Владимир Павлов : Хроники ада (II)

Работодатели для Ирины, конечно, нашлись. Она недолго выбирала, к кому пойти, и так попала к Сильвестровым – большую яму в соседней котловине, покрупнее и посильнее захудалого хозяйства Нукаревых. У Сильвестровых было обычно три служанки, и жили они в отсеке возле кухни, около самого болота, которое местные жители называли Балашиха. Хозяйская семья располагалась в центральном отсеке, самом безопасном.

Жизнь здесь шла во всех отношениях иначе, чем шла в Электроуглях. Черные пары от болота были так плотны, что окутывали небо постоянной ночью, и оно казалось плотным сводом, где не было ни солнца, ни звезд, ни луны. Понятия «день» и «ночь» – довольно условны. Инфракрасно светились некоторые травы и одинокие деревца, точно пропитанные кровью. Гномоподобные, карликовые, уродливые формы человеческого тела встречались чаще. Обитатели Балашихи не стеснялись своего телесного убожества и ходили без одежды. Над их чувствами доминировал страх. Он порождался наличием в Балашихе еще других созданий: одичавших каннибалов, которых Стражи периодически утилизируют. Они назывались гастарбами. Когда Ирина приблизилась к яме Сильвестровых, она различила неподвижно сидящее на дереве неподалеку существо величиной вдвое больше обычного человека. Оно состояло сплошь из узлов мышц, похожих на древесную кору. Непонятный страх заставил девушку поспешить ко входу.

Яма Сильвестровых была таким хозяйством, где молодая девушка-служанка могла набраться любого, даже самого сомнительного опыта. Правда, с Ириной там ничего особенного не произошло – хотя и ей, если вдруг требовалось место для третьего, приходилось тесниться в постели, которую она делила с другой служанкой. Иногда неожиданно появлялся хозяин и выгонял вон дружков девушек. – «Размножайтесь, но только так, чтобы я этого не слышал», – говорил он служанке, стоявшей перед ним и со слезами на глазах уверявшей, что она ни в чем не виновата.

Был уже апрель. Шел черный дождик, выпало несколько теплых дней. Гастарбы, сбиваясь в стаи, громоздили из валунов и обломков скал циклопические сооружения, чтобы спасться в них от радиоактивных осадков. Однако лед на болоте был еще крепок. Правда, снег таял и со льда, и местами в колеи и выбоины дорог набиралось так много черной, как тушь, воды, что порывом ветра ее взрябливало барашками.

По такой-то дороге однажды в предвечерье и направилась Ирина в микрорайон на север. Громады уродливых строений светились кровавым, почти ничего не озарявшим излучением. Стены их были покрыты съедобным мхом. Девушка шла своею дорогой, не реагируя на призывы пустого желудка – и поскольку на всей ледяной равнине замерзшего болота не было ни души, она могла позволить себе быть самою собой. Он шла радостным шагом, и все тело ее словно танцевало под ее напевы.

Но вот впереди показались люди. Девушка так глубоко ушла в себя, что чуть не наткнулась на них. Ирина посторонилась – мимо пробежал житель соседней ямы, он поздоровался с ней. Однако следом за ним шел Виктор Тонтов. Голод гнал их к страшным строениям за съедобным мхом.

От этой неожиданной встречи душа Ирины встрепенулась. Инфракрасное излучение зданий на минуту забылось, она больше не смотрела на них, но не оглядывалась и назад. Ее большие красивые глаза были широко раскрыты, но первые мгновения она ничего не видела, словно смотрела в самое себя.

Неудивительно, что девушка так вскрикнула, когда от одного из зданий донесся пронзительный вопль. Почему она так испугалась и напряглась, оглянувшись и не увидев ни соседа, ни Виктора? Ведь Виктор был для нее всего лишь знакомым, который несколько раз провожал ее с Коллективных Вечеров Мойки Склянок, где вечерами собиралась молодежь.

Кварталы гастрабов опять разредились, дорога вновь пошла полями, еще более узкими, еще чаще пахнувшие наросшим под кустарниками льдом. Наконец, она привела Ирину к яме Тонтовых, теперь на нее смотрело боковое окно, в нескольких сантиметрах от земли. Ирина чувствовала, что должна войти в яму, что-то уже толкнуло ее так далеко, что пути к отступлению не было.

Перед входом Ирина еще раз остановилась, но затем не раздумывая вошла внутрь, ощутила в прихожей едва уловимый запах нечистот, взялась за ручку двери, отшлифованную только для обитателей ямы характерной хваткой – и вошла в яму, обиход и порядок которой складывались десятилетиями и ее напористой хозяйкой.

На своих, закрепленных за ними местах там были старик и его сожительница. Юра по-прежнему пребывал в той же позе, в которой он, словно назло, совсем недавно бросил сыну несколько грубых фраз об этой пришелице, Маша только что сготовила мох и теперь вытирала сковородки. На приветствие Ирины со стороны сковородок прозвучало мычание, старик не сказал ничего. Ему даже не надо было поворачивать свое плоское рыло, его маленькие глазки и так все видели, и в них само собой появлялось слегка презрительное выражение, когда взгляд их скользил вдоль носа и щек. Диафрагма старика дернулась, как при усмешке.

Ирина несколько смешалась, но вот со стороны сковородок последовал взгляд и такое же мычание: «Са-дись», с легким ударением на последнем слоге. Гостья поняла: надежды разговориться с обитателями ямы мало.
– А что, Виктора нет в яме?
– Кажись, что нет. – Сковородка поднялась с плиты и опустилась на деревянную подставку на столе.
– А вы, Маша, не знаете, куда он пошел?
– Не знаю, кто куда уходит, не сую нос не в свои дела. Может, пошел узнать, как по цене утилизации провести ночь с девушкой.

Ирина стала в тупик, но тут же в ее сознании всплыла ясная мысль, словно что-то грубое и сальное пробилось и мрака на поверхность. Ирина поняла намек Маши – вот что удивительно – и вместе с тем почувствовала, как что-то в ней ширится и освобождается. Так вот что, значит, угнетало ее, когда она шла сюда, сама не отдавая себе в том отчета. Так вот что, значит, так настоятельно толкало ее сюда… Теперь Ирине показалось, что Виктор уходит от нее все дальше – подобно тому, как он уже ушел от этой ямы. В нем было что-то общее с тем человеком у Нукаревых, он шел с ним одними путями к одной и той же цели. – Что я, собственно, делаю в этой комнате у этих чужих людей? Как я, Ирина, могла придти сюда? Да ведь это, выходит, я бегаю за мужчиной, который раз-другой помог мне очистить какой-то хлам?

Итак, Ирина ушла, со странно спокойной окоченелой душой. Обратный путь она проделывала так же до некоторой степени безотчетно, как и шла сюда, хотя многое изменилось. Виктора действительно не было дома, Ирина еще не встретилась с ним без посторонних. Но это было неважно. Опыт, приобретенный Ириной в общении с этим молодым человеком, так и остался в том омерзительном кругу, средоточием которого была яма Тонтовых.

Тут Ирина оглянулась и увидела, что за нею кто-то идет. Это были служанки из соседней котловины по имени Лена и Лана, шли они на Коллективный Вечер Мойки Склянок. После некоторого колебания Ирина присоединилась к ним.
– Что, Ирина, ты ходила проведать старую Машу? – с невинно насмешливым видом спросила одна из девушек. Ирина ответила:
– Старый Юра тоже там был.
– Ну, а Виктор? – спросила другая девушка и подмигнула.
– Нет – Виктор попался нам навстречу в болоте, возле города гастарбов, – просто сказала первая.
Смех брызнул из них, как гниль из перезревшего плода. Но со смехом брызнуло и еще кое-что. Они смотрели на то, что из них выходит, и замечали маленьких белых червей, чем-то напоминающих обрезки ногтей.

Чистка была в самом разгаре, когда девушки добрались до цели. Собственно говоря, это была длинная яма с крутыми стенами, политыми ядовитой жидкостью, чтобы проигравшие, которых ждала утилизация, не сумели сбежать. Для конкурсов на стене висели ершики, щетки и тряпочки всех размеров. Настроение у всех было вялое, самые рукастые парни еще не пришли, и поскольку они задерживались, можно было предполагать, что их съели гастарбы.

Виктора тоже не было видно. Какой-то не очень знакомый парень то и дело приглашал Ирину, но совместная чистка хлама у них не клеилась. Казалось, руки при каждом движении спрашивали совета, как быть.

Все же народу мало-помалу прибывало, и в десятом часу Ирина, наконец, заметила у двери Виктора. Его глаза поблескивали пьяным блеском, он явно пришел не только что, но старался держаться в сторонке. Он зубоскалил с Леной и Ланой, и те то и знай шипели, изображая смех, откидываясь кургузыми телами назад и подгибая гниющие обрубки-ноги.

Ирина все же испытала легкое замешательство, когда оказалась после танца вблизи Виктора. Она бросила на него взгляд, но он был увлечен разговором и ничего не заметил. – «…Что тут удивительного – она пришла спросить, есть ли у моего отца обломки медальонов. Разве ты не знаешь, что она стучит Стражам про тех, кто что-то из своего труда утаивает, а не сдает на утилизацию? Эй, Ирина, кто из нас следующий на очереди для утилизации?»

Девушки обернулись и посмотрели на Ирину. В ее глазах полыхнуло темное пламя, губы изогнулись в тончайшем намеке на прекраснейшую из улыбок. Она спокойно отошла в другое место, и пленительная лучезарность ее лица скоро привлекла к ней не окончательно еще сгнивших партнеров. Она же теперь думала лишь о том, как бы незаметно уйти.

Случай к этому представился только после полуночи, когда начали раздавать рваные одеяла и матрасы: всеобщее внимание сосредоточилось на одном, все старались побыстрее их зашить и сдать на утилизацию. А Ирина тем временем уже шла болотом, и ничьи шаги не слышались за ее спиной.

В кромешной тьме она шла по болоту. Временами ноги проваливались в какие-то ямы, полные вонючей холодной жижи, ветви кустарников скребли по одежде и стегали по лицу. Нагнув голову и оберегая глаза, Ирина перестала уже и понимать, куда идет.

Кое-как продравшись сквозь чащобу, она, наконец, вышла на дорожку. Ирина оглянулась, и в ее сердце что-то резиново потянуло книзу. В редких пусторослях, не более чем в двадцати метрах от нее, стояло несколько согбенных черных фигур. Это были гастарбы. Пронзительно ясная мысль: попалась!

Ирина хотела было спрятаться за обгорелый ствол дерева, но было уже поздно: гастарбы, наверняка, ее заметили. В тягостном ожидании она затаилась среди огромной, кроваво светящейся плесени. Гастарбы подошли ближе, а она все лежала, неизвестно чего ожидая и на что надеясь. Вскоре долговязый повернулся к шедшему за ним, недолго они поговорили о чем-то на своем зверином языке, размахивая лапами и всматриваясь в ее сторону.

Последнее его мычание предчувствием неминуемой гибели встряхнуло Ирину. Через плесень она бросилась к спасительной рощице на берегу черной как тушь реки, куда бы они не рискнули подойти из-за своей неуклюжести: вода растворяла все живые ткани без остатка, как вдруг ей наперерез рванул долговязый. Теряя самообладание, Ирина бросилась ему под ноги. Но тут же она увидела над собой клочья разодранного мяса: голодные каннибалы в темноте набросили на своего собрата. Тогда она метнулась в противоположную сторону, к реке. Рядом звучно чавкнула трясина, принимая в свое ненасытное нутро что-то тяжелое, отчаянно мычащее. Рощица была рядом, на берегу они ей не страшны.

Прежде чем забежать за деревья, Ирина оглянулась: несколько гастарбов смотрели ей вслед. Отвратительное, почти физическое чувство страха что-то безвозвратно оборвало в ее груди. Они смотрели на нее, как на еду, только лишь как на уходящую из-под носа еду.

После этой ночи Ирина, помимо всего прочего, стала все чаще ходить на Коллективные Вечера Мойки Склянок, и при возвращении в яму ее видели в сопровождении то одного, то другого парня. С того вечера она прямо-таки пристрастилась к Конкурсам Очищения Хлама и радовалась тому, что парни охотно брали ее в партнерши и провожали ее. Однако никто из них, похоже, не привязывался к ней всерьез, все ограничивалось проводами. И поскольку история с утилизацией благодаря стараниям Виктора стала притчей во языцех, они даже не предпринимали попыток к дальнейшему сближению.

Собственно говоря, Ирину тянуло прочь из здешних мест. Откуда была у нее в крови эта склонность – что если с ней происходило что-нибудь необычное, она тотчас начинала тосковать по иному окружению? Как и на этот раз, ее часто выручал случай. Когда хозяйка ямы Сильвестровых всем своим женским естеством прониклась нерасположением к девушке, оно уже не покидало ее, и его нисколько не могло умерить даже то, что хозяин иногда заступался за Ирину, ибо видел, что девушка работает не хуже других. Однако стоило ему сказать слово в ее защиту, как от хозяйки следовала колкость. «Мужики, видно, все готовы отдать все за то, чтобы залезть под юбку к смазливой бабенке, даже если под этой юбкой прячется аннигилятор»