Эдуард Багиров : О, этот загадошный Питер, или Мысли. Просто мысли.

Вообще-то в Питере я был лишь единожды. Не могу сказать, что город мне не понравился, напротив. Я уже описывал эту поездку в подробностях, кому любопытно – смотрите <a href="http://udaff.com/astory/17340.html">здесь</a>. Но Питер не даёт мне покоя, тем более, что я уже знаком с кучей самого разнообразного народу, живущего в этом загадочном периферийном городишке. Люди, в общем, неплохие, но встречаются среди них и откровенные экзоты… странные какие-то. Хочется порассуждать обо всём этом.

Питер уже как с сотню лет перестал быть столицей. Со всеми вытекающими. А они уверены, что это просто какое-то недоразумение, и с маниакальностью, достойной Белых Столбов, усираются в доказательствах обратного, хотя, и несколько забавно. Эти любопытственные субъекты, например, неоправданно присвоили звание культурной столицы. О как! Им невдомёк, что в культурной столице не должно гадить в подъездах и сцать на памятники архитектуры. И что «парадными» эти подъезды априори быть не могут, так как для этого их следовало бы хотя бы отремонтировать. Хоть раз, со времён Великой Октябрьской Революции.

Культурной столицей России я бы, скорее, назвал Зеленоград. Последние лет семь я ездил туда с периодичностью раза этак три-четыре в месяц, пользовался там общественным транспортом, ходил во всякие клубы, в разные казённые учреждения, в общем, активно участвовал в жизни этого города. Вращался, так сказать. И я НИ РАЗУ, НИГДЕ И НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ за несколько лет не услышал там слова, произнесённого матом, тем более – в общественном месте. И сам Зеленоград чист и вылизан, как… как, чёрт знает, что! И, вы не поверите, там не срут в подъездах! Невероятно, скажет какая-нибудь гоблингага… Не бывает такого, Сфинкс песдит! А вот, представьте себе, бывает. И после этого Питер – культурная столица? Не смешите кур!

Кстати, о курах… Вы в курсе, что непонятного происхождения словом «кура» в Питере называют курицу? Бля буду, не песжу! Моё воображение рисует мне жуткие картины. Представьте себе: «кура» - это такое животное, или птица, хуй проссышь. Живёт она в Питере. Ей плохо и холодно. Она всего боится. Её никто не любит, потому что она синяя и вся в цыпках, как руки малолетнего таджикского беспризорника. И под толстой, жёсткой шкурой у ней перекрученные, подобно канатам, сухожилия… И вот, представьте – лежит она где-нибудь у поребрика и еле дышит. Она умирает. А когда она умрёт, её ощиплют (частично, местами), и, не отрубая головы и жутких, скрюченных в агонии ног, положат на витрину в одном из гастрономов города. А какая-нибудь не до конца отошедшая от блокады старушка отдаст за останки замученного реликта полпенсии, дома таки отрубит ей башку и ноги, вытащит кишки, спрячет из в недра морозильника на чёрный день, и долго-долго будет её варить, подливая, по мере выкипания, воду в жестяную кастрюльку, снимая грязную серую пену тяжёлой дюралюминиевой ложкой и часто пробуя, не пересолено ли… А потом, как только старушка, сглатывая слюнки, присядет на краешек табуретки, дабы отведать так редко встречающегося в её скорбном рационе куриного мяса, жёсткого и резинового, как кирзовый сапог, в дверь грубо постучат ногами…

К старушке в день пенсии припрётся весь такой ниибацца культурный внучок, этакий зеппоподобный чушкан из каких-нибудь Озерков, оттолкнёт её от хромоногого стола, и долго, с расстановкой, давясь и жадно чавкая, подобно шакалу, роняя слюни на ворот засаленного бадлона пожирать эти мерзкие одры… Нажравшись, он обгложет кости, смачно рыгнёт, и, дав бабушке кулаком в ухо, отберёт оставшуюся половину пенсии. Ему хватит этих денег на несколько отвратительно пузатых бутылок портвейна, которые он выпьет в подъезде с такими же мерзкими ублюдками, как и он сам. При этом они будут степенно, со знаним дела, в нюансах обсуждать какую-нибудь культурную хуйню, разоблачать недоработки в организации последнего фотобиеннале и иронически улыбаться при упоминании кривых и мохнатых ног мариинской примы. А потом, насрав в подъезде, с чувством удавшегося дня съебут по домам. Такие вот они, культурные все такие…

Что-то я расфантазировался. А ведь всего-то подумал о какой-то несчастной «куре»! вот таким вот волшебным образом этот незабываемый город не хочет меня отпускать, вновь и вновь заставляя грезить о том, как вновь ступлю я на землю, которую попирали сапоги всяких там известных людей, типа, там, Пушкина, Екатерины Великой, там, Ленина… Всё же, отдавая дань справедливости, надо признать, что не все питерцы ходят по городу с мобилами, в которых отсутствуют СИМ-карты. Есть там и процент людей, вполне вменяемых и заслуживающих уважения… Ну и что, что процент этот ненормально низок! Он есть! И, опять же, девушки там замечательные. Я помню, как ночью спросил у двух укуренных в хламину местных девушек, как пройти в Грибоедов. Так они вскочили с корточек, потешно замахали руками и стали наперебой, перебивая друг друга, путано объяснять мне дорогу. Послушав их около двадцати минут и ни черта не поняв, я не выдержал, с улыбкой поблагодарил их и поймал такси. Но сам факт того, что они пытались мне помочь! Это так трогательно!

«А ещё там песни хорошие! И олени северные водятся!» (с)

Бум шанкар.