скептик : Про заек

Маэстро шел домой. Он шел по знакомой и уже ставшей такой родной улочке. Ему
казалось, что он знает каждый булыжник на мостовой и каждую трещинку на тротуаре. Потому, что ходил здесь уже более сорока лет. Он шел медленно, не спеша и что- то бубнил себе под нос. Маэстро сочинял. Он сочинял очередной шедевр. При этом глаза его закатывались к небу, он улыбался, а лицо розовело от удовольствия и жары.
Иногда Маэстро хмурился. И это был знак. Знак крайнего его неудовольствия и
раздражения. Ему никак не удавалось одно место в его будущем шедевре, но его он
решил отложить на потом. Но больше его раздражало то, что мимо, шелестя колесами, проезжал какой- то наглый авто, прерывая ход гениальной мысли. Маэстро шел дальше, и морщинки в углах губ постепенно исчезали, а глаза вновь добрели и закатывались. Он снова погружался в свои мысли.
И вдруг его словно оглушил гром. Одновременно с громом его ударили дубинкой прямо по мозгам и окатили ушатом ледяной воды. Потому, что это было нечто и это нечто было невыносимо слышать. Из какой- то подворотни, которую Маэстро даже не замечал раньше и не помнил, что она вообще здесь когда- либо была, неслись невыносимые для его тонкого, академического слуха звуки.
Он с опаской заглянул в затененную пасть подворотни и увидел источник этих
невыносимых звуков. Вернее источников было три. Три чумазых и нечёсаных карапуза, возрастом около шести лет. Два мальчишки и девчонка. Будущие бездельники, неучи и бестолочи. Рыжая, пухлощекая девочка в красном платьице в горошек нажимала пальчиком на клавиши детского пианино. Худой, чернявый и долговязый мальчик неистово дул в синюю, с белым раструбом, пластмассовую дудку. А такой же долговязый, но стриженный наголо чернявый же пацан, колотил двумя палками по перевернутому, ржавому и дырявому ведру. Джаз банд, блин.
Все скопом они издавали невыносимую какофонию. Нет даже не какофонию, потому что какофония показалась бы сейчас Маэстро «Мелодией дождя» Бетховена. Это были звуки настоящего ада. От этих звуков его чуть не стошнило прямо на месте. Но ему стало жалко лангет из говядины и шавурму с пивом, которыми его бесплатно угощал в обед начинающий композитор. Маэстро был по совместительству музыкальным критиком. И даже известным в узких кругах его родного города. Начинающий композитор был жалкой, никчемной личностью. Совершенно бесталанный и не пытающийся учиться. И что бы избежать разгромной критики Маэстро, этот тупица два раза в месяц угощал его обедом в местном ресторанчике. Так вот, Маэстро было жалко лангет и шавурму с пивом. А еще он пожалел, что сейчас с ним нет его «Красного октября», рояля эксклюзивного белого цвета на котором он играл у себя на работе в городской филармонии. Но рояль был
тяжелым и казенным. Поэтому Маэстро не мог брать его с собой. А то бы он показал
этой мелкой шелупони что такое настоящая МУЗЫКА.
И тогда Маэстро пукнул... Нет, это не был банальный пук плебеев. Это была мелодия. Даже не мелодия просто, а целая увертюра. Талантливая и высокохудожественная. Вначале в ней были слышны рокот шторма и шум прибоя, затем трубный зов оленя в брачный период. И этот зов шел из самой глубины души Маэстро. Постепенно звук становился все выше, и в нем отчетливо слышались и арабский ребаб, и испанская фидель. Маэстро подумалось, что бездарный Витас застрелился бы от зависти. Он хотел взять еще на октаву выше, но вспомнил, что это будет за пределами возможностей восприятия человеческого уха. И тогда он мгновенно перешел на шепот. В нем уже слышались ласковый прибой и шорох опавшей листвы по тротуару.
И вдруг наступила тишина. Неслышно было даже дыхания стоявших молча, с открытыми ртами, малышни. Неслышно было даже надоевшего щебетания птичек.
«Вот оно, эврика» - подумал Маэстро. Вот тот нюанс, которого не доставало в его
будущем шедевре. И резко повернувшись на каблуках, Маэстро воодушевленным пошел по знакомой дороге домой. Он уже не слышал ничего на свете. В его мозгу звучала МУЗЫКА. Он сделал это. Он был счастлив.
А в это время в «Детском мире» продавали плюшевых зайцев.