Scazatel : Сторож. Глава 2

Тик-так. Прошло время. Я окончил учебу в институте. По распределению, в качестве учителя математики, был направлен в одну из школ замечательного (должно быть) города Ленинабада, гордо раскинувшегося где-то на севере Таджикской ССР. От такой невероятной щедрости со стороны министерства образования я, разумеется, отказался. Подъемные не взял. Вместо этого начал преподавать в своей родной школе. Не спрашивайте меня, кто об этом должным образом позаботился.

Устроившись на работу, стал в очередь за жильем и уже через четыре года, покинув отцовский дом, перебрался в собственные однокомнатные апартаменты. С благоустройством родители помогли. Мебель, посуда, то да сё. Купил ультрасовременный цветной телевизор марки «Рубин». Завел питомца – черного лабрадора по прозвищу Чаплин.

Женой вот только не обзавелся. Все как-то не складывались с милыми барышнями серьезные доверительные отношения. Это не означало, что барышни презрительно морщились, глядя в мою сторону. Отнюдь. Скорее даже наоборот. Что-то влекло их ко мне на необъяснимом уровне коварных феромонов.

Я времени зря не терял, то и дело, приглашая симпатичную девушку на свидание. Поход в кино, прогулка в парке, разговоры ни о чем и вот уже первый поцелуй. С языком - не оторваться. Она зовет к себе домой, продолжить вечер за чашкой чая. У нее дома чай из прихожей незамедлительно перетекает в спальню, где в постели чудеса во многом сродни безумию.

Утром у нее изможденный вид. Как будто ее съели заживо, а затем воскресили, но теперь уже совсем иной. Грязной, порочной. Ей невдомек, как вопреки сложившимся и, казалось бы, непоколебимым моральным устоям, она пошла на поводу у низменной похоти.

Выпроваживает меня на рассвете, стараясь не смотреть в глаза. Прощание без слов, на пантомимах. Я предлагаю снова встретиться в ближайшее время. Она лишь опускает веки и надежно запирает за мной дверь.

Оставшись одна, спешит в душ. Долго стоит под струями горячей воды и вспоминает о том, что вытворяла минувшей ночью. Откровенные картинки сами лезут ей в голову. Докучливыми стервятниками безжалостно клюют мозг. От них не избавиться, не смыть горячей водой.

Немного позже, спрятавшись от всего мира под одеялом, она пытается найти оправдание внезапно овладевшей ей распутной страсти. И вскоре-таки находит:

«Ну, конечно же, он меня опоил! – рассуждает она. - Незаметно подсыпал в березовый сок шпанской мушки или еще какой-нибудь гадости, контрабандным путем завезенной с одной из стран загнивающего капитализма. Именно от этого у меня все так увлажнилось, что чуть ли не потекло, а жизнь вокруг заиграла яркими красками. Я еще в парке заметила, когда целоваться к нему полезла – что-то со мной не так. Вот же мерзавец! А я-то дура! ДУРА ДОВЕРЧИВАЯ! Впрочем, я ведь не пила березовый сок. Вообще ничего не пила, пока была с ним. Мороженое эскимо только ела, но это уже не важно…»

Возможно, по ту сторону запертых за мной дверей каждый раз что-то происходило иначе, и доводы барышень между собой разнились. Никто сейчас не скажет, как было на самом деле. Но результат, подобно приговору, всегда оставался неизменным: ни одна из них впредь не желала со мной знаться. В сложившейся ситуации кто угодно наверняка извел бы себя комплексами. Кто угодно, но только не я.
Лера. Вот уже две недели она работает лаборантом в школе. Студентка-заочница. Живет с мамой в двухкомнатной квартире где-то на окраине города. Ей двадцать лет, она весьма не дурна собой. Ее очаровательные веснушки картечью прилетели мне в сердце.

В пятницу Лере скучать не пришлось. Одна маленькая неувязка в расписании уроков повлекла за собой цепь нелепых рокировок учебных классов. В результате урок биологии в 7-ом «Б» классе пришлось проводить в другом крыле школы. Детишкам вроде как все равно, где их будут грузить, а вот лаборанту нет. Все дело в пятнадцати микроскопах. Их Лере из класса в класс нужно было успеть перенести в течение большой перемены.

Хорошо, что я оказался рядом. Подозвал пионеров, из тех, кого только что на уроке посвятил в таинство диагоналей параллелограмма. Из лаборантской комнаты вынес каждому по коробке с микроскопом. Сам взял с учительского стола еще два микроскопа, что стояли без коробок. В итоге Лере осталось нести лишь таблицу с изображением амебы. Она, конечно же, была этому рада.

Воспользовавшись благоприятным моментом, я предложил ей пойти со мной сегодня вечером в кинотеатр на просмотр фильма «Джентльмены удачи». От похода в кино Лера отказалась, но взамен предложила мне прогулку в парке, дабы не упускать возможности насладиться одним из последних в этом году еще по-летнему теплых вечеров. Так было положено начало наших отношений.

Шумной гурьбой мы вышли в холл. Здесь и без нас казалось весьма оживленно. Блуждающие октябрята внезапно срываются наперегонки друг за другом. Двое дежурных старшеклассников с красными повязками на рукавах безучастно наблюдают за малолетними нарушителями дисциплины. Заботливый папаша поджидает у дверей центрального входа свое любимое чадо. А может и не папаша вовсе? Он сразу показался мне подозрительным.

Мужчина лет сорока пяти. Высокий, худощавый, широкоплечий. На нем рубашка в крупную черно-белую клетку надета навыпуск. Руки спрятаны в карманах старательно отутюженных серых брюк. Лицо несуразное, отталкивающее. Утиный нос, вытянутый подбородок, слишком высокий лоб. Сейчас наверняка можно сказать, что схож он был с Квентином Тарантино.

Верзила издали окропил нас с Лерой желчным взглядом. Посмотрел как на еретиков, которых непременно нужно предать огню, а затем переключил внимание на детишек, идущих с противоположной стороны холла. Пять девчонок-октябрят одна за другой последовали на выход из школы. Троих он пропустил, а четвертой не повезло. Психопат (иначе и не назовешь) в черно-белой рубашке схватил малышку за шею и крепко прижал спиной к себе. Та даже пикнуть не успела. Солнечным зайчиком смерти мелькнул выкидной нож в его руке. Он замахнулся и ударил малышку в живот.

Тучная подружка, которая плелась за ней следом, тотчас завизжала и попятилась в сторону, но как назло поскользнулась и распласталась на гладком полу. Отчаянно заерзала ножками, словно пытаясь укатить от реальности на несуществующем велосипеде, затем кое-как перевернулась, вскочила и, продолжая визжать, пустилась наутек куда-то вглубь школы.

Цепная реакция последовала мгновенно. Находившиеся поблизости школьники с криками бросились бежать врассыпную. Кто-то побежал в сторону столовой, кто-то по центральной лестнице на второй этаж.
Мы с Лерой замерли как две статуи напротив гардеробной. Лера в ужасе выронила таблицу из рук. Изображенная на ней гадкая амеба пролегла у моих ног темным и вязким на вид пятном. Не знаю, показалось ли мне или же я действительно услышал тихий ход настенных часов. Тик-так, тик-так.

Дальнейшие события происходили за считанные секунды, я же воспринимал их словно в ином течении времени. Тик - время замерло, секунда как вечность - так, тик-так.

Психопат совершил вращательное движение ножом и только затем вынул его из тела жертвы. Темной струйкой кровь хлестнула за ножом вдогонку. Окропила белый фартук девчонки, полилась на пол. Он замахнулся и ударил малышку еще раз. Новый удар пришелся ей в область аппендикса. Девчонка всхлипнула и покорно опустила голову на руку своего убийцы.

- Скорую вызови, милицию, - услышал я как будто со стороны свой обращенный к Лере голос и рванул вперед. Нас с психопатом раздело около пятнадцати метров.

Тем временем он уложил по центру дверного проема обмякшее тело школьницы, как большую тряпичную куклу с красивыми белыми бантами. Затылком точно на порог. Руки развел в стороны. Сам стал напротив нее на колени. Смочил пальцы кровью и нарисовал на лице девчонки крест. Затем двумя руками вознес над ней нож, дабы погрузить его во все еще бьющееся юное сердце.

В этот миг ему в голову врезалось полтора килограмма стали. Преодолев две трети пути, я метнул один из микроскопов, которые по-прежнему оставались у меня в руках и совершенно случайно попал куда целил.

Удар оглушил психопата. Он скорчил недоуменную гримасу, словно пытаясь сообразить, кто он и как вообще здесь оказался. Его замешательство сыграло мне на руку. Подбежав, я начал крушить ему рожу вторым микроскопом. Утиный нос крякнул и залил губы кровью, челюсть перекосило, левый глаз стала быстро окутывать гематома.

Обороняясь, он полосонул меня ножом по бедру, чуть выше колена. Жалкая царапина. Я почти не почувствовал боли.

Приняв на себя еще несколько тяжелых ударов, он прохрипел что-то неразборчиво типа: «Вы все еще пожалеете», а затем рухнул безвольной тушей на школьницу. Ногой я выбил у него из руки нож. Затем отбросил микроскоп в сторону и попытался стащить верзилу с девчонки. Пришлось повозиться. Он весил не меньше центнера.

Краем глаза заметил, что царапина на бедре оказалась серьезней, чем следовало ожидать. Левая штанина предательски побагровела, но думать об этом мне было некогда.

Высвободив девчонку, я взял ее на руки. Малышка жива. Глаза закрыты. Дыхание едва различимо. Она истекает кровью. Ее бледное лицо кажется мне знакомым. Что ж, это неудивительно. Хоть я не и преподавал математику в младших классах, мог видеть ее где угодно в школе. Милое личико. Она не должна умереть. Странно, внезапно у меня возникло чувство, что мы с ней уже давно знакомы.

Я делаю шаг в сторону. Только сейчас заметил, что стою в луже ее крови. Адреналин зашкаливает. Выхожу из здания. Ложу малышку на ступеньки так, чтобы ее сердце было ниже колотых ран. Ладонями зажимаю раны. Это все что я могу сделать. В ожидании помощи проходит минута, две, вечность…
Мне кажется, девчонка больше не дышит. Я не верю, что она умерла. Отвожу руки в сторону. Кровь из нее уже не хлещет. Неожиданно в сознание вгрызается рев звонка. Выбравшись из-под стола, вахтерша с отвратительной бородавкой на носу решила вернуть прежний ход серой школьной обыденности. Да только без толку это.

Секундой позже на пороге появилась Лера. Она принесла смоченные водой полотенца. Я успел вытереть руки, прежде чем УАЗики реанимационной бригады и милиции заползли на территорию школы.

Черные стволы пистолетов угрожающе нависли над психопатом. Но ему уже все равно. Он в беспамятстве. Привели его в чувства кое-как пощечинами. Под руки к машине поволокли.

Люди в белых халатах поспешно вынесли тряпичные носилки. Переложили на них девчонку. Фельдшер с виду пенсионер в запое. С пятидневной щетиной. Тощий, как щепка. В нелепых круглых очках. С ним медсестра – дородная тетка, разменявшая пятый десяток лет. С короткой стрижкой. Волосы крашены хной.

Фельдшер к груди малышки фонендоскоп приложил, поморщился. Приподнял, было, на секунду ей веко, наблюдая за зрачком, опоясанным зеленой радужной оболочкой. Не знаю, с чего я взял, что глаза у девчонки зеленые. Видеть-то их не мог. В сторону, чтобы не мешать, отошел. И снизошло на меня тогда озарение, от которого внутри что-то екнуло, затряслось, перевернулось и взорвалось.

- Шансы есть, - подытожил фельдшер, - Но нужно спешить.

- У молодого человека также ножевое ранение. Без швов не обойтись, - доложила баском медсестра.

- С нами в больницу поедешь, - сказал он сухо, даже не взглянув на меня. - Там и разберемся.


Игнорируя запреты светофоров, водитель жмет на всю. В тесном УАЗике душно. Запах медикаментов перекликается с едва уловимым запахом плесени.

Школьницу на носилках положили в центре медицинского салона. Я и медсестра заняли места на откидном сидении у левого борта. У правого борта фельдшер, он возится с кислородной подушкой. Медсестра передала мне бинт и флакончик с перекисью водорода. Ей заниматься моей царапиной некогда. Одним щелчком она вскрыла ампулу, набрала содержимое в шприц и передала фельдшеру. Он сделал малышке укол, попав в вену только лишь со второго раза. Вернул шприц медсестре. Приложил к груди девчонки фонендоскоп. На мгновение замер, а затем вынул окровавленный мундштук из ее рта и отбросил в сторону кислородную подушку.

- Все кончено. Она умерла, - с горечью произнес он.

- Ну и хер с ней! Подумаешь, не довезли до больницы. Ее бы там все равно не спасли, - отозвалась медсестра и как бы невзначай, воткнула мне в ногу иглу со шприца. Что удивительно, точно в порез попала.

Выскользнув из рук, флакон с перекисью закатился куда-то под сидение. Белым флагом на пол опустился бинт. Укол отозвался необъяснимо-острой болью. Я попытался вытащить иглу, но у меня ничего не вышло. Вижу ее, а ухватиться не могу. Ее как бы и нет вовсе.

Признаюсь, я запаниковал. Гляжу ошарашено на медсестру, а ей до меня уж и дела-то нет. Перешагнув через труп девчонки, она похотливо прижалась к фельдшеру. Усадила его одним толчком в кресло. Сама, напротив, на колени встала. Заскользила пальцами по пряжке, расстегнула ремень, пересчитала бугорки близлежащих пуговиц на брюках. Опираясь на руки, фельдшер охотно приподнял зад.

- Ах ты, гадкий мальчишка, только о ебле и думаешь, – вполголоса заворковала медсестра, стаскивая с него брюки вместе с нижним бельем. – Погоди, сейчас мамочка задаст тебе большую трёпку!

Из воткнутой иглы тонкой струйкой, темной нитью поползла по воздуху тягучая кровь, как по изогнутой трубке незримой капельницы, соединяющей меня и покойницу. Добравшись до бездыханного тела, она просочилась в одну из колотых ран.

- Так, посмотрим, что у нас здесь, - облизав губы, медсестра потянулась к набухшему достоинству фельдшера. – Будь паинькой, а не то укушу больно-больно.

Фельдшер снял нелепые очки, положил их в нагрудный карман, запрокинул голову и закатил глаза, погружаясь в пучину блаженства.

Пребывая в диком изумлении от всего происходящего, я попытался отогнать от себя морок. Коснулся темного потока, как оголенного нерва, и тут же, стиснув зубы, одернул руку. В ответ на мое прикосновение поток расслоился. Пустил несколько точно таких же отростков, по воздуху перетекающих в приоткрытый рот, в ноздри, и еще куда-то под платье школьницы.

Подобрав языком слюни, медсестра отстранилась. Расстегнула халат, сняла с себя гигантские желтые в синий цветочек панталоны и положила их фельдшеру на лицо. Тот был паинькой и не сопротивлялся выходке, несколько затруднившей дыхание. Со сладостным вздохом медсестра обрушила на него всю тяжесть своего тела. Фельдшер закряхтел, при этом цепко ухватил ее за массивный зад.

Темные потоки множились, причудливо изгибаясь в пространстве. Всего на миг они сплелись в трехмерную богомерзкую ухмыляющуюся мне рожу и тут же снова расползлись по воздуху, проникая в тело мертвой девочки.

- Вот так… еще-еще… проткни меня насквозь, жеребец… ну же, давай… ай-ай, – извиваясь в разнузданном танце, кричала медсестра.

Последние слова дородной тетки звучали искаженно, практически неразличимо. Все оттого, что, убрав руку с ее зада, фельдшер засунул пальцы ей в рот. В финале соития, вцепившись в челюсть партнерши всей пятерней, он яростным рывком, как за рычаг рубильника, дернул вниз, попутно выключая мое сознание.