик-так, тик-так. Звук плавно расслаивается, словно кто-то за моей спиной незаметно пробрался к стене и повесил там еще одни часы, которые либо отстают, либо спешат, либо дьявол знает, что с ними не так.

«Вот еще вздор, - в вязком сознании дрейфуют сонные мысли. – Причем здесь часы? Звук-то слышен совсем с другой стороны. Это снаружи стучит кто-то… снаружи кто-то… СНАРУЖИ!»

Сон как рукой сняло. Встаю из-за стола. Вглядываюсь в ночь сквозь большие окна холла. Вижу ребенка за окном, у главного входа. Ладошкой дитя настойчиво бьет в стекло. Требует, чтобы впустили. На миг перевожу взгляд на часы: три часа ночи.

«Что за дьявол? – думаю, и на всякий случай за руку себя щипаю. Вдруг все же сон вижу… - Не сон, твою мать!»
Поспешно выхожу в холл. Чувствую усилившиеся удары сердца, хоть повода для беспокойства вроде бы нет. Это ведь просто ребенок. Девчонка лет девяти. С виду обычная школьница. Коричневое платьице на ней, черный фартук, белые манжеты и воротничок. На фартуке октябрятский значок приколот. Русые волосы в косички заплетены и белыми бантами подвязаны.

Странно, что одета моя ночная гостья легко, совсем не по погоде. Дождь по-прежнему моросит, но ее как будто стороной обходит. Как подошел к ней совсем близко - она стучать перестала. Ручонку за спину убрала, словно что-то от меня припрятать решила. Смотрит пристально. Молчит. Цвет ее глаз в тусклом свете уличных фонарей не разобрать. Я почему-то уверен, что глаза у нее цвета зеленого, не иначе.

Открывать не тороплюсь. Нутром все же неладное чую.

- Не рановато ли ты на уроки пришла? - спрашиваю через оконное стекло. Молчит девчонка, глаз с меня не сводит.

- Как зовут-то тебя? – снова пробую наладить диалог.

- Я не знаю, - спокойно отвечает она. Что-то не так с ее голосом. Что именно не могу понять.

- Хм. Необычное имя, - пытаюсь шутить нелепо. - Ночью не страшно без взрослых гулять? Как тебя только мама одну отпустила?

- Она умерла час назад, - говорит девчонка и игриво улыбается.

От улыбки той у меня мурашки табунами расползлись по коже. Тик - время замерло, секунда как вечность - так, тик-так – чуть слышно потрескивают часы за спиной.

- Мне очень жаль, - осторожно подбираю слова, - но в школу ночью впустить тебя не могу. Не положено. Ты приходи лучше утром, как все дети.

Спорить она не стала. Вздохнула театрально и побрела прочь вдоль одной из стен здания. Мечущаяся мнимая тварь (тень от реющего флага), мне показалось, склонилась тогда перед ней почтенно.

Тридцать метров вдоль кирпичной стены. Коротенькие шаги. Идет девчонка и напевает: здесь у нас туманы и дожди, здесь у нас холодные рассветы… Мотив и слова ее песенки мне совсем не знакомы. Голос красивый, завораживающий, да и не детский вовсе.

Замер я, глядя вслед ночной гостье. Жутко не по себе вдруг стало, когда сообразил, что песенка со щелками, как с заезженной грампластинки, тихо звучит у меня в голове.

Пройдя вдоль здания до угла, девчонка остановилась. Оглянулась, заскользила по мне прощальным взглядом, как подошвой утюга, и тут же исчезла из виду.

Все происходящее далее повергло меня в ужас, который я никогда до этого не испытывал. Свернув за угол, моя ночная гостья каким-то непостижимым образом оказалась у меня за спиной. И толкнула легонько. Так, чтобы обратил на нее внимание.

Уж не знаю, как сумел тогда не закричать. Обернулся я и глазам не верю. Сердце замерло на миг, а затем быстрыми тяжелыми ударами пустилось в пляс. Пытаюсь возразить ее появлению, но слова, словно мыльные пузыри, лопаются беззвучно в душном воздухе холла. Юной особе мое замешательство только в радость. Она под ноги мне что-то бросила и спокойно так говорит:

- Я взяла кое-что у мамочки, - снова игриво улыбается. - Мне пока не нужно… ты посторожи.

В полумраке не разглядеть, что она там бросила. Похоже на клубок черных нитей. Впрочем, нет. Нити не способны незамедлительно расползтись в стороны вязким на вид пятном. Чтобы это ни было, я не собираюсь марать новые ботинки. Брезгливо отступаю на два шага в сторону. Пол из мраморной крошки, словно неокрепший лед, опасно хрустит у меня под ногами. Еще шаг назад. Я толком ничего не успеваю понять, как пол с треском проваливается, увлекая меня за собой.


Едкая пыль, оседая, слепит. Пробирается в легкие назойливой мошкарой. Задерживаю дыхание. На миг закрываю глаза. Я в западне. Свалился в яму двух метров глубины. Боль шагает маршем по телу. Приподнимаюсь, прищуриваюсь, осматриваюсь по сторонам. Узкие стены: бетон, арматура, земля. Запах плесени перекликается с едва уловимым запахом медикаментов. Что со мной?

В мыслях смута. Я не понимаю, как такое безобразие могло произойти со мной здесь, в новом здании школы. Что ж, все ответы потом. Сейчас главное отсюда выбраться. Руки-ноги вроде бы целы. Берусь за торчащие почти у самого верха ржавые прутья арматуры. Пытаюсь подтянуться. Не все так сложно, как может показаться на первый взгляд. Осторожно рукой касаюсь острой кромки разлома. Ступенька из прутка приближает меня к выходу из этой передряги.

Выглянув из ямы, я лишь успел заметить, что темная мерзость, от которой несколько минут назад мне удалось уберечь свою обувь, теперь расползлась едва ли не по всему холлу. И уже секундой позже она приветливо коснулась моих рук, обволокла теплом пальцы, будто пиявками проникая под кожу.

Заскользив влажными ладонями по поверхности пола, я утратил опору и… снова оказался на дне злосчастной ямы. Странно, что не свихнул себе при этом шею. Темная жижа целеустремленно последовала за мной.

Новый марш боли кромсает тело. Стиснув зубы, с трудом встаю на ноги. Пошатываясь, держусь за стены. Жижа пульсирующими потоками льется на меня сверху. Только теперь понимаю, что это густая кровь вперемешку с чем-то еще. Чем-то отвратительным и как будто… смышленым. Чем-то, что желает в меня просочиться. Из крови в кровь сквозь эпителий кожи. Так мне тогда взбрело мимолетно.

Кровавая жижа старательно наполняет яму, словно в холле сейчас в самом разгаре идут состязания по забою касаток. Паника торжествует. Хватаюсь за стены, отчаянно пытаясь выкарабкаться наружу. Все тщетно. Стальные прутья спасения теперь недосягаемо далеки. Они, конечно же, никуда не делись. По-прежнему торчат из разломов бетонных плит. Вижу их, а дотянуться не могу. Земля под ногами размокла и просела почти на метр. За считанные секунды превратилась в трясину, в которой я безнадежно увяз. Мне так хотелось этому верить, но на самом деле все оказалось значительно хуже - у меня больше не было ног.

Потоп не прекращается. Кровавая жижа льется сверху, сжигая меня изнутри. Чувствую ее тяжелый тошнотворный запах, ощущаю смрадный вкус на губах. Кричу от безысходности, но слова беззвучны. Я умер? Я жив? Как бы там ни было, мне отсюда, похоже, уже не выбраться.

Она подходит к разлому. Смотрит с любопытством, слегка наклонив голову на бок. Октябрятский значок на ее накрахмаленном фартуке пылает черной звездой. На худеньких ножках (один ниже другого) белые гольфы и чистые сухие сандалии. Вязкие потоки черни девчонку аккуратно обходят стороной.

Я не чувствую конечностей, но вместе с тем осязаю каждую неровность этой проклятой ямы. Боль невыносима, боли нет, экстаз - что-то сломалось в нервной системе.

Сердце все еще бьется. Отчаянно колотит вхолостую, бултыхаясь в кроваво-черном кисельном месиве. Смышленая жижа разъела большинство моих внутренних органов, превратила кости в труху.

Уровень выше. Кожа с лица сползает безжизненной маской и тут же разлагается. Волосы плавятся, раскрывая новые ноты смрада. Я чувствую смрад теперь совсем по-другому. Я почти целиком обращен в жижу.

Последний взгляд. Девчонка явила свой истинный… «нет, пожалуйста, лучше сразу умереть, чем видеть такое»… лик, прежде чем мои глаза зашипели как быстрорастворимые витамины.

Последний вздох. Легкие затоплены. На поверхность всплывают большие кровавые пузыри. Они легче воздуха. Стремятся вверх, словно накачанные гелием красные воздушные шары. Взлетают и лопаются с истошным криком, едва коснувшись потолка.

Но кричал на самом деле я. Надрывисто горланил в ночной тишине холла. Вскочил, как ошпаренный, и с грохотом опрокинул стул. Взгляд на часы: три часа ночи. Тик-так, тик-так. Сердце грохочет секундной стрелке совсем не в такт.

Опираюсь на стол. Гляжу в окна. За окнами ни души. Привычно моросит дождь да мечется на кирпичном полотнище стены тень от бесноватого флага. Только сейчас начинаю осознавать, что мне приснился кошмар.

Пить охота. Приторный вкус крови на губах. Руки на журнале. Журнал весь в крови. Но кровь ли это?

«Конечно, нет. Это космическая смышленая жижа, - раздраженно комкаю в памяти обрывки сна. – Приснится же такая мура!»

На самом деле все очень просто: кровь пошла носом, пока я спал. Приложив к нему платок, выхожу из гардеробной. Замечаю, что сердце уже бьется тише. Включаю освещение холла. Направляюсь к рукомойникам. Прохожу мимо дверей центрального входа. Останавливаюсь и осматриваю мраморную крошку пола, а затем насмешливо пародирую чечетку на том месте, где с треском провалился во сне.

Холодная вода успешно справилась с рядом возложенных на нее задач: утолила жажду, сузила сосуды, укрепила границы реальности. Погрузив холл нажатием выключателя в привычный полумрак, я вернулся в гардеробную, где пробыл до конца дежурства без малейшего намека на сон.

Утром я извинился перед тетушкой за безнадежно испорченный журнал. Она отчего-то не поверила моей истории с носовым кровотечением. Решила, что вопреки ее требованиям, я привел-таки в школу наивную провинциальную студентку и, воспользовавшись журналом как подстилкой, грубо осуществил дефлорацию.

В тот день в институте я так и не появился. Остался отсыпаться дома. Выпал в осадок почти на сутки. По пробуждению был извещен любезной родственницей о том, что мои дежурства в школе закончились.

Берцовая кость у забулдыги Кузьмича с горем пополам срослась. Теперь он снова мог, прихрамывая, гоняться за выпущенными из бутылки белками и играть с собственными демонами в чехарду. Больничный лист ему закрыли. Подпись, печать.

О кошмаре той ночи я вскоре забыл. Он поблек на фоне других цветных снов, большинство из которых были не самого приличного содержания. Сон затерялся в глубинах моей памяти, чтобы однажды всплыть безобразным утопленником гниющим брюхом вверх.